Росчисть Форрестеров казалась заброшенной и запустевшей без этих людей-великанов и их лошадей. Они забрали с собой почти всех собак. Лишь одна шелудивая пара сидела на цепи возле дома, уныло почесываясь. Он был рад уйти отсюда.

Он пойдёт с Флажком в Джексонвилл. Он огляделся, ища, из чего бы сделать повод, чтобы можно было вести его, не то он, чего доброго, повернётся и убежит домой, как тогда, на рождественской охоте. Он принялся упорно рубить ножом виноградную лозу. Он обвил её петлей вокруг шеи Флажка и пошёл по направлению на северо-восток. Флажок некоторое время был послушен узде, но потом забеспокоился и стал упираться.

– И как это ты стал такой непослушный? – спросил Джоди.

Его утомляло уговаривать оленёнка идти своей охотой. В конце концов он сдался и снял с него повод. Без повода Флажок, словно из желания делать всё наоборот, был готов держаться у него на виду. После полудня Джоди почувствовал голодную усталость. Он ушёл из дому, не позавтракав. Он шарил взглядом по кустам вдоль дороги, высматривая ягоды, но для ягод было слишком рано. Ежевика ещё не отцвела. Он попробовал жевать какие-то листья, как Флажок, но от них только стало ещё пустее в желудке. Он с трудом переставлял ноги. Он прилёг отдохнуть на солнышке у дороги и уговорил Флажка лечь рядом. Его дурманил голод, отчаяние и крепкое мартовское солнце, припекавшее голову. Он заснул. Когда он проснулся, Флажка нигде не было видно. Он осмотрел его следы. Они то уходили в заросли, то выходили обратно, а потом вышли на дорогу и, уже никуда не сворачивая, потянулись по направлению к дому.

Джоди оставалось только следовать за ними. Он был слишком утомлён, чтобы думать. До Острова Бэкстеров он добрался уже затемно. На кухне горела свеча. Собаки выбежали к нему. Он похлопал их, успокаивая, тихонько подошёл к дому и заглянул в окно. Отец и мать уже отужинали. Мать при свете свечи сшивала бесчисленные лоскуты в одеяло. Он пытался решить про себя, входить или не входить, когда через двор галопом промчался Флажок. Мать подняла голову, прислушиваясь.

Он поспешно проскользнул за коптильню и тихо позвал Флажка. Оленёнок подбежал к нему. Он притаился за углом. Мать подошла к кухонной двери и распахнула её. Сноп света упал на песок. Дверь закрылась. Он долго ждал, пока в кухне погаснет свет. Затем, выждав время, необходимое матери для того, чтобы улечься и заснуть, крадучись пробрался в коптильню и нашёл там остаток копчёной медвежьей туши. Он отрубил ножом кусок мяса. Оно было твёрдое и сухое, но его всё же можно было жевать. Флажок, по всей вероятности, наелся в лесу молодых побегов, но мысль о том, что оленёнок всё-таки может быть голоден, была невыносима. Он прошёл в амбар, взял из закрома два кукурузных початка, облущил их, скормил зерна Флажку и сам сжевал несколько зерен. С тоской думал он о холодной еде, которая должна стоять в шкафу, но не осмеливался войти в дом. У него было такое ощущение, точно он здесь чужой или вор. Так, наверное, чувствуют себя волки и дикие кошки, пантеры и прочие хищники, когда широко раскрытыми глазами и с пустыми желудками смотрят из зарослей на росчисть. Он взял охапку сена из болотной травы, которого оставалось уже совсем немного, и устроил себе постель в хлеву на скотном дворе. Там он и спал вместе с Флажком, всё время ощущая сквозь сон холод мартовской ночи.

Он проснулся после восхода солнца, несчастный и весь закоченевший. Флажок исчез. Нехотя, подчиняясь одной лишь необходимости, пошёл он к дому. У калитки он услышал разгневанный голос матери. Она обнаружила ружьё у стены коптильни, где он вчера поставил его. Она обнаружила Флажка. И ещё она обнаружила, что оленёнок не потратил зря ранние утренние часы и прошёлся не только по прорастающей кукурузе, но и по немалой части коровьего гороха. Беспомощный, шёл он навстречу её гневу и стоял потупя голову, пока она бичевала его языком.

– Иди к отцу, – оказала она наконец. – Теперь-то уж он согласен со мной.

Он прошёл в спальню отца. Его лицо было нахмурено.

– Почему ты не сделал так, как я сказал? – мягко спросил Пенни.

– Па, я просто не мог. Я не могу это сделать.

