– Нет уж, тратить времени на пустые разговоры с ним я не буду. Нет нужды говорить вам об этом, вы слишком хорошо меня знаете. Вы знаете, я сделана из китового уса и адского огня.

– И китовый ус не стал чуточку мягче?

– Стал, да огонь-то горяч, как прежде.

– Я уверен, что вы сумеете поставить на место любого мужчину, но Лем не такой, как все.

Джоди весь ушёл в слух. Вот он снова у бабушки Хутто, и Оливер снова стал для него реальностью. Как бы там ни было, приятно узнать, что она тоже потеряла с Оливером всякое терпение. Он выкажет ему своё неудовольствие, когда они встретятся вновь, но всё же простит его. А Твинк он никогда не простит.

Наконец Бэкстеры собрали свои корзины, сумки и покупки. Джоди пытался отгадать, в каком мешке лежит рождественский подарок, приготовленный для него матерью, но все мешки были одинаковы на вид. У него мелькнула тревожная мысль, что мать и вправду отсылала его из лавки проверить, не сорвался ли с привязи старый Цезарь, и ничего не купила для него. Всю дорогу домой он пытал её на этот счет.

– От меня узнаешь столько же, сколько вот от этого колеса, – отвечала она.

Он истолковал её уклончивость как верный признак того, что у неё что-то есть для него.

Корова отелилась за неделю до рождества. Она принесла тёлочку, и по этому случаю на Острове Бэкстеров царило веселье. Тёлочка займет место той, что зарезали волки. Трикси была уже не молода, и не мешало поскорее вырастить ей смену. Кроме как о рождестве, в доме почти ни о чём больше не разговаривали. Теперь можно было всем семейством отправиться в Волюзию на сочельник и рождество, так как лучшего доильщика, чем молочный телёнок, нельзя было и желать.

Матушка Бэкстер испекла фруктовый пирог в самой большой форме, какая у неё была. Джоди помогал лущить для него орехи. Пекли его целый день. Три дня вся жизнь в доме была сосредоточена вокруг пирога: день ушёл на его приготовление, день на выпечку и ещё день на любование. Джоди никогда не видал такого огромного пирога. А мать прямо-таки распирало от гордости.

– Я не часто хожу на общинные празднества, но уж если иду, то не с пустыми руками, – сказала она.

Пенни преподнёс ей подарок – ткань из шерсти альпака – вечером того дня, когда пирог был готов. Она посмотрела на мужа, посмотрела на ткань и залилась слезами. Она опустилась на стул, накрыла передником голову и качалась взад и вперёд, как в большом горе. Джоди встревожился. Должно быть, она разочарована. Пенни подошёл и положил руку ей на голову.

– Я не делаю тебе таких подарков всё время не оттого, что не хочу, – сказал он.

Джоди понял, что мать довольна. Она вытерла глаза, собрала ткань у себя на коленях и долго сидела, время от времени поглаживая её.

– Ну, а теперь мне надо пошевеливаться, чтобы управиться в срок с шитьем, – сказала она.

Трое суток она работала день и ночь с радостно сияющими глазами. Пенни помогал ей при примерке. Он покорно стоял на коленях с полным ртом булавок и то подбирал, то выпускал ткань, как она велела. Джоди и Флажок наблюдали как зачарованные. Платье было сшито и повешено под простыню, чтобы не пылилось.

За четыре дня до рождества заглянул Бык. Он был настроен дружелюбно, и Пенни решил, что неприязнь со стороны Форрестеров ему просто померещилась. Топтыга снова наведался на Остров Форрестеров и задрал в ближнем хэммоке их хряка на двести пятьдесят фунтов весом. Хряк был убит Топтыгой в драке и не для еды. По словам Быка, он отчаянно защищался. Вся земля была изрыта на несколько ярдов вокруг. Один из клыков хряка был сломан, другой обмотан чёрной шерстью Топтыги.

– Вот когда бы его нагнать, – сказал Бык. – Он, должно, ранен.

Сами они обнаружили убитого хряка лишь через день после происшествия. Преследовать Топтыгу было уже поздно. Пенни поблагодарил Быка за известие.

