За ненастоящую семью, за хрупкое ощущение праздника. За Юлю.

Но потом ко мне на кухню пришел Розенберг, которого я старался избегать. И не зря.

Я сказал ему правду — про парня-боксера, потому что не мог выслушивать про «одинокую Юлю», и о том, что они должны быть вместе. Не сказал только, что это я занимался боксом. И с легкостью ему наваляю, если он не уймется.

Розенберг этого не понял.

Стал рассказывать, что ничего этому боксеру не светит с Юлей, которая весной, стоит только снять карантин, улетит в Европу строить карьеру.

Я понятия не имел о планах Юли, а теперь, когда узнал о них от Розенберга, все равно не имел права требовать, чтобы она, прима-балерина, отказалась от дела всей своей жизни и осталась со мной, в России.

С неудачником. На котором висели два огромных долга.

Вот тогда я и подхватил тарелку с «Шубой», но не впечатал лицо Розенберга в лилово-белые разводы майонеза. Снова сдержался, хотя внутри все клокотало.

Вылетел в столовую, но на пороге услышал мамины слова. Которые только подлили масла в огонь.

Я отдал салат Юле, а сам закрылся в спальне. Вытянул сигарету, зажег ее и выдохнул горячий дым в холодную ночь.

И открыл смс.

«DB11 AMR»

Ничего не значащие для стороннего наблюдателя буквы в сообщении Маяка. А у меня аж под ложечкой засосало от желания стиснуть руль, ощутить мощь вибраций и как скорость вдавливает тело в сидении анатомической формы. Триста тридцать четыре километра в час на максимальных оборотах.

Кому понадобился такой зверь в городе? Кто его хозяин? Мажор, который держит этого зверя в загоне, а выкатывает только, чтобы снимать телок?

Может, если бы мне давали водить, а не держали взаперти без прав, я бы не сделал стойку на этот Aston Martin. А так… У меня даже голова закружилась.

Я пробил цену новой — почти сто семьдесят миллионов рублей. Я не должен был Маяку столько. А загреметь за угон такой тачки можно было надолго.

«Почему такая дорогая? Мой долг меньше».

«Или так, или никак», — моментально отозвался Маяк.

Сейчас он наверняка с семьей, с той седой худой женщиной, тоже за столом и елкой, если евреи вообще отмечают новый год. Кажется, нет. Может, поэтому и ответил так быстро.

А потом пришла Юля и попыталась снизить уровень моего стресса своими объятиями. Вряд ли в ее книжке, которой она верила, написали, что пусть ваша девушка обнимает вас двадцать секунд, и тогда с вас чудом спишут несколько миллионов, а еще через двадцать не нужно будет вставлять голову в петлю. И все станет хорошо.

Объятия не помогли. Только все испортили.

А потом все и вовсе полетело к чертям.

Когда Розенбрег свалил, от мамы я снова выслушал, что только и делаю, что порчу окружающим жизнь. И особенно ей только тем, что родился так рано. Я никогда не знал, как защищаться от таких обвинений. И только сейчас, впервые, наконец-то оскалился:

— А надо было сделать аборт.

Она посмотрела на меня с пробирающим до печенок равнодушием.

И я понял. Я действительно мог не родиться. Если бы что-то или кто-то ей не помешали.

Кажется, я послал ее. Впервые прямым текстом велел убираться из моей жизни и оставить меня в покое.

Не лучший поступок, который никак меня не красит. Но с меня было достаточно. Как только за ней закрылась дверь, я стал собирать вещи. Играть в несуществующую семью с матерью, которая всю жизнь жалела о твоем рождении, было выше моих сил. Разговор с Платоном ничему не помог.

Когда отец Юли ушел, в недрах моего шкафа нашлась бутылка дешевого кислого вина, и я расковырял пластиковую пробку перочинным ножиком, чтобы не идти за штопором на кухню.

Я решил пожить отдельно.

Пока не отдам долг.

«Где?»

Я ждал питерский адрес, какого-нибудь элитного района, но вместо него получил:

«Воронеж».

«Астон Мартин» был даже не в Москве, а у черта на куличках.

Тринадцать часов на поезде. Тысяча двести километров, я сверился с гуглом. И нужно было добраться туда в период карантина и пандемии, когда даже собственную улицу покинуть уже было проблемой.

