— Сыграй-ка нам древнее сочинение Ван Цзы-цзиня,[269] развей пыль будничных забот!

Дун Хун взял свирель и мастерски исполнил сочинение.

— Эта мелодия печальна и нагоняет грусть, — улыбнулся император, — недаром в древних стихах говорится: «Отчего же свирель так тоскует по иве?» Потому мелодию и назвали «Ивой». А теперь успокой нашу душу!

Дун Хун сыграл другое. Император похвалил его:

— Хорошо! Чистая, покойная мелодия, она смягчает сердце, недаром в древних стихах сказано: «Лунной ночью иду по дороге в Янчжоу».[270] Отсюда и название ее «Янчжоу». Теперь исполни что-нибудь легкое и красивое!

Дун Хун переменил лад. Император слушал с явным удовольствием, а когда музыка кончилась, улыбнулся, хлопнул яшмовой ладонью по столику и воскликнул:

— Какое наслаждение приносит прекрасная музыка! Она пьянит душу, наполняет разум смятением. Это ведь «Цветы среди деревьев в саду императора»!

Дун Хун продолжал играть. Сын Неба в восторге оглядел присутствующих.

— Что за чудо! Кажется, будто мы с Ян-гуйфэй в Павильоне Орлиного Древа слушаем, как играют на лютнях красивые девушки, а подпевают им маленькие девочки! Эта мелодия даже прекраснее тех, что сочинял Ли Сань-лан![271] Она прекраснее той, которою этот выдающийся музыкант заставил цветы быстрее распускаться. Ли Сань-лана после смерти поносили, имя его надолго предали забвению, но разве же одними делами измеряются заслуги правителя? Вот мы сейчас наслаждаемся его несравненной музыкой — кто осудит это? Особенно когда в присутствии придворных дам и наших приближенных ее исполняет императорский музыкант Дун Хун, таланты которого не уступят умению Ли Сань-лана! Мы думаем, все простят нам это увлечение!

Кончив говорить, Сын Неба велел подать вина и один за другим осушил несколько бокалов. На лице его появился персиковый румянец. Все гости пили за процветание молодого императора, а Дун Хун взял свирель и начал грустную мелодию: полились тоскливые, жалобные звуки, и поднялся ветерок, который долго и уныло витал по павильону, пока водяные часы не возвестили о наступлении утра и не ушли с небес луна и звезды. А ветерок стал колючим и сердитым, и в мысли гостей прокралась тревога, но тут Сын Неба поднял руку и дал знак Дун Хуну прекратить играть. Император долго молчал, потом обратился к Лу Цзюню:

— Знакома вам эта мелодия? Помните ли вы стихи: «День уходит на запад — река течет на восток, славу и честь мою уносят с собой облака»? Это же «Северные горы» У-ди![272] В старину говаривали: «Кончается веселье — приходит печаль, кончается радость — приходит горе». Так и теперь: кончилось наше веселье, кончились наши радости. Как грустно, что проходит молодость, грустно, что волосы человека утром черны как смоль, а к вечеру серебрятся сединой. И никому, даже Сыну Неба, не избежать заката! Вы прочитали много древних книг, немало знаете о делах минувшего, скажите же: существует ли путь к вечной гармонии, к долгой и беззаботной жизни? К жизни, в которой есть одни радости и нет печалей, в которой только рождаются, но не умирают, в которой человек может полностью слиться с природой и пребывать в этом слиянии вечно?

