- Вот именно, это.

Зина все еще смотрела на него.

- Скажите, - спросила она, - вы будете работать у нас?

- Нет, - сказал Юра и подошел вплотную к столу. - Я не буду у вас работать. Я здесь проездом. И никакой я не друг Владимира Сергеевича, а просто мы слегка знакомы. И я не любимчик. Я вакуум-сварщик.

Она провела ладонью по лицу.

- Погодите, - пробормотала она. - Вакуум-сварщик? Почему вакуум-сварщик?

- А почему бы и нет? - сказал Юра. Он чувствовал, что каким-то непостижимым образом это имеет огромное значение, и очень хорошо для этой милой печальной девушки, что он именно вакуум-сварщик, а не кто-то другой. Никогда он еще так не радовался тому, что он вакуум-сварщик.

- Простите, - сказала девушка. - Я вас спутала.

- С кем?

- Не знаю. Я думала... Не знаю. Это не важно.

Юра обошел стол и остановился рядом с нею, глядя на нее сверху вниз.

- Рассказывайте, - потребовал он.

- Что?

- Все. Все, что здесь делается.

И вдруг Юра увидел, как на блестящую полированную поверхность стола закапали частые капли. У него подкатил ком к горлу.

- Ну, вот еще, - сердито сказал он.

Зина затрясла головой. Он испуганно оглянулся на люк и грозно сказал:

- Прекратите реветь! Какой срам!

Она подняла голову. Лицо у нее было мокрое и жалкое, глаза припухли еще больше.

- Вам... бы... так, - проговорила она. Он достал носовой платок и положил ей на мокрую ладонь. Она стала вытирать щеки.

- Кто это вас? - тихо спросил Юра. - Кравец? Так я пойду и сейчас набью ему морду, хотите?

Она сложила платок и попыталась улыбнуться. Затем она спросила:

- Слушайте, вы правда вакуум-сварщик?

- Правда. Только, пожалуйста, не ревите. В первый раз вижу человека, который плачет при виде вакуум-сварщика.

- А правда, что Юрковский привез на обсерваторию своего протеже?

- Какого протеже? - изумился Юра.

- У нас тут говорили, что Юрковский хочет устроить на Дионе какого-то своего любимца - астрофизика...

- Что за чушь? - сказал Юра. - На борту только экипаж, Юрковский и я. Никаких астрофизиков.

- Правда?

- Ну, конечно, правда! И вообще - у Юрковского любимцы! Это же надо придумать! Кто это вам сказал? Кравец?

Она опять помотала головой.

- Хорошо, - Юра нашарил ногой табурет и сел. - Вы все-таки рассказывайте. Все рассказывайте. Кто вас обидел?

- Никто, - сказала она тихо. - Я просто плохой работник. Да еще с неуравновешенной психикой, - она невесело усмехнулась. - Наш директор вообще против женщин на обсерватории. Спасибо, что хоть не сразу на Планету вернул. Со стыда бы сгорела. На Земле пришлось бы менять специальность. А мне этого вовсе не хочется. Здесь у меня хоть ничего и не получается, зато я на обсерватории, у мощного ученого. Я ведь люблю все это, - она судорожно глотнула. - Ведь я думала, что у меня призвание...

Юра сказал сквозь зубы:

- В первый раз слышу о человеке, чтобы он любил свое дело и чтобы у него ничего не получалось.

Она дернула плечом.

- Ведь вы любите свое дело?

- Да.

- И у вас ничего не получается?

- Я бездарь, - сказала она.

- Как это может быть?

- Не знаю.

Юра прикусил губу и задумался.

- Послушайте, - сказал он. - Послушайте, Зина, ну, а другие как же?

- Кто?

- Другие ребята...

Зина судорожно вздохнула.

- Здесь они стали совсем не такими, как на Земле. Базанов всех ненавидит, а эти два дурачка вообразили невесть что, перессорились и теперь ни со мной, ни друг с другом не разговаривают...

- А Кравец?

- Кравец - холуйчик, - равнодушно сказала она. - Ему на все наплевать. - Она вдруг растерянно посмотрела на него. - Только вы никому не говорите того, что я вам здесь рассказывала. Ведь мне совсем житья не будет. Начнутся всякие укоризненные замечания, общие рассуждения о сущности женской натуры...

Юра сузившимися глазами смотрел на нее.

- Как же так? - сказал он. - И никто об этом не знает?

