— Все, что рассказал Морозов, правда. Как минимум, в половине случаев из тех, что мне вменяют, я действительно участвовал. Ходил на митинги, на пикеты, да хотя бы вспомните тот день, когда вы торжественно открывали офис. Я ведь тоже там стоял с плакатами на улице.

— Еще стоять будешь?

Такой простой и одновременно сложный вопрос.

— Нет, с организацией я завязал.

А вот с вашей дочерью — нет. 

Переезд обратно к Юле во многом упростит наши отношения. Снова рядом. Общаться хотя бы урывками, но чаще, чем сейчас, находясь в разных концах Питера.

Вот только это никак не вяжется с моим новым правилом не лгать.

Платон пьет чай, снова вдыхает запах теста, которое стоит прямо на столе, накрытое полотенцем. 

Тесто там дышит. Приходит в себя. Только я никогда не понимал от чего или для чего. И вот с Платоном сейчас происходит то же самое. Оцепенение спадает. Безнадега проходит. Он почему-то вдруг снова начинает верить в то, что все будет хорошо.

А я понимаю — нет, не будет. 

В наших взаимоотношениях черт ногу сломит, но просто в них никогда не будет.

— Давай, Костя. Решайся. Вещей здесь нет, перевозить нечего. Ничего тебя не держит. А работу твою скоро все равно закроют, обещают ужесточение условий на следующие две недели. Несильно-то помог этот карантин, одни скорые по городу ездят. Так что скорей всего на удаленку тебя переведут. И Юлю тоже.

— Юлю тоже? — говорю, а потом сразу запиваю чаем. 

Снова обжигаю ставший слишком длинным язык. Голова кругом. Вместе. Быть все время вместе. В одном доме. 

Это то, о чем я не осмеливался даже мечтать.

— Конечно, весной их переводили на удаленное обучение. У нас дома в одной из комнат все для ее репетиций оборудовано. Академии разрешили в первую волну мер работать, но во вторую закроют и их. Есть вещи поважнее балета. 

— А Юля уже знает?

— Еще нет, завтра и населению, и им объявят. Я просто раньше узнаю, из своих источников. У меня ведь тоже бизнес на паузе стоит из-за всей этой кутерьмы.

— А «зеленые»? Они вас больше не беспокоили?

— Сейчас нет. Город же закрыт. Перемещаться нельзя. Может, они и строят планы, но мы будем готовы, если они вдруг решатся повторить. Главное, чтобы ты туда больше не лез.

— Не буду.

— Тогда налей еще чаю. 

И тогда снова происходит это. Чертов запах теста в заброшенной квартире, которому я тоже не могу противостоять.

— А хотите пельменей? — произношу я.

Не успеваю убежать из Академии вовремя. 

Две недели готовилась, но когда я уже хочу юркнуть за дверь ранним утром в воскресенье, меня ловит вахтер и сообщает, что все должны быть в большом зале. Сейчас будет важное объявление от Директора.

Отменяю такси, выплачивая неустойку, и бреду обратно. Если сейчас у меня снова отберут мой единственный выходной, я за себя не ручаюсь. Прольется чья-то кровь. Может, даже Директора.

Нахожу Розенберга взглядом. Яков смотрит сурово. Все еще дуется тому, что ему опять определили место во френдзоне. Я пыталась объясниться, мол, не знаю, что на меня нашло. И вообще я ведь давно отношусь к нему, как к брату.

На слове «брат» Розенбрега вообще перекосило. Больше мы к этому разговору не возвращались. 

При появлении Директора все звуки смолкают. Он сообщает нам о новом этапе карантина, который на этот раз ради разнообразия мы проведем дома. 

Тренировки не отменят, просто теперь они будут вестись онлайн до истечения срока. Как и предсказывали наши учителя, дальнейший карантин только продлили и ужесточили.

Делаю вид, что радуюсь вместе со всеми тому, что вернусь домой. 

Хотя мне невесело. Для меня нет разницы. 

В общежитии или дома, я все равно буду без Кая. Он больше не живет с нами.

Розенберг появляется на пороге моей спальни, в которую я вернулась, чтобы собрать вещи. Упаковала на этот раз все, чтобы теперь уж точно больше не вернуться. 

