Мне и напрягаться не надо было. Столько лет прошло, а помнила так, словно все случилось вчера.

— Да. Было. Ничего судьбоносного, хотя… не знаю. Очень странный момент, я никому о нем не рассказывала.

— Вот сейчас самое время рассказать, — кивнул Артур, лоб его прочертила сосредоточенная складка, а черты лица обострились.

А ведь он сильно переживает за Михаила, но старается не показывать, — поняла я. И решилась.

— Я ехала из московского пригорода на Киевский вокзал, — начала я, все глубже проваливаясь в воспоминание. — Электричка остановилась, двери открылись, я шагнула с вещами в тамбур, а в следующий миг…

Я шагнула. Мир передернулся мгновенной судорогой. Целиком. Как шкура у кошки, сгоняющей кусающую ее блоху. Быстро, беззвучно. И перрон, и зеленый облупленный бок электрички, и тамбур с курившим парнем в синей ветровке, и облака, окрашенные заходящим солнцем, такие яркие, что они просвечивали сквозь грязные стекла противоположной закрытой двери. Что-то дохнуло влажным ветром, оглушило криком чаек и растаяло.

И я обнаружила себя застрявшей.

Нога провалилась в узкую щель между вагоном и краем высокого перрона. Щель была десять сантиметров примерно. Туда просто невозможно провалиться ступне взрослого человека, обутой в кроссовку тридцать седьмого размера, если только специально не засовывать ступню в щель, развернув при этом боком.

Я не засовывала. Просто шагнула вперед — широко, уверенно, под равнодушное предупреждение электрического голоса «Осторожно…» — и не дошла.

Мир как будто моргнул. И посмотрел на меня тем же перроном, тамбуром, запыленными облаками.

И обрел множество подробностей.

Ошарашенный взгляд курившего в тамбуре парня. Боль от ссадины на ободранном колене провалившейся ноги. Досадную мысль о порванных джинсах.

И пронзительное, молнией пробившее от макушки до пяток, знание: сейчас электричка тронется, и меня, частично полулежащей корпусом и локтем на чемодане, частично болтающейся где-то под вагоном, не станет.

И ожидание чудовищной боли.

Как много вмещается в один миг.

«…двери закрываются».

Рывок за шкирку.

Молния куртки вгрызлась в горло мелкими железными зубьями. Нога выдернулась, но кроссовок слетел — слишком узкая была щель. Двери с шипением закрылись.

Но я уже в тамбуре. Бухнулась на четвереньки — хрипящая, оглушенная близостью чего-то жуткого, смертельного, звенящего в каждом нерве, ощущением передернувшегося, как затвор, мира, сбившего меня в таком простом действе, как перешагивание с перрона в вагон. Голова кружилась так, что я даже имя свое не сразу вспомнила.

Поезд дернулся, на этот раз привычно, уютно, мягким толчком вжав мое плечо в пластик стены.

Я откашлялась, просипела вытащившему меня белобрысому парню:

— Спасибо.

В изумленных глазах парня как-то странно отражалось закатное солнце. Он поморщился, потер висок, моргнул, и отсвет исчез.

— Напилась вдребезги, так сидела бы дома, — раздраженно буркнул он, отвернулся и ушел в вагон.

Обидно. Я вообще не пью.

Правой ноге стало холодно и сыро. Сдернутую с нее кроссовку размочалило в клочья там, на станции. Тонкий хлопок носка намок в грязи: где-то на пути электрички шел дождь, стекший с пассажиров и багажа, свернувшийся коричневыми лужицами на ребристом полу тамбура.

Когда я вытаскивала из чемодана домашние тапки, руки тряслись.

Мохнатые китайские шлепанцы цвета вываленного в песке неба жгли мне ноги все время, пока я ехала в электричке до Киевского вокзала, а потом околачивалась на том же вокзале в ожидании моего поезда, уткнув глаза в книгу. Тупо смотрела, не переворачивая страниц, и пыталась понять, с какой стати здорового, крепкого, психически устойчивого человека восемнадцати лет, в жизни не страдавшего неврастенией, потерей памяти и обмороками — то есть, меня — на лету подстрелило такое мощное головокружение, что я едва не стала инвалидом в лучшем случае, но обошлась потерей лишь любимой кроссовки.