— Говорят, — начал Лу Цзюнь, — что три великих императора древности правили по законам природы вместе восемнадцать тысяч лет, пять знаменитых могущественных правителей[273] сочинили законы, сотворили музыку и этим прогнали злых духов и даровали стране покой и процветание. Из них Хуан-ди[274] правил сто, прожил сто десять лет, Шао-хао[275] правил девяносто, прожил сто сорок лет, Ди-цзюнь[276] пробыл на престоле восемьдесят лет, а в жизни — девяносто восемь, Ди-ку[277] был властелином семьдесят, а жил сто пятьдесят лет, Яо царствовал девяносто восемь лет, а прожил сто восемнадцать, на правление Шуня пришлось пятьдесят лет из ста десяти его жизни, чжоускому князю Му-вану Небо подарило для правления сто лет, для жизни — сто семьдесят. Я не самый большой знаток древних сочинений, и мой ответ вашему величеству не будет, может быть, точным, но, по-моему, только в зрелости человек познает гармонию природы и прикасается к вечному блаженству.

— Говорят, могила императора Хуан-ди находится в горах Цяошань, — с улыбкой проговорил Сын Неба, — циньский Ши-хуан[278] погребен в горах Лишань, а ханьский У-ди покоится на горе Маолин. Все они — герои древности, и все умерли! Значит, нет на свете бессмертия?!

— Ши-хуан и У-ди, — отвечал Лу Цзюнь, — всю свою жизнь опирались на силу и покоряли соседние народы, они были рабами своих желаний и потому не удостоились бессмертия. Император Хуан-ди, который улучшил правление страной, семь дней очищался от скверны прежних нравов на горе Кундуншань, а когда повстречался с Гуан Чэн-цзы,[279] то вознесся на небо — в горах Цяошань погребены только его лук и меч, но не прах. Когда на престол взошли ваше величество, в стране воцарилось человеколюбие, смягчились нравы, народ обрел покой и благополучие и теперь прославляет ваши добродетели и возносит вам хвалы. Стоит вам подняться на гору Тайшань, вы обретете бессмертие и к вам спустится Дракон озера Динху, чтобы вознеслись вы, как некогда Хуан-ди, на небо, где вас будет ждать восьмиглавый скакун с Яочи.[280] Но если вы станете в бездеятельности проводить свои дни здесь, разве узнаете вы тайну полета Сянь Мэня[281] или Ань Ци-шэна,[282] разве откроется вам состав эликсира бессмертия с горы Фанчжан или Пэнлай?![283]

Государю понравился ответ Лу Цзюня, и он пожаловал ему звание первого секретаря императорской академии и должность начальника церемоний при палате астрологии, повелел собрать все сведения о небожителях и их деяниях. Лу Цзюнь призвал на помощь знатоков священных книг и прославленных магов: великое множество их съехалось ко двору из княжеств Янь и Ци. Вельможа выстроил в Запретном городе дом и назвал его Дворцом Безупречной Честности. Пышностью форм, изяществом перил и опор дворец превосходил многие знаменитые строения династии Хань. Государь лично начертал указ о создании Академии Безупречной Честности и о присвоении Лу Цзюню звания первого ее члена.

Как-то один из магов, приглашенных во дворец, обратился к Лу Цзюню:

— Ваша светлость желает познать тайны трех великих императоров и пяти могущественных правителей древности, а также небожителей Сянь Мэня и Ань Ци-шэна. Нужно найти умудренного знаниями даоса, принести жертвы Небу и вымолить эти тайны.

Лу Цзюнь кивнул.

— Мне известен этот путь, но у нас нет такого даоса. Если у тебя есть кто-нибудь на примете, скажи!

— Мир велик, и даосов в нем много, — ответил маг. — Я знаком с одним по имени Голубое Облако. Он сведущ в учении Дао, обладает без счету талантами, иногда его можно встретить и в Срединном царстве. Если его попросить как следует, он, думаю, не откажется помочь.

— Я выполняю повеление государя сделать страну счастливой, — усмехнулся Лу Цзюнь, — и ничего не пожалею ради этого!

Семь дней собирал он в дорогу магов, готовил дары для даоса. Перед отбытием те говорят Лу Цзюню:

— Даос Голубое Облако имеет обыкновение нежданно-негаданно появляться то в одном уезде, то в другом, так что, ваша светлость, будьте готовы к его приходу в любой час.