— Брось, пожалуйста, — Дреки похлопал названного отца по плечу. — Мама просто кокетничает и трунит над тобой, на самом деле ей самой до смерти хочется увидеть Уста Шелама. Что, не так, что ли?

Итак, все дела в Хамарне были улажены, оставалось дождаться только, когда сойдет паводок. Ксанта решила посвятить последние дни урокам языка и, освободив Нишана от всех прочих работ по дому, буквально не давала ему продохнуть. Она ясно понимала, что ее знания далеки от совершенства, а переговоры могли оказаться серьезным испытанием: ведь Ксанта и ее товарищи не были уверены ни в том, что колонисты с Оленьего острова добрались до Уст, ни в том, что их встретили там радушно. Если не обошлось без стычек, и колонисты погибли, местные жители постараются скрыть этот факт всеми возможными средствами, и тогда вполне вероятно, что плохое знание языка и излишняя беспечность будут стоить путешественникам жизни. Но даже если Болотные Люди будут настроены мирно, их милая манера назвать всех и всякого «киллах» — «человек» и не делать большой разницы между пришельцем из соседней деревни и иноземцем могла сама по себе здорово затруднить поиски. Поэтому Ксанта старалась узнать как можно больше, и предусмотреть любое развитие событий, хотя ясно понимала, что ставит перед собой абсолютно невыполнимую задачу.

Как на зло, Нишан в последние дни был почему-то очень рассеян и частенько, ссылаясь на усталость или боли в ногах, покидал свою упорную и въедливую ученицу задолго до того, как у нее иссякли вопросы.

Вечером, накануне отплытия, Ксанта услышала у дверей своей комнаты скрип тележки Нишана. Несколько мгновений спустя раздался стук в дверь. Ксанта отворила двери, и художник въехал в комнату, держа в одной руке небольшой, туго затянутый мешок.

— Госпожа Ксанта, я не хочу отвлекать вас утром от сборов и решил попрощаться сейчас, — сказал он, и Ксанта с радостью убедилась, что без труда его понимает.

— Я… я долго придумывал слова, чтобы поблагодарить вас за то, что вы спасли меня, но понял, что руки у меня куда ловчее, чем язык. Поэтому вот вам подарок от меня. Это ингрих, я не думал, что когда-нибудь сделаю еще одну, но для вас, как видите, сделал. Может быть, она вам поможет там, на болотах.

Ксанта потянулась к завязкам мешка, но Нишан, рванувшись вперед, поймал ее руку:

— Погодите! Обещайте, что откроете мешок не раньше, чем окажетесь на корабле. Я… я давно не делал ничего подобного, и я уже не тот, что раньше, руки не всегда меня слушаются, часто дрожат, да и инструменты здесь не те, к каким я привык, поэтому, боюсь, вам может не понравиться. Однако знайте, что я старался сделать все как можно лучше. Мне хотелось бы стать прежним хоть на полдня просто для того, чтобы сделать эту ингрих не хуже прежних, но так не бывает. Поэтому не открывайте пока мешок, и счастливого вам пути.

— Конечно, конечно, постой! — воскликнула Ксанта. — Я не могу тебя отпустить, не отдарив. Это плохая примета, да и вообще, ты сделал для меня ничуть не меньше, чем я смогла сделать для тебя, не сомневайся. Это я, дура, что не подумала заранее о подарке. Для Криты приготовила, а… Постой, я кажется знаю, вот, держи!

Ксанта начала рыться в своей сумочке, той самой меховой сумочке для Гесихии, которую смастерила Алианна. На задней стороне сумки был небольшой карман, в который без труда поместились все Ксантины сокровища. Наконец жрица потянула Нишану браслет, состоящий из множества тонких кожаных ремешков, украшенных сердоликовыми бусинами — давнишний подарок Андрета.

— Наверное, это немного смешно, — дарить мужчине женски браслет, — сказала она. — Но я доподлинно знаю, что в Хамарне такого никто не делает. Если тебе понравится, и ты захочешь сделать такой же, думаю Крита, а за ней и любая другая женщина в городе будут рады новым украшениям. А нет — так пусть это будет просто память обо мне. Я рада, что мы встретились.

Потом она встала на колени, и они обнялись на прощание.

Разумеется, Ксанта нарушила данное художнику слово, едва за ним закрылась дверь.

