Флажок принесся вскачь с юга из завесы дождя. Он подбежал к Джоди и дал почесать себя за ушами. Он скакал через изгородь зигзагом, то на одну, то на другую сторону, потом остановился под тутовым деревом и потянулся к кончику ветки. Джоди сидел на изгороди рядом с отцом. Он повернулся, желая обратить внимание Пенни на стройную шею оленёнка, вытянутую к свежим, зеленеющим листьям тутового дерева. Отец разглядывал молодого оленя с каким-то странным выражением на лице. Глаза его были пытливо прищурены. Он казался чужим, как тогда, когда пустился в погоню за старым Топтыгой. Холодок прошёл по спине Джоди, – холодок, навеянный не сыростью дождя. Он сказал:

– Па…

Пенни повернулся к нему, застигнутый врасплох на каких-то своих мыслях. Он опустил глаза, словно хотел спрятать в них что-то. Он сказал небрежно:

– Твой оленёнок и впрямь подрос как на дрожжах. Он уже не крошка, которого ты принёс на руках домой в ту тёмную ночь… Он молодой взрослый олень.

Эти слова не обрадовали Джоди. Ему почему-то казалось, что отец думал о чём-то другом. Пенни слегка коснулся рукой колена сына.

– Вы сверстники, – сказал он. – Мне так печально.

Они соскочили с изгороди и отправились делать дела на скотный двор, а затем вошли в дом и сели сушиться у огня. Дождь тихо барабанил по крыше. Флажок блеял во дворе, просясь в дом. Джоди умоляюще глядел на мать, но она словно оглохла и ослепла. Пенни всего ломало; он сидел спиной к огню и растирал колени. Джоди выпросил чёрствого кукурузного хлеба и вышел во двор. Он сменил подстилку в сарае и заманил туда хлебом Флажка. Он сел, и олень в конце концов сложил под собой свои длинные ноги и лёг рядом с ним. Джоди взял его за острые уши и потёрся носом о его влажную мордочку.

– Ты уже годовалый олень, – сказал он. – Слышишь? Ты вырос. Слушай меня. Ты должен хорошо вести себя, раз ты уже взрослый. Тебе нельзя бегать по табаку. Не серди моего отца, слышишь?

Флажок задумчиво двигал челюстями.

– Вот и хорошо. Как только мы управимся с севом, я опять смогу пойти с тобой в лес. А ты дожидайся меня. Сегодня ты гулял слишком долго. И не вздумай одичать только потому, что я сказал тебе, что ты взрослый.

Он покинул Флажка, довольный, что тот согласился остаться в сарае. Отец и мать уже начали ужинать, когда он вошёл в кухню. Они ни словом не обмолвились о том, что он опоздал. Они ели молча. Пенни сразу же лёг спать. Джоди внезапно почувствовал смертельную усталость и упал в кровать, не вымыв свои запыленные ноги. Когда мать подошла к двери спальни напомнить ему об этом, он уже спал, закинув на подушку руку. Она постояла, поглядела на него, затем ушла, не став его будить.

Утром Пенни был снова бодр и весел.

– Сегодня хлопок, – сказал он.

Тихий дождичек ночью утих. Утро было росное. Поля лежали розовые, с бледно-лиловым отсветом по мглистым дальним краям. С изгородей несся мелодичный гром пересмешников.

– Они хотят поторопить тутовые деревья, – сказал Пенни.

Хлопок сеяли широкими рядами. Потом его надо будет окучить мотыгой, чтобы кустики отстояли на фут один от другого. Джоди, как и вчера, шёл за отцом, бросая в землю маленькие блестящие семена. Эта новая для них культура вызывала в нём любопытство, и он без конца задавал вопросы. Флажок вскоре после завтрака исчез, но в середине утра прибежал к ним.

И опять Пенни пристально смотрел на него. Его острые копыта глубоко уходили в размякшую влажную землю, но семена были заделаны достаточно глубоко, и он не мог повредить им.

– Он так и бежит искать тебя, когда соскучится, – сказал Пенни.

– В этом он похож на собаку, правда, па? Ходит за мной по пятам, совсем как Джулия за тобой.

– Он тебе очень дорог, мальчуган?

– А то как же.

Он посмотрел на отца.

– Ладно, подождём – увидим, – сказал Пенни.

Замечание было какое-то непонятное, и Джоди не обратил на него внимания.