- А кому это интересно? - Она жалко улыбнулась. - Ведь лучшая из дальних обсерваторий...

Люк распахнулся. Давешний беловолосый парень просунулся по пояс в комнату, уставился на Юру, неприятно сморщив нос, затем взглянул на Зину и снова уставился на Юру. Зина встала.

- Познакомьтесь, - сказала она дрожащим голосом. - Это Свирский, Виталий Свирский, астрофизик. А это Юрий Бородин...

- Сдаешь дела? - неприятным голосом осведомился Свирский. - Ну, не буду мешать.

Он стал закрывать люк, но Юра поднял руку.

- Одну минуту, - сказал он.

- Хоть пять, - любезно осклабился Свирский. - Но в другой раз. А сейчас мне не хочется нарушать ваш тет-а-тет, коллега.

Зина негромко охнула и прикрыла лицо рукой.

- Я тебе не коллега, дурак, - тихо сказал Юра и пошел на Свирского. Свирский бешеными глазами глядел на него. - И я буду говорить с тобой сейчас, понял? А сначала ты извинишься перед девушкой, скотина этакая.

Юра был в пяти шагах от люка, когда Свирский, зверски выпятив челюсть, полез в комнату навстречу ему.

* * *

Быков расхаживал по кают-компании, заложив руки за спину и опустив голову. Жилин стоял, прислонившись к двери в рубку. Юрковский, сцепив пальцы, сидел за столом. Все трое слушали Михаила Антоновича. Михаил Антонович говорил страстно и взволнованно, прижимая к левой стороне груди коротенькую руку.

- ...И поверь мне, Володенька, никогда в жизни я не выслушивал столько гадостей о людях. Все гадкие, дурные, один Базанов хороший. Шершень, видите ли, тиран и диктатор, всех измотал, нагло диктует свою волю. Все его боятся. Был один смелый человек на Дионе, Мюллер, и того Шершень, видите ли, выжил. Нет-нет, Базанов не отрицает научных заслуг Шершня, он, видите ли, даже восхищается ими, а в том, что обсерватория пользуется такой славой, заслуга именно Шершня, но зато, видите ли, внутри там царит упадок нравов. У Шершня есть специальный осведомитель и провокатор, некий бездарь Кравец. Этот Кравец, видите ли, везде подслушивает, а потом наушничает, а потом по указанию директора распространяет слухи и всех между собой ссорит. Так сказать, разделяй и властвуй. Кстати, пока мы беседовали, этот несчастный Кравец зашел в библиотеку за какой-то книжкой. Как на него Базанов накричал! «Пошел вон!» - кричит. Бедный Кравец, такой милый, симпатичный юноша, даже представиться не успел толком. Весь покраснел и ушел, даже книжки не взял. Я, конечно, не мог сдержаться и здорово отчитал Базанова. Я ему прямо сказал: «Что же вы, Петя? Разве можно?»

Михаил Антонович перевел дух и вытер лицо платочком.

- Ну, вот, - продолжал он. - Базанов, видите ли, необычайно нравственно чистоплотен. Он не выносит, когда кто-нибудь за кем-нибудь ухаживает. Здесь есть молоденькая сотрудница Зина, астрофизик, так он приклеил к ней сразу двух кавалеров да еще вообразил, что они из-за нее передрались. Она, видите ли, делает авансы и тому и другому, а те как петушки... Причем сам, заметьте добавляет, что это только слухи, но что факт остается фактом, все трое в ссоре. Мало того, что Базанов склочничает со всеми астрономами, он втянул в свои склоки и инженер-контролеров. Все у него кретины, сопляки, работать никто не умеет, недоучки... У меня волосы дыбом вставали, когда я это слышал! Вообрази, Володенька... Знаешь, кого он считает главным виновником всего этого?

Михаил Антонович сделал эффектную паузу. Быков остановился и посмотрел на него. Юрковский, сильно прищурясь, играл желваками на обрюзглых щеках.

- Тебя! - сказал Михаил Антонович сорвавшимся голосом. - Я прямо ушам не поверил! Генеральный инспектор МУКСа прикрывает все эти безобразия, мало того, возит по обсерваториям каких-то таинственных любимцев, пристраивает их там, а простых работников, придравшись к мелочи, увольняет и возвращает на Землю. Всюду насадил своих ставленников, вроде Шершня! Я этого уже не выдержал. Я ему сказал: «Извините, - говорю, - голубчик, извольте отдавать отчет в своих словах».