Бросаю последний взгляд на всех пятерых, украдкой глядя в стальные, холодные, как металл на морозе, глаза, в которых нет ни капли чувств.

И поворачиваюсь к капитану.

— Мне жаль, капитан. Но я его не запомнила.

Прощай, Кай.

Надеюсь, кому-нибудь удастся растопить твое сердце.

В прихожей натягиваю ботинки, когда слышу, как проворачивается в замочной скважине ключ. На пороге появляется мама.

— Привет, Кость. Ты ел?

Киваю.

С шестнадцати лет я готовлю себе сам. Чаще всего, у нас с мамой даже продукты разные, поскольку она сидит на диете и не ест то, что ем я. Ее легкие салаты с куриной грудкой для меня на один зуб, поэтому я научился готовить сытные, но простые блюда, типа плова. Иногда запекаю кур целиком, мама берет себе грудку, а мне хватает мяса на два дня и его можно есть даже холодным. Его я и доел, с хлебом, перед компом, пока оформлял нужную мне покупку на вечер.

Расстегнув пуговицы пальто, мама тянется к шелковому платку на шее, а потом вдруг замирает и решает его оставить. Оглядывает мои зашнурованные ботинки и спрашивает:

— Вернешься вовремя?

— Как иначе?

Я веду себя образцово-показательно уже вторую неделю после того, как меня выпустили из СИЗО. Даже ежедневно посещаю унылые пары в универе, поскольку о каждом моем прогуле деканат сообщает лично капитану Морозову. Каждый день я даже прихожу ночевать домой и делаю это до полуночи.

Но если сегодня я скажу маме, куда иду, она мне ни за что не поверит.

— Как вчера? — мама вскидывает бровь. — За пять минут до двенадцати?

— Но ведь успел, — пожимаю плечами. — Платок так и не снимешь?

Мама замирает и опускает руку, все это время она теребила кончики платка на шее, с которым никогда не расхаживала по дому. Она всегда снимала его первым, аккуратно вешала на вешалку к пальто и только потом разувала сапоги.

Сейчас платок до сих пор на ее шее.

Мама закатывает глаза.

— Иди уже, командир. Сама разберусь. Будь осторожен,  Кость, — только и говорит она.

Сжимаю кулаки. Как только дверь за мной захлопывается, выуживаю из карманов батника пачку и закуриваю на ходу, спускаясь по лестницам парадной.

Детский сад. Засосы на ее шее я заметил еще вчера, когда она вернулась домой, румяная, счастливая и в пальто нараспашку. Мама, похоже, считает, что уровень ее конспирации выше всяких похвал, но даже балеринка на очной ставке держалась лучше.

Да, Морозов так просто не отстал от нее. Пусть она меня и не опознала. Интересно, честно не узнала или просто пожалела?

После нас посадили в одной комнате с длинным столом, чтобы соблюсти правила социальной дистанции, и тогда Морозов велел мне снять маску.

— Посмотрите внимательно, Юлия. Вам точно не знаком этот парень?

Мог и не стараться. Она действительно впервые увидела мое лицо.

Она смотрелась странно в этом обшарпанном кабинете, с молчаливым адвокатом по правую руку, но хотя бы ее отца оставили за закрытой дверью.

— А эта куртка? — жестом фокусника Морозов швырнул на стол между нами мою черную джинсовую куртку.

Как я позже узнал от матери, Морозов предъявлял куртку и ей. Но мама ее тоже не узнала. Сказала, что сын давно покупает себе вещи сам, она за нее точно не платила, иначе бы запомнила. Похоже, хотя бы это она сыграла убедительнее чем то, что она не пропадает вечерами с каким-то мужиком, который явно не держит свои руки при себе. И не только руки.

— Я нашла куртку в машине и надела, — ответила Юля. — Мне было холодно. Я думала, она принадлежит Федору, водителю моего отца.

— А вы знаете, что такое дача ложных показаний, Юлия Платоновна?

Когда Морозов переходил на имена отчества, это не предвещало ничего хорошего. Я был уверен, что сейчас эта тонкая девочка с косичкой расплачется, скривит губы и окончательно выдаст себя и меня, но она только посмотрела на адвоката.

Поистине королевское движение.

Адвокат тут же выразительно кашлянул, будто напомнил менту, что угрожать дочери Дмитриева не в его полномочиях и здесь не она главный подозреваемый.