«Сроки?»

Я осушил половину бутылки, когда прочел ответ:

«Месяц».

Даже подготовка заняла бы ровно вдвое больше времени. Изучить систему безопасности, привычки владельца, распорядок и режим. Машина не портмоне, ее нельзя угнать за считанные секунды незаметно, пока владелец стоит в пробке.

«Время пошло», прилетела вторая смс.

А это значит, что рассиживаться нельзя. Побросал теплые вещи в рюкзак, оглядел разворошенную спальню. На этот раз я задержался в этой комнате дольше, чем в первый раз.

Но остаться все равно не удалось.

Я собирался лечь спать, когда в дверь постучалась Юля.

Я все-таки вручил ей подарок, который уже покупал с предчувствием необратимого. Только не знал, что все будет настолько хреново и валить придется аж в Воронеж.

После своего крышесносного подарка Юля заснула в моей спальне и в моей кровати. Я не стал ее будить. Иначе она заметила бы, что вместо того, чтобы лечь, я полностью оделся.

Подхватив рюкзак, вышел из квартиры. Нацарапал записку и оставил на кухне.

Как только дверь захлопнулась, заставил себя выкинуть из головы все лишнее. Меня должно было волновать только дело. Иначе я не справлюсь.

А Юля сильная. В балете слабым места нет.

Потом я обязательно объясню и расскажу ей, куда и зачем свалил. Если только она станет слушать. А если нет?… Розенберг прав, он подходит ей лучше.

До первой электрички, на которую я купил электронный билет, еще было время. Я спустился на лифте в гремящую салютами ночь и не спеша двинулся к трассе. Ловить попутку не собирался, думал пройтись.

Краем глаза зацепил тень, которая при виде меня шарахнулась в сторону. Остановился.

— Серьезно, Лука? Ты даже сейчас здесь?

Ответа не было.

Я было решил, что разговариваю с дворовой кошкой, когда загремели баки из-под мусора, и виноватый Лука все-таки вышел на свет. Прятался он, потому что не хотел, чтобы я увидел свою куртку на нем. Он все еще старательно делал вид, что он слишком гордый, чтобы носить обноски, но, слава богу, ума хватило, чтобы избавиться от своей дырявой.

— С вещичками на выход? — усмехнулся Лука, кивнув на рюкзак. — Выгнали-таки?

— Маяк дал задание.

— Прям сейчас? В новогоднюю ночь? Вот же подфартило тебе, Ко-о-остик, хозяин, небось, бухой спит, а тут ты, тачку угонишь. И вернешься чистеньким, да?

Если бы.

— А у тебя какие планы, Лука?

— Чего это тебя мои планы заинтересовали? Свалить все на меня хочешь?

— Нет. Просто скучно будет одному до Воронежа добираться.

— Хренассе. Это далеко.

— Знаю. Хочешь со мной?

— А не подставишь?

— Сам все сделаю, Лука.

— А что за тачка?

Лицо Луки вытянулось, когда я назвал модель.

— Да за «Астон» еще пару пацанов списать можно! Ты разве Маяку такую кучу бабла должен?

— Нет. Но выбора у меня тоже нет. Можешь домой идти, вернусь я сюда не скоро. Следить за мной больше не надо.

Развернулся и пошел, считая про себя обратный отсчет от десяти. Если Лука в новогоднюю ночь предпочел не видеть пьяного отца, то и сейчас вряд ли горит желанием вернуться.

— Эй, Гронский! — услышал на цифре «три». — Маяк послал меня следить за тобой! Так что я еду с тобой, но еда и билеты за твой счет!

Стоит мне открыть глаза, как горло сдавливает паника. Я заснула в спальне и кровати Кая. Несколько секунд таращусь в стену, а потом резко поднимаюсь. Надеюсь, удастся скрыться в собственной комнате незамеченной ни отцом, ни Оксаной…

И уже босая, полуголая, я понимаю, что загвоздка не только в том, что я заснула в чужой постели.

Я проснулась в ней одна.

Кая в комнате нет. А постель с его стороны даже не разобрана. Одеяло лежит несмятое, подушка, которую я вчера случайно сбросила на пол, так и лежит на полу. Он ее даже не поднял.