На ее счастье, затянувшееся молчание прервал громкий шорох под кроватью. Ингольда опустилась на колени, потянула на себя лежащую на полу плетеную циновку и заворковала:

— Гес, лапочка, а ты выходит все время там была? Надоели две тетки тебе своими разговорами, правда? Ну вылезай, солнышко, я тебе молока налью. Все лучше будет, чем попусту трепаться…

Вдруг она замолчала, судорожно вздохнула и вскрикнула:

— Ксанка! Дреки! Керви! Вы только поглядите на это!

На циновке, сверкая черными бусинками глаз, сидели сразу две черепашки. Одна — побольше, вторая — поменьше.

На следующий дейь совершилось еще одно маленькое чудо — Дреки твердо заявил, что намерен отправиться на север вместе с матерью и Керви. Ксанта, разумеется, и не думала протестовать — напротив, вздохнула с облегчением. Она-то полагала, что упрямый мальчишка решит остаться в Венетте дразнить гусей, и готовилась к тому, что постоянное беспокойство за судьбу сына отравит ей последние годы жизни. Однако обошлось.

Лед в гавани благополучно растаял через два дня на третий, и больше никаких разумных причин откладывать отъезд не было. К тому времени Ксанта почти восстановила силы, но все еще не могла толком опираться на ногу. Керви нанял для нее роскошный портшез. Ксанта предвкушала, что полюбуется напоследок Венеттой, «как благородная», но в день отъезда был сильный ветер с мокрым снегом, носильщики бежали рысью, портшез отчаянно качало, Ксанта цеплялась за подлокотники и все ее мысли были лишь об одном — как бы не выпасть на тротуар и не сломать себе еще что-нибудь. На такой вот светлой ноте она и простилась с городом, которому отдала без малого полжизни.

Плавание тоже поначалу не заладилось. То есть Керви как раз остался донельзя доволен — ветер был достаточно силен, устойчив, но не переходил в ураганный, а потому они продвигались вперед на удивление быстро и без особых трудностей. Дреки тоже был доволен, хотя Керви настоятельно попросил его пореже появляться на палубе: «Помочь ты никому не сможешь, а помешать — запросто». Однако Дреки был не из обидчивых и быстро нашел для себя работу и компанию на камбузе, где его умение готовить и хорошо подвешенный язык были оценены по достоинству.

А вот у Ксанты не было особых поводов для радости. Первые дни она провела, лежа в капитанской каюте и помирая от скуки. Качка не слишком ее донимала, но спертый воздух, теснота, а главное — безделье сводили жрицу с ума. В конце концов она распустила один из своих пледов, попросила Дреки загнуть для нее крючком гвоздь и принялась за вязание. Стало хоть немного легче. Черепашка благоразумно впала в спячку в первый же день пребывания на борту, и Ксанта от души ей завидовала. Она почти всю жизнь провела вблизи кораблей, но в первый раз путешествовала морем, и теперь это путешествие превратилось в сущее недоразумение.

Наконец, то ли на десятый, то ли одиннадцатый день пути, корабль встал на якорь поблизости от Божьего Носа для того, чтобы принять на борт лоцмана из Юнтары. Тот должен был провести «Ревуна» (так назывался корабль), вдоль западной оконечности полуострова. Тут Ксанта слезно взмолилась к Керви и уговорила его ненадолго поднять ее на палубу.

Еще в Венетте для Ксанты вырезали надежный костыль, но толку от него было пока немного, и Ксанта больше висела на плечах Керви и Дреки, чем ковыляла сама. Тем не менее, они сумели без всяких приключений взобраться по короткой узкой лестнице на палубу, там Ксанта уперла один конец костыля подмышку, другой в доски настила, вцепилась обеими руками в борт и решительно сказала, сопровождавшим ее мужчинам:

— Не хочу больше отнимать у вас время, занимайтесь своими делами.

Керви пожал плечами, и отправился встречать лоцмана. Следом, повинуясь красноречивому взгляду Ксанты, удалился Дреки.