– Я хочу оставить капкан на скотном дворе так просто, чтобы только отпугнуть его, – оказал Пенни. – Мы все отправляемся на праздники в Волюзию. – Он помолчал в нерешительности. – Вы поедете?

Бык тоже помолчал.

– Нет, пожалуй. Мы не очень-то любим возжаться с этими волюзийскими фетюками. Весело будет, только ежели мы напьёмся, а тогда Лем наверняка затеет драку с кем-нибудь из дружков Оливера. Нет. Пожалуй, мы пропьём рождество у себя дома. Или, может, в Форт-Гейтс.

Пенни облегченно вздохнул. Он легко мог представить себе тревогу жителей Волюзии, в случае если бы Форрестеры ввалились на их чинное богобоязненное собрание.

Он смазал свой самый большой медвежий капкан. Этот охотничий снаряд был шести футов в ширину и весил, по его словам, без малого шесть стоунов[2]. Он намеревался закрыть корову с телёнком в хлеву, забаррикадировать дверь и поставить перед ней капкан. Если бы Топтыге вздумалось в их отсутствие устроить себе рождественский обед из новорожденной тёлки, ему пришлось бы сперва взяться за калкан. День прошёл в хлопотах. Джоди, в который уже раз, протёр ожерелье из семян эритрины. Ему хотелось, чтобы мать надела его к своему чёрному платью из ткани альпака. А вот для Пенни у него ничего не было. Он весь извелся, не зная, что придумать, и в конце концов пошёл днём в низину, где рос трубчатый камыш, срезал камышину и сделал из неё мундштук для трубки, а из стержня кукурузного початка вырезал чашечку и насадил её на мундштук. Пенни говорил ему, что индейцы, когда-то жившие в здешних местах, делали себе трубки из тростника, и он всё время собирался сделать себе такую же. Для Флажка Джоди решительно ничего не мог придумать и в конце концов рассудил, что оленёнок будет доволен, если ему дадут лишний кусок кукурузного хлеба.

В тот вечер Пенни не лёг спать в одно время с Джоди, а ещё долго стучал, скрёб и что-то приколачивал, занятый каким-то таинственным делом, несомненно имеющим касательство к рождеству. Остающиеся до праздника три дня казались целым месяцем.

Никто, даже собаки, не услышали ночью ни звука. Когда Пенни отправился утром на скотный двор доить Трикси, а затем зашёл в стойло к телёнку, чтобы выпустить его к матери, телёнка в стойле не оказалось. Пенни подумал было, что телёнок сбросил перекладины. Они были в целости. Он вышел на мягкий песок скотного двора и посмотрел на следы. Неумолимо прямой, как стрела, перечеркивал путаницу коровьих, лошадиных и человеческих следов след старого Топтыги. Пенни пришёл с новостью в дом. Он был бледен от гнева и огорчения.

– Хватит с меня, – сказал он. – Я намерен нагнать эту тварь, пусть даже для этого придётся идти до самого Джексонвилла. На этот раз либо я, либо он.

Ни минуты не медля, он принялся смазывать ружьё и снаряжать патроны. Работал он быстро, ожесточённо.

– Положи мне в сумку хлеба и картошки, Ора.

– Мне можно с тобой, па? – робко спросил Джоди.

– Ежели не будешь отставать и ныть. А выбьешься из сил, останешься лежать там, где упал, или один вернёшься домой. Я не остановлюсь до самой темноты.

– Флажка лучше запереть или пусть идёт с нами?

– Мне совершенно наплевать, кто со мной идет. Только не ждите от меня пощады, ежели идти станет трудно.

Он пошёл в коптильню, нарезал из хвоста аллигатора полос мяса на корм собакам и был готов. Он тяжело протопал по двору к хлеву, где начинался след. Он свистнул собак и указал Джулии на след. Она взлаяла и была такова, Джоди в паническом страхе смотрел им вслед. Его ружьё не было заряжено, на нём не было башмаков, он не мог вспомнить, где оставил куртку. По виду отцовской спины он понял, что просить его подождать бесполезно. Он заметался по дому, собирая свои пожитки. Он крикнул матери, чтобы и ему положила в котомку хлеба и картошки.

– Похоже, дело идёт к развязке, – сказала она. – Отец теперь от этого медведя не отцепится. Уж я-то его знаю.