Сев продолжался всю неделю. За кукурузой и хлопком последовал коровий горох. За коровьим горохом – сладкий картофель. В огороде за домом были посеяны лук и репа, – луна была на ущербе, в такое время полагалось сажать корнеплоды. Из-за ревматизма Пенни пришлось пропустить четырнадцатое февраля – день, когда полагалось сажать листовую капусту. Он хотел было посадить её сейчас, но поскольку листовые культуры лучше принимаются, когда их высаживают при прибывающей луне, он решил подождать с недельку.

Каждый день он вставал рано, а кончал работать поздно. Он безжалостно изматывал себя. Собственно, сев был уже закончен, но ему было мало этого. Его прямо-таки лихорадило весенними работами; погода благоприятствовала им, и от того, насколько быстро поднимутся всходы, зависел урожай всего года. Он без конца носил с провала две тяжёлые бадьи, до краёв наполненные водой, и поливал табачную делянку и огород.

Его раздражал пень, оставленный Быком Форрестером гнить на вновь расчищенной земле, где был посажен хлопок. Он подкопал и подрубил его со всех сторон, потом прицепил к нему постромки и заставил Цезаря тянуть. Старая лошадь дёргала и тужилась, её бока ходили ходуном. Пенни обвязал пень верёвкой, крикнул Цезарю: «Ну, пошёл!» – и потянул вместе с ним. Джоди увидел, как побелело лицо отца. Пенни схватился за низ живота и опустился на колени. Джоди подбежал к нему.

– Ничего. Сейчас всё пройдёт… Должно быть, я перетрудил себя…

Он упал на землю и в муках корчился на ней.

– Всё пройдёт… – бормотал он. – Пойди поставь Цезаря в хлев… Постой… Возьми меня за руку… Я доеду на нем.

Он согнулся вдвое и не мог распрямиться от боли. Джоди помог ему подняться на пень. Оттуда он сумел вскарабкаться на спину Цезаря. Он склонился вперёд, лёг головой на шею Цезаря и схватился руками за гриву. Джоди отцепил постромки и вывел лошадь с поля через калитку во двор.

Пенни не пошевелился, будто и не собирался слезать. Джоди принёс стул. Пенни сполз на него, с него на землю и кое-как добрался до дому. Матушка Бэкстер, работавшая за кухонным столом, повернулась и с грохотом уронила миску.

– Так я и знала! Ты покалечил себя. Ты никогда не умел вовремя остановиться.

Он дотащился до кровати и бросился на неё ничком. Она подошла, перевернула его на спину, подложила ему под голову подушку. Она сняла с него башмаки и прикрыла его лёгким одеялом. Он с облегчением вытянул ноги и закрыл глаза.

– Так хорошо… Ой, Ора, как мне хорошо… Сейчас всё пройдёт. Должно быть, я перетрудил себя…

Пенни не становилось лучше. Он страдал без жалоб. Матушка Бэкстер хотела послать Джоди за доктором Вильсоном, но Пенни не разрешил.

– Я и так уже должен ему, – сказал он. – Мне скоро полегчает.

– У тебя, наверное, грыжа.

– Ничего… Пройдёт.

– Было бы у тебя хоть чуточку понятия! – сетовала матушка Бэкстер. – Ведь ты за всё берешься, точно здоровый, точно какой-нибудь Форрестер.

– Мой дядюшка Майлс был здоровый мужчина, и у него тоже была грыжа. Он поправился. Пожалуйста, помолчи, Ора.

– Не буду молчать! Я хочу, чтобы ты запомнил этот урок, хорошенько запомнил.

– Я запомнил. Пожалуйста, помолчи.

Джоди волновался. Но ведь Пенни, хоть малый ростом, да крепкого сложения, всегда стремился работать за десятерых, и с ним то и дело что-нибудь приключалось. Джоди смутно припоминал случай, когда отец рубил дерево, и оно задело его при падении, разбило ему плечо. Он несколько месяцев ходил с рукой на перевязи, но в конце концов поправился и набрал свою прежнюю силу. Ничто не могло повредить Пенни надолго. Даже гремучая змея не могла убить его, успокаивал себя Джоди. Пенни был нерушим, как сама земля. Только матушка Бэкстер рвала и метала, но она вела бы себя так и в том случае, если бы речь шла всего-навсего о вывихнутом пальце.

Вскоре после того как Пенни слёг, Джоди пришёл сказать, что кукуруза взошла. Всходы были чудесны.