Он закрывает калитку, а мы обходим синагогу. До центра с игровыми автоматами идем с Лукой быстро. Пальто нифига не греют. Лука непривычно погружен в свои мысли.

В темном помещении, где ярко мигают только неоновые лампы, нахожу кривозубого паренька, которому возвращаю наше снаряжение. Он, не отрывая взгляда от мигающего экрана, напяливает на себя обратно кипу и то самое «полотенце» с плеч Луки.

— Ты бы его хоть постирал, что ли, — замечает Лука. — Воняет жуть.

Но паренек с пейсами слишком занят азартной игрой на экране автомата. Судя по очкам на мониторе, он уже проиграл почти всю сумму, которую я ему предложил за одолженные костюмы.

Выходим на улицу как раз вовремя. Звонит мама.

— Алло, Костя? Послушай, я понимаю, что ты очень занят каждый вечер, у тебя девушка и все такое, но так продолжаться дальше не может. Мы сколько времени не виделись уже?

— Долго, — соглашаюсь. — Давай я приду сегодня к вам?

— К нам не надо. Сегодня мы идем в ресторан. Давай мы заранее встретимся у «Атриума»? Выберу тебе что-нибудь новое, красиво. Сходим все вместе?

— Отмечать что-то будете, мам? — осторожно спрашиваю.

— У нас с Платоном первая годовщина. Скромная, конечно. Просто карантин сняли же, наконец, хочется порадоваться.

— Юля будет?

— Думаю, да. Правда, Платон пока не может до нее дозвониться, но у нее же лекции постоянно. Наберем ее позже.

— Хорошо, мам. Встретимся у «Атриума».

Откладываю телефон и с подозрением кошусь на Луку. Тот подбирает камешки с мерзлой земли и методично кидает в Неву.

— Что такое? — спрашиваю.

— Да ничего! — еще один бросок. Злой. Сильный.

— Хватит ломаться и говори уже.

— А что я сказать могу, Кость? У тебя все хорошо! Смотри, как выкрутился! Сейчас даже домой вернешься, и мать тебе рада. А я никому не нужен, черт возьми! Искал меня кто, пока я по твоему Воронежу таскался? А вот и нет! Уехал Лука и черт с ним!

— Не вздумай после этого больше возвращаться к Маяку, Лука!

— А куда мне идти, Кость? Я же ни на что не гожусь.

— Поживи у меня. А там и работу тебе найдем.

Замирает с поднятой рукой.

— Ты серьезно? Пустишь?

— А чего не пустить? Ты только знаешь, что сначала сделай?

— Что? — пугается Лука. — Денег у меня нет.

— Не нужны мне твои деньги. Как тебя зовут, скажи? Я ж даже не знаю. Лука и Лука, но это ведь кличка, которую тебе Маяк дал.

— А, — сбитый с толку Лука топчется на месте. — Так я это… Игорь Лукьянюк. Вот и Лука.

— Игорь? — меня пробирает смехом. — Игорь?

— Да нормальное имя, ну что ты начинаешь!

— Столько лет дружим, а ты вдруг Игорь. Нет, знаешь, ничего у нас не выйдет, Игорек.

Лука срывает с моей головы шапку и делает вид, что швыряет ее в реку. А потом вдруг каменеет и от удивления у него даже рот приоткрывается.

Слежу за его взглядом и вижу, как далеко вдали вспыхивает золотой купол Исаакиевского от случайно выглянувшего из-за тяжелых свинцовых туч солнечного луча.

Лука снимает шляпу и трижды осеняет себя крестом.

— Тебе осталось только в мечеть сегодня сходить для полного комплекта, — замечаю.

Лука прыскает, а потом принимает серьезный вид.

— Дурак ты, Костя. Я, может, уже и не мечтал о том, что новая жизнь у меня начнется, а ты... Кстати, правда, что ты Морозову ничего про Маяка не расскажешь?

Опираюсь локтями на мраморный парапет набережной и смотрю, как затухает огненно-золотое свечение.

— Дурак я что ли, палиться перед капитаном? А если скоро капитану Морозову придет анонимное письмо из Воронежа с важными сведениями, то причем здесь я, верно?

(1) Кэн (иврит) - да.

(2) Иерусалим, Иерусалим! (иврит) Шаббат шалом - традиционное приветствие наступление субботы.

Что я скажу работникам центра? Как вот так с порога вывалить на них все свои проблемы?