Незадолго до рассвета Керви, Ксанта и Дреки (и, конечно, Гесихия) попрощались с Критой, в последний раз проехали по Дороге Бездны, спустились с горы в гавань, и с рассветным ветром «Ревун» уже поднял свои чудесные паруса и покинул Хамарну.

Второе плавание продолжалось всего двенадцать дней и ничуть не походило на первое. В этот раз море было по-настоящему спокойным, ветер по большей части попутным, солнце светило во всю свою весеннюю силу. За зиму нога Ксанты почти зажила, жрица смогла отказаться от костыля, ходила теперь, опираясь на посох, и не упускала на единой возможности подняться на палубу. На этот раз она сама заметила, как в один прекрасный день море стало изумрудно-зеленым, а на горизонте заклубились кучевые облака и угадала, что земля близко. Гесихия не стала снова впадать в спячку, правда, не пожелала и любоваться морскими пейзажами, и все двенадцать дней тихо-мирно прожила под кроватью Ксанты, погруженная в свои то ли думы, то ли грезы.

Так, без всяких приключений, они добрались до устья безымянной реки и вступили в Уста Шелама. И вновь Ксанта была немало удивлена. Она ожидала увидеть заболоченную равнину, а вместо этого обнаружила холмы вроде тех, что стояли за спиной у Хамарны. На крутых, согретых солнцем склонах уже показались синие первоцветы и алая дикая гвоздика. Убрав почти все паруса, капитан «Ревуна» смог очень медленно и осторожно завести корабль в небольшую бухту в устье реки и бросить якоря. Керви, Дреки и еще двое гребцов, взяв одну из лодок, отправились на разведку, остальные стали готовиться к выгрузке. Керви надеялся, что им удастся. провести «Ревуна» хотя бы на один-два дневных перехода вверх по течению реки и тем сократить путь для экспедиции.

Над бухтой сгустились сумерки. В лучах заходящего солнца Ксанта заметила трех длинноногих цапель, которые пролетели над «Ревуном» и ч исчезли за ближней грядой холмов. Прибрежные кусты звенели — птичьи трели не умолкали ни на мгновение. Потом на Ксанту набросились комары, и она заспешила вниз, оставив ночь в своем праве.

На рассвете вернулись разведчики и принесли не слишком утешительные новости. Среди холмов русло реки быстро суживалось, наполнялось камышовыми зарослями и илистыми отмелями, и не было никакой надежды продвинуть корабль хоть немного вперед. Следовательно, путешественникам предстояло расстаться. Керви оставил большую часть продовольствия на «Ревуне», морякам приходилось рассчитывать лишь на запасы, да на рыбную ловлю. Экспедиция же должна была вскоре попасть в изобилующие дичью места, а потому Керви полагал, что запас стрел будет нужнее, чем лишнее продовольствие. Посчитав еще раз рационы, капитан «Ревуна» и Керви решили, что корабль сможет ждать лодки около трех декад, а затем ему, вне зависимости от результатов экспедиции, придется возвратиться в Хамарну.

— Впрочем, нам бояться нечего, — пояснил Керви Ксанте. — Если мы по какой-то причине не успеем к месту встречи, наймем проводников среди Болотных Людей и вернемся в Хамарну речными путями. Если Нишан смог до нее добраться в одиночку, сможем и мы.

Вторую лодку спустили на воду и испытали сначала пустую, затем с полной загрузкой. Оказалось, что мастера из Хамарны потрудились на славу, лодка была и устойчивой, и достаточно ходкой. Отплытие назначили на следующее утро. Ксанта проснулась до рассвета — ей хотелось взглянуть еще разок на Меч Шелама. В темноте жрица вновь выбралась на палубу и заняла место у поручней, вглядываясь в медленно розовеющее небо. Рассвет постепенно разгорался, однако Канта не могла различить никаких следов знакомого искристого мерцания. Она уже думала, что свершилось какое-то чудо, но потом сообразила в чем дело — она же смотрит не в ту сторону! Выругалась, хлопнула себя по лбу, поспешно развернулась и успела уловить над холмами яркий сполох, узкий, как язык пламени. Это нельзя было уже назвать ни Мечом, ни Полотенцем, ни Венком, ни Ожерельем. Но нового имени Ксанта не успела придумать: из-за горизонта выскочило солнце, и безымянное пока небесное диво утонуло в утренних лучах. Ксанта вздохнула и вернулась к земным заботам.