Морозов сдулся. Тоже разложил пасьянс из фоток перед Юлей, но уже без вдохновения, а машины она, разумеется, не узнала. Да и не могла. Это Морозов скорее от отчаяния. И чтобы потянуть время.

— Угонщик говорил с вами? Просил что-то передать отцу? Угрожал?

— Ничего из этого. Когда он запрыгнул в машину, я испугалась, заплакала, но он никак не отреагировал. Просто продолжал нестись, не разбирая дороги, а потом вдруг затормозил и покинул машину. Меня всю трясло, и я в какой-то момент натянула вот эту куртку. Вышла, и поняла, что мы приехали к театру. Я ведь уже рассказывала.

Я делал вид, что мне все равно, что она там рассказывает. Разглядывал обувь и собственные пальцы. Даже не пялился на балеринку, хотя очень хотелось поднять глаза. Рассмотреть ее, как следует на этот раз, но понимал, при Морозове лучше даже не встречаться с ней взглядом.

Их учат актерскому мастерству, да? Потому что она не похожа на патологическую лгунью, а так они ведь типа артисты, а не просто так носятся в этих своих странных юбках и жутких лосинах, как у Барашка. Наверняка учат.

Даже сейчас я заглядываюсь на случайных встречных девушек, пока иду к метро. А стоит заметить выбившиеся из-под вязаной шапки светлые пряди, и я ускоряюсь, чтобы обогнать незнакомку в узком сером пальто. Ну а вдруг повезет? Все-таки в ту сторону еду.

Но это, конечно, не Юля.

Она даже ходит иначе. Не как обычные люди.

Ее движения настолько плавные и мягкие, что даже кошки рядом с ней выглядят угловатыми неумелыми охотницами. При взгляде на ее расправленные плечи, тонкую талию, узкие бедра и невероятно длинные ноги, я не могу не думать о том, как она может двигаться еще. Не только в танце.

Достаю телефон и мельком гляжу на время. Успеваю.

Привычно проверяю сообщения, но там пусто. Маяк ничего не пишет. Наверняка, длинные языки уже донесли, и он знает про мою короткую отсидку. Так что, может быть, мое участие в гонках накроется медным тазом.

Пересаживаюсь на другую ветку и проверяю электронный билет и время начала. В десятый раз за вечер. Да, я не опаздываю. Переживать не о чем. И, конечно, вернусь до полуночи, ведь заканчивается все около десяти.

«Бро (1), какие планы?» вдруг приходит месага (2) от Луки.

Набираю, но потом стираю. Пусть никто не знает об этом. Как будто это только моя тайна, а она будет танцевать только для меня в пустом зрительном зале.

Конечно, это не так, и только в моих мечтах, которую ночь, все именно так.

Лука видит, что я просмотрел месагу, поэтому молчать нет смысла. Достанет же. Пишу «Отвали. Не сегодня». Наверняка хочет позвать на очередную вписку (3), бухло, девочки, косяки.

Это моя жизнь, и я обязательно к ней вернусь. Но завтра.

А сегодня я иду на балет.

За девятнадцать лет я ни разу не бывал в Александринском театре. В школе нас водили на спектакли, но я ничего не запомнил. В очереди  в одиночестве, среди разряженных зрителей, чувствую себя странно.

Впервые благодарен пандемии за маску. С ними я почти сросся, не знаю, как буду жить после, когда больше не надо будет скрывать свое лицо. Если такой момент вообще наступит…

Людей немного. Всех пропускают через металлодетектор, осматривают вещи и разрешают идти к гардеробу. А меня, разумеется, просят отойти в сторону. Как будто у меня на лбу написано, кто я такой.

— В балет пришел, парень? Сам? А почему?

Вру, что пришел посмотреть на свою девушку, она балерина. Но второй охранник особенно въедливый, просит снова просветить рюкзак и обыскивает меня по второму кругу. Очередь уже зашла и, кроме нас, больше никого нет.

— Да отпусти ты, парня, Сергеич, сейчас уже третий звонок. Его ж не пустят.

Меня уже обсветили и обыскали, но Сергеич не слушает напарника. Все прикидывает, куда я запрещенные вещества дел. Мимо идут последние разодетые мужчины и женщины в мехах и драгоценностях. И тут я, в джинсах и батнике. Ну не мог же я рубашку надеть? Мама бы сразу заподозрила неладное. Только и мог, что джинсы надеть без дыр на коленях, уже прогресс, но Сергеича этим не проймешь.