Пенни откинул голову на подушку.

– Подойди ко мне поближе, мальчуган. Ты знаешь, Джоди, я сделал всё, что мог, чтобы спасти тебе твоего маленького оленёнка.

– Да, папа.

– Ты знаешь, что мы живем тем, что собираем с поля.

– Да, папа.

– Ты знаешь, что нет никакой возможности помешать оленёнку травить посевы.

– Да, папа.

– Тогда почему же ты не делаешь то, что следует?

– Я не могу.

Пенни помолчал.

– Позови ко мне мать. Ступай к себе в комнату и закрой дверь.

– Хорошо, папа.

Это было так легко – исполнять простые приказания.

– Отец велел позвать тебя.

Он пошёл в свою комнату и закрыл дверь. Он сидел на краю постели, ломая руки. Он слышал тихие голоса. Он услышал шаги. Он услышал выстрел. Он пробежал из комнаты к раскрытой кухонной двери. Мать стояла на крыльце с дымящимся ружьём в руках. Флажок бился на земле под изгородью. Она сказала:

– Я не хотела делать ему больно. Я не умею хорошо стрелять. Ты знаешь, я не умею.

Джоди подбежал к Флажку. Оленёнок тяжело поднялся на три здоровые ноги и захромал прочь, как будто сам мальчик был теперь его врагом. Из его разбитого левого плеча текла кровь. Пенни с трудом слез с кровати. Он осел на колени в дверях, ухватившись за косяк.

– Я бы сделал это, ежели б мог, – сказал он. – Мне не встать… Иди добей его, Джоди. Надо избавить его от мучений.

Джоди подбежал к матери и вырвал ружьё из её рук.

– Ты сделала это нарочно! – крикнул он. – Ты всегда его ненавидела!.. – Он повернулся к отцу: – Ты изменил мне! Ты велел ей сделать это! – Он кричал так, что ему казалось, будто у него разрывается глотка. – Я ненавижу вас! Я хочу, чтобы вы умерли! Я не хочу больше вас видеть, никогда!

Он в слезах побежал следом за Флажком.

– Помоги мне, Ора, – сказал Пенни. – Я не могу подняться…

Флажок в страхе и муке бежал на трёх ногах. Он дважды упал, и Джоди догнал его. Он кричал:

– Это я! Флажок, это я!

Флажок с трудом поднялся и снова побежал. Кровь лила из его раны ручьем. Он добрался до края провала. Тут он постоял с минуту, шатаясь, рухнул наземь и покатился вниз по склону. Джоди побежал за ним. Флажок лежал возле прудка на дне. Он открыл свои большие прозрачные глаза и обратил на мальчика стекленеющий, полный удивления взгляд. Джоди приставил к гладкому затылку дуло ружья и нажал спуск. Флажок дёрнулся и затих.

Джоди отбросил ружьё и упал плашмя на песок. Его тошнило, рвало и снова тошнило. Он впивался ногтями в землю. Он колотил по ней кулаками. Чаша провала качалась вокруг него. Он услышал какой-то отдалённый рёв, перешедший затем в тоненькое гудение, и провалился в черноту, словно в тёмную воду.

Джоди шёл на север по дороге на Форт-Гейтс. Он двигался как деревянный, как будто всё в нём умерло, кроме ног. Он оставил мёртвого Флажка, не посмев взглянуть на него. Теперь всё неважно, лишь бы уйти прочь из этих мест. Ему некуда идти, но и это тоже неважно. У Форт-Гейтс он переправится на пароме на тот берег. В его голове стал складываться план. Он направится в Джексонвилл. Он уедет в Бостон. Он разыщет там Оливера Хутто и уйдёт с ним в море, оставив позади себя измену, как это сделал Оливер.

До Джексонвилла и до Бостона удобнее всего добираться на лодке. Лучше бы сразу попасть на саму реку. Ему нужна лодка. Он вспомнил о заброшенной долблёнке Нелли Джинрайт, на которой они с отцом пересекли реку Солёных Ключей во время охоты на Топтыгу. Мысль об отце, словно острый нож, пробила его холодную оцепенелость, но затем рана затянулась. Он разорвёт рубашку на куски, законопатит трещины долблёнки и с шестом вместо вёсла спустится вниз по реке к озеру Джордж, а потом дальше на север по реке Сент-Джонс. Где-нибудь на этой большой реке он попросится на проплывающий пароход и уедет в Бостон. Оливер заплатит за его проезд, когда он туда доберётся. А если он не сможет найти Оливера, пусть сажают его в тюрьму. Это тоже неважно.