Оставшись одна, Ксанта вздохнула с облегчением, немного поерзала, приноровливаясь к небольшой качке, и вскоре почувствовала себя достаточно уверенно. Теперь они раскачивались в унисон с кораблем, и Ксанта даже смогла освободить одну руку, чтобы поймать на ладонь сыпавшиеся с неба мелкие сухие снежинки. День был серенький, промозглый, холодный ветер забирался под плащ, будя неприятные воспоминания, и все же по мнению Ксанты он был слабоват. Жрица сомневалась, сможет ли «Ревун» при таком ветре двинуться вперед. Гребцов на нем нет, так что возможно они застрянут здесь на пару дней в ожидании подходящего ветра. Может быть тогда представится возможность съездить в Юнтару и взглянуть на город Андрета своими глазами.

Сейчас Юнатра пряталась в серой дымке, Ксанте удалось рассмотреть лишь какие-то неясные белые пятна, она решила, что это, верно, стены храмов. Почему-то вдруг ей вспомнилось, как давным-давно, лет тридцать назад, она перешла мост через пограничную реку, отделявшую земли Королевства от земель дивов, поднялась по ухабистой дороге на крутой холм и остановилась, увидев перед собой широкую долину, темную стену Великого леса справа, вдали, у излучины реки крытые красной черепицей башни и дома приграничной крепости (позже она узнала ее имя: Ставер — «стена»), и совсем на горизонте — белоснежные сверкающие горы. Солнце как раз спускалось к ним, лучи били Ксанте прямо в глаза, и вся картина плыла в сверкающей дымке. Именно тогда Ксанта — девочка из крохотного глинобитного домика, девушка из холодного каменного города с узкими улицами и кривыми площадями впервые поняла, что такое простор. Здесь и сейчас простора было хоть отбавляй. Стоило только повернуться спиной к борту и к Юнатре, и в ее распоряжении было бы все море. Но поворачиваться Ксанте не хотелось. И не только потому, что это означало бы новый танец с костылем.

Тем временем к «Ревуну» причалила шлюпка, лоцман поднялся на борт и приветствовал Керви и капитана. Тут же подняли якоря, а дальше Ксанта увидела нечто невероятное. Ради одного этого стоило одолевать более полдюжины крутых ступенек. Матросы вдруг полезли наверх и развернули над главными парусами передней и средней мачт еще по одному небольшому парусу. Косой парус на кормовой мачте поймал ветер, следом наполнились ветром и остальные четыре паруса на двух передних мачтах, и «Ревун» буквально полетел над водой, как волшебная пятикрылая птица. Ксанта не могла придти в себя от изумления. Большую часть жизни она провела рядом с гаванью (сначала в Королевском порту, потом в Венетте), но никогда прежде не видела ничего подобного. Сидя в каюте, она и вообразить себе не могла, что над ее головой творятся такие чудеса. Теперь она могла в полной мере представить себе, какое впечатление произвел визит «Ревуна» на венеттских купцов. Поразительно, что их вообще выпустили из гавани.

«Ревун» оказался не только быстр, но и маневренен, он легко лавировал, подчиняясь указаниям лоцмана, и Ксанта, о которой все на время. забыли, без большого труда приспосабливалась к его плавным поворотам. Ей казалось, что все: корабль, море, берег, ветер, подводные скалы и люди на борту, — танцуют сейчас единый стремительный и в то же время строгий и торжественный танец. Во время одного из маневров Ксанта заметила, что туман редеет, и в просвете на мгновение показался город — точнее, городской посад — небольшие аккуратные домики, окруженные усыпанными снегом фруктовыми деревьями. Ксанта успела положить глаз на один из них — белоснежный, отштукатуренный, с соломенной кровлей и решила про себя, что будет считать его домом родителей Андрета. Почему бы нет?

Теперь она ясно понимала, чем пришлось ей пожертвовать ради возможности жить поблизости от Андрета — вот этими давно забытыми ощущениями простора, движения, неизвестности. Но даже сейчас она не могла бы сказать, была ли такая плата непомерно большой или, наоборот, ничтожной. Так или иначе, а обратный обмен совершился, и кажется, вновь наступало время приключений. Прежде Ксанта не слишком жаловала приключения, но сейчас она была, пожалуй, довольна. Чем еще заниматься на старости лет? Да и Дреки уже большой, ему полезно будет взглянуть на мир.