Толя извиняющее посмотрел на него, но не стал это никак комментировать.

— Форму не захватил? — поинтересовался у меня тренер, — сейчас попрошу у ребят.

— Не нужно Александр Григорьевич, — мне стал стыдно, что я постоянно у кого-то что-то прошу, — это ведь не соревнования, просто вы хотели посмотреть, как я бегаю.

— И как ты побежишь? — удивился он.

— Как привык, — хмыкнул я, став раздеваться, снимая с себя школьную форму и ботинки, оставшись только в майке и трусах.

Рядом кто-то восхищённо присвистнул. А Александр Григорьевич вытаращил на меня глаза.

— Аполлон Бельведерский, — прокомментировал кто-то сбоку.

— Иван! — тренер даже сбился, — ты во что себя превратил? Как ты побежишь после этого?

— Вставайте с секундомером Александр Григорьевич, — хмыкнул я, выходя на дорожку.

— Так стойте, я тоже побегу, хочется посоревноваться с мастером спорта, — дёрнулся в нашу сторону один из его воспитанников.

— И я, и я, — тут же раздались возгласы и рядом оказалось пятеро взрослых даже не парней, а мужчин.

Колодки были в наличии, так что мы встали на старт по серьёзному, лишь стартового пистолета не было и побежали по команде одного из парней.

— 10.7, - когда мы финишировали, я подошёл к неверяще смотрящему на секундомер Рудских. Рядом