— Да, кстати, я все хочу спросить, как вы научились так ставить паруса, и откуда, собственно, взялись эти ревуны? — полюбопытствовала Ксанта.

— Ну, это нетрудно рассказать, — отозвался Керви: пока речь шла о кораблях и прошлых войнах, он был открыт, искренен и словоохотлив. — Однажды на побережье выбросило один из больших кораблей Людей Моря. Мы увидели его оснастку и попробовали ее скопировать. Получилось то, что вы видите. А ревуны мы нашли в одном из Храмов Божьего Носа. Есть такой небольшой городок Тавкайнин в глубине полуострова. Там есть храм Тавкая, Господина Гор. Когда вы подходите к храму, вы должны положить жертву на алтарь, и жрецы разжигают священный огонь. Едва огонь охватывает приношение, как двери храма сами собой отворяются, и из его глубины доносится страшный голос Тавкая.

— Вы это видели? — спросил Дреки.

— Да, я был там, когда мы договаривались с местными жителями о союзе против венеттцев. Предводителем нашего посольства был Дюмос, сын Бреса, див. Его очень заинтересовали эти чудеса, и он сумел договориться со жрецами и купил оба секрета — и открывающиеся двери, и голос. Кажется, он говорил, что жрецы в свое время тоже купили эти секреты у Людей Моря.

— Это очень интересно, — Ксанта присела на кровати. — Я хотела бы встретиться с ним в Хамарне.

— К сожалению, это невозможно, — покачал головой Керви. — Он возглавлял последнюю экспедицию на Олений остров и, по всей видимости, пропал вместе с колонистами.

— Жаль, жаль, — вздохнула Ксанта.

Она немного знала язык дивов, и сумела вспомнить, что «Дюмос» означает в переводе «дым». Вряд ли это имя, скорее, прозвище. Интересно, это его кто-то так окрестил, или он сам придумал?

После дождливого промозглого прощания с Венеттой и блужданий в тумане на Оленьем острове Ксанта ожидала, что прибытие в Хамарну тоже ознаменуется каким-нибудь неприятным сюрпризом. И снова ошиблась. День был чудесный — ясный, слегка морозный, и Ксанта вновь поднялась на палубу, чтобы наконец посмотреть новому городу в лицо. С неба сыпался редкий снежок и тут же таял в темной воде бухты, многочисленные островки были усеяны домами с пестро раскрашенными стенами и крышами. Дальше, за прозрачным лесом мачт, высились припорошенные снегом холмы, по склонам ютились новые домики — поменьше и победнее. Холмы прорезала широкая и бурная река, и даже издали был слышен приглушенный рокот, с которым она несла свои волны навстречу морю.

«Ревун» встал на якорь у входа в бухту, и Керви попросил Ксанту одеться понаряднее.

— Сейчас на корабль прибудет жрец и проведет все необходимые обряды, — сказал он. — А потом я наконец смогу показать вам и Дреки свой дом.

Ксанта надела новое платье и призвала Дреки на помощь — она понятия не имела, что делать с платком. Дреки почесал в затылке, однако театральное прошлое сыграло свою роль, и после долгих раздумий он сумел-таки скрутить платок в хитроумный узел на темени Ксанты так, чтобы свободные концы платка падали на лоб, а длинная бахрома скрывала глаза.

— Ты уверен, что это так и должно быть? — с сомнением спросила Ксанта, разглядывая себя в маленькое зеркало. — Выгляжу, как полная дура.

— Все правильно, уж не взыщи, — Дреки развел руками.

В каюту спустился Керви, и Ксанта обратилась к нему с тем же вопросом: она действительно выглядит полной идиоткой или это здесь мода такая?

Керви подтвердил, что Дреки все сделал правильно.

— Здесь считают, что женский взгляд может причинить вред чужому мужчине. И еще, даже порядочная женщина может ненароком взглянуть мужчине прямо в глаза, и тогда он не сможет устоять.

— Устоять против чего?

— Ну… он не сможет сдержать… своих чувств… похоти…

— В самом деле? — Ксанта с ужасом подумала о многих сотнях мужчин, на которых ей доводилось смотреть. Неужели они действительно так от этого мучились, бедняжки?