У меня язык не поворачивается назвать саму себя «беременной», я не смогу! Да я сама до сих пор не могу поверить в это. Даже несмотря на живот!

В очередной раз, перемалывая в голове одни и те же мысли, разворачиваюсь на перекрестке и иду обратно, мимо высокого забора с металлическими пиками, за которыми скрывается здание центра. Я не могу уйти, но и зайти не решаюсь.

Я в Москве, одна и никто не знает, что я здесь. Отчаянная решимость истончается, а я впервые понимаю, как далеко зашла. Если что-то случится, меня никто не найдет.

Голод и эмоции иссушают разум. Я просто хожу по тротуару туда и обратно, бездумно, машинально, как сумасшедшая, не в силах решиться ни на что, изматывая себя сомнениями и пустыми размышлениями.

А потом из дверей центра выходит женщина.

Я тут же пытаюсь убежать, но для начала отхожу в сторону и делаю вид, что я тут случайно. Слава богу, она на меня не обращает никакого внимания. А я даже возвращаюсь ближе, заинтересованная ее действиями. Ведь с желтой лейкой в руках женщина принимается ковырять мерзлую землю в каменных клумбах возле входа.

— Привет! — вдруг улыбается она мне. — Я одна не справлюсь, хочешь мне помочь?

Первый мой порыв — снова бегство. Меня заметили. Неужели прямо сейчас я должна сказать, что беременна и мне нужен ее совет? А если это какая-то техничка или уборщица?

Но очень быстро на смену страху приходят удивление и растерянность. Она просит меня о помощи! Но это я пришла сюда за помощью! Как я вообще могу кому-то помочь, если не могу справиться с собственной жизнью?

— Я? — переспрашиваю. — Нет, не думаю, я спешу…

— Это не займет много времени, — продолжает улыбаться женщина. — Помоги выкопать здесь ямку, а я пока схожу еще за водой? Держи лопатку.

Осторожно беру крохотную детскую лопатку. Понимаю, что лицо женщины кажется мне знакомым. Очень знакомым. Как такое может быть? Как я могу знать москвичку, которая, как ни в чем не бывало, возвращается в здание за новой порцией воды, оставляя меня в одиночестве?

А где моя помощь, на которую я так рассчитывала? Похоже, я представляла визит в центр совсем-совсем иначе.

Только, когда она появляется снова, а ветер взмывает ее волосы, я вдруг узнаю ее. Главную героиню самого шумного скандала в прессе за последнее время. Женщину, которая ушла от мужа премьер-министра к его взрослому сыну. Только ленивый у нас в Академии не обсуждал запретный роман мачехи и пасынка.

И теперь бывшая жена премьер-министра стоит рядом со мной и улыбается выкопанной мной ямке. Неужели такое бывает?

— Ох, спасибо за помощь! — искренне улыбается она. — Я бы одна не справилась. Эти суккуленты хоть и стойкие, но нуждаются в такой же заботе, как и все остальные растения. Хочешь вымыть руки? Ты запачкалась.

Киваю, не находя в себе силы для ответа. Иду за ней прямо в центр, интересом поглядывая по сторонам. Может, в Москве просто негде яблоку упасть, чтобы не встретить знаменитость? Но никакой Монеточки или Моргенштерна по пути к ее кабинету, а жаль.

— Хочешь чаю? — спрашивает она.

Я замерзла и хочу есть, а еще так устала, что соглашаюсь. Может, скандал был ложью? Частью пиар компании премьер-министра? Я и не знала, что его бывшая жена работает в обычно центре «Помощи подросткам», хотя и слышала краем уха, что она вроде как «отмывала деньги» под видом благотворительности. Здесь? Какая-то ерунда получается. Может, мне и не стоит ждать тогда помощи?

Тайны, тайны, тайны.

Но Ксения удивительно располагает к себе. К чаю она вдруг предлагает мне булочку, и сначала я тянусь к пышкам, но потом отдергиваю руку. Ксения очень худая, хотя при этом низкого роста, она булочек точно не ест! Да и я не должна, несмотря на то, что внутренности аж сводит от голода. Я ведь балерина!

— Ничего страшного, — мягко отзывается Ксения. — Ты можешь съесть одну. Половину. Или просто укусить и не съедать всю, если хочется. Ты, наверное, привыкла к диетам?

— Да, я балерина…

Слова Евы Бертольдовны обрушиваются на меня, возвращая с небес на землю.