Остаток воскресенья я планирую провести вместе с Каем, и меня ничто не остановит. Отцу я отправила смс, в котором написала твердо: «Дома буду в понедельник».

— Отвезти?

Розенберг думает, что я домой. Поэтому качаю головой.

— Как знаешь, сестренка, — Яков уходит, решив, что я опять отказываюсь из гордости.

Снова вызываю такси, замечая, как понизился мой рейтинг. Чертов таксист обиделся на отмену.

Машина приезжает на три звездочки, но мне плевать. Наконец-то сажусь и не верю, что все-таки покидаю Академию, и теперь мне ничто не помешает. 

Недели, проведенные, взаперти были тяжелыми. Учителя заставляли нас с Яковом повторять снова и снова парные моменты. Конечно, не зря. Как чувствовали, что следующие несколько недель мы будем оттачивать элементы индивидуального танца в одиночку. Больше ничего не остается.

Такси выворачивает на набережную и гонит под заунывные восточные песни по нужному адресу.

Смотрю на заснеженные улицы. Таким пустым я город еще не видела. При виде нечищеных пешеходных дорожек в парках появляется странное и грустное ощущение, что все зря. 

Танцы. 

Подготовка. 

Длительные репетиции. 

Это больше никому не нужно.

Люди не скоро будут рукоплескать актерам или танцовщикам. Никто не знает, когда возобновится нормальная работа театров. Что бы ни говорил Директор, но даже выпускной спектакль может быть под угрозой, пусть он и только в апреле.

Плотнее запахиваю пуховик, глядя на скованную льдом Неву. Катки, новогодние ярмарки и гуляния до утра, даже это может кануть в Лету. Такой год.

Раньше я боялась травм, своей бесталанности и никогда не думала, что какой-то вирус может запереть всех по домам и помешать выйти на сцену. Нас не зря тренируют каждую минуту, потерять идеальную форму очень легко, особенно если, как и весь остальной мир, обосноваться на диване с вкусняшками. 

Но даже, если я буду тренироваться дома, что делать, если театры просто не смогут нас принять? Не будет набора? Что я буду делать без балета? Чем займусь, если больше ничего не умею?

До дома Кая по пустому городу доезжаем быстро. Водитель остается в машине, распахнув для меня багажник. Какой рейтинг у пассажира, такой и сервис.

Вытаскиваю чемодан, рюкзак, сумочку и пакет с обувью. Что-то одно постоянно падает под ноги, в размокший от реагентов и колес снег, и я проклинаю водителя, погоду, замершие непослушные пальцы.

— Я помогу.

Кай вдруг оказывается рядом, в одном свитере. Он подхватывает мои сумки и уводит от машины за миг до того, как водитель начинает сдавать назад, обдавая мокрым снегом из-под колес.

— Хотела сделать сюрприз, — улыбаюсь ему. — Жаль, не вышло.

— Не смогла бы, — смеется он. — Я не отлипал от окна.

Он хочет обнять меня, но у него в руках мои пожитки. Я как будто переезжаю. И в каком-то смысле так и есть, но с большим удовольствием, я бы переехала прямо к нему. Сама обхватываю руками талию, прижимаясь щекой к мягкому ворсу свитера. Вдыхаю его запах: мускатного ореха, сигаретного дыма и кофе.

— Как я скучала. 

— Я тоже.

Кай пытается обнять, но один из пакетов все-таки падает. Я подхватываю его сама и вместе мы идем к дверям парадной. Пешком до квартиры, и я рассказываю, что в понедельник не вернусь в Академию. Карантин ужесточили. Теперь меня запрут дома.

Кай пропускает меня первой в квартиру. Пристраивает мой чемодан, сумку и пакет с обувью. Разувается и помогает раздеться мне. Все это время он молчит, и я теряю терпение.

Обнимаю его, приподнимаясь на носочках. С его ростом пуанты пришлось бы носить постоянно, чтобы смотреть ему в глаза.

— Скажи, что ты…

— Что я без ума от тебя и скучал?

Кай улыбается, притягивая меня ближе. Вскидываю одну бровь, а после задираю ногу. Так, как я умею. Когда пяткой касаюсь его спины, Кай шумно втягивает воздух.

Крепче обхватывает меня за талию. Это совершенно неправильная поддержка с точки зрения классического танца, но такая идеальная с точки зрения моего сердца. И не только.