Потом я долго прокручивала в памяти происшествие и убеждалась, что никакое это не головокружение. Мир моргнул и встал на место. Если это была галлюцинация, то почему нога провалилась в такую узкую щель? Если нет… То что это было?

Артур, слушавший затаив дыхание, откинулся на спинку стула и поблагодарил:

— Спасибо, что поделились, Элина.

— Вы мне не верите? — нахмурилась я. — Но у меня остался маленький шрам там, где кожу молнией куртки прищемило до крови. Вот, видите?

Я запрокинула голову и показала едва заметный след на шее, в том месте, где она переходит в подбородок. Провела рукой, нащупывая твердый шрамик. Артур, не сводивший с меня взгляда, сглотнул, словно он вампир, и вид беззащитного девичьего горла пробудил в нем дикую жажду.

Он с трудом отвел глаза.

— Точную дату этого происшествия помните?

— Восьмое марта. Пять лет и восемь месяцев назад. Я заканчивала одиннадцатый класс.

Артур кивнул, задумался, потирая гладкий подбородок.

— Очень любопытно. Дело в том, что девушка-якорь, сопровождавшая Мика в погружении, уловила немного другую сцену. Она видела, как девушка, похожая на вас, то ли бросилась под электричку, то ли ее столкнули. А это означает весьма важную вещь, Эля. С учетом того, что вы почувствовали... Видите ли, в целом ваши ощущения идентичны для перехода. Именно так дайвер ощущает переключение близких реальностей.

Он посмотрел на меня как акула на Ктулху. Оценивающе и опасливо.

— Не понимаю, — призналась я.

— Это значит, что в тот момент вы перепрыгнули в альтернативную реальность, Эля. Это значит, что мир, в котором вы живете с того мига, как одной ногой оказались под электричкой, для вас вторичен. Это всё объясняет. И ваши ощущения в миг перехода, и провал во время перешагивания, он произошел из-за смещения реальностей, и разницу между вашим и увиденной Маргаритой случаями, и странную фразу Мика, что кого-то или чего-то не существовало. Вас здесь не существовало, Элина, вас. До того мгновения, случившегося восьмого марта пять с половиной лет назад.

— Что? — растерялась я. Голова резко закружилась. — Это как? Я что… попаданка? Какой кошмар! Но я же существую! Я всё помню, всю свою жизнь, начиная с детского садика, ато и раньше. И меня вся семья помнит! Бабушка, тетя, сестра, племянник, соседи, одноклассники, учителя, детский педиатр и участковый терапевт, — перечисляла я, загибая пальцы перед носом мужчины. — У меня есть альбом с фотографиями, свидетельство о рождении, почетные грамоты, карточка в поликлинике и прочее! Я вся задокументирована, с ног до головы!

Артур перехватил мою руку, сжал ладонями, как будто боялся, что я сейчас исчезну, лопну как воздушный шарик, и широко улыбнулся.

— Замещенные воспоминания, помните? Я вам только что рассказывал, что происходит с сорвавшимся и утонувшим дайвером. Он полностью теряет связь со своей первичной реальностью.

— Но я не дайвер! — от волнения я вскочила и вырвала руку из его хватки.

— Я бы не был так уверен. Редко, но все же рождаются в Мультивселенной стихийные дайверы, способные переключать реальности, способные ходить по вероятностям, и даже, ходят легенды, когда-то рождались уникумы, способные создавать свою жизнь, точнее, свои жизни, как композитор оперу, и играть ее во многих мирах. Вы — потрясающая находка, Мишель-Мария-Элина! И даже ваши множественные имена могут быть последним слабым эхом из вашей первичной реальности! — глаза Артура светились восторгом, и я с изумлением заметила, что они из невнятно-пестрых стали серебряно-голубыми. Что-то у них тут странности во всем, даже с физиологией у руководства!

— Подождите. Стоп! Вы меня совсем запутали! Если я попала в альтернативный мир на место какой-то девушки, то я заняла ее тело? Это… негигиенично! А что случилось с ней?

— Два варианта, даже три: либо она заменила вас в вашей реальности, либо в тот миг вероятности этого мира задвоились и разошлись, и она погибла под поездом, а дубль в виде вас приобрел ее внешность и память и остался жить. Третий вариант: вы из близких реальностей, ваши миры почти идентичны, и вы оказались так похожи внешне, что произошло замещение. Я бы поставил на второе, это самое частое явление.