— Разумеется, нет, — утешил ее Керви. — Просто так считается. Это… это выражение уважения к женщине. У нас поначалу были с этим большие трудности. Например, если какому-нибудь здешнему папаше нравился парень из наших, его приглашали в дом, дочь прислуживала за столом, и в какой-то момент концы платка ненароком падали. Если парень не успевал отвернуться, он считался уже помолвленным. А помолвка означала, что парень должен будущему тестю кучу денег, — Керви многозначительно посмотрел на Дреки и продолжил. — Здесь считают, что женщине пристало смотреть лишь в глаза богов.

— Или мужа, что одно и то же, — фыркнула Ксанта, сморщив нос, будто учуяла какой-то неприятный запах. — Ладно, в конце концов, это меня не касается. Ты считаешь, я готова? Тогда пошли.

Жрец был одет в платье того же покроя, что и у Ксанты, только без платка на голове. Его длинные седые волосы были заплетены в две косы, борода коротко подстрижена. Но эти примечательные детали как раз не шокировали Ксанту, она хорошо понимала, что они означают. Жрец внимательно осмотрел Ксантино платье, удивленно вскинул брови, потом демонстративно скривился, и Ксанта впервые оценила преимущества платка — под защитой бахромы она могла краснеть сколько душе угодно. Конечно, стыдно, что она так и не успела закончить вышивку, и такой непорядок в одежде вызвал неудовольствие уважаемого человека.

Обряд был довольно коротким, и, хотя Ксанта и не разобрала ни слова, она все же догадалась, что Керви брал на себя ответственность за нее на все время ее пребывания в Хамарне. Он держал женщину за руку, другую руку положил ей на голову и утвердительно отвечал на все вопросы жреца. Когда жрец обращался к Ксанте на своем певучем языке, Керви незаметно толкал Ксанту локтем в бок, и она кивала с важным видом. Затем практически тот же обряд провели с Дреки, и наконец все уселись в ставшую уже родной для Ксанты шлюпку и направились к берегу.

Дреки не зря называл дома на островах дворцами — они были действительно роскошны. Первые этажи из белого камня украшали резьба и вставки из цветных камней — синие ромбы, зеленые волны, красные и желтые цветы. Вторые, деревянные, этажи сплошь были покрыты резьбой и росписями. Даже черепица на крышах превращалась в разноцветную мозаику. Ксанта понимала хозяев домов — наверное, в суровых северных краях им хотелось чего-то яркого, праздничного, согревающего глаз и душу.

— На островах селится, в основном, местная знать, — объяснял Керви. — Считается важным, чтобы у тебя был кусок земли, который ты можешь назвать своим, пусть даже он совсем мал и бесплоден. Собственно, большая часть нашего авторитета здесь основана на том, что у себя дома мы владеем поместьями и можем покупать землю.

— Да, кстати, я ведь так и не знаю, как вы уладили дело с Лахом, — вспомнила Ксанта. — Кто владеет землей?

— Уладили, — отмахнулся Керви. — Официально Лах выделил мне часть земель на прокорм, около трети всего поместья. Я тут же передал земли под его попечительство, а он присылает мне деньги с оказией. Все в порядке. Вон, смотрите, там на острове дворец здешнего короля. А вот эти четыре дворца на отдельных островах принадлежат его женам…

Они приближались к берегу, голос реки становился все явственнее и громче, и Ксанта наконец обратила на нее внимание.

Река протекала по глубокому ущелью и высоко-высоко над водой были переброшены десятки мостов — и широких деревянных, и висячих плетеных. Вдоль краев ущелья и с той и с другой стороны змеились широкие дороги.

— Здесь их зовут Аги-ре-нор и Аги-ре-синра — Правая и Левая Дороги Бездны, — пояснил Керви.

— А у самой реки есть имя?

— Да, конечно. Ее зовут Грипси — Выходящая из Леса. Наконец шлюпка остановилась у пристани в глубине бухты. Ксанта

сошла на берег и Керви проводил ее и Дреки к небольшой также ярко раскрашенной крытой повозке, в которую была впряжена маленькая коренастая лошадка, с длинной челкой, падающей на глаза, совсем как бахрома женского платка.

«Интересно, что случится, если кобылка невзначай посмотрит в глаза встречному жеребцу… или всаднику?» — подумала Ксанта и захихикала в кулак. Она давно уже заметила, что всевозможные меры по охране нравственности волей-неволей настраивают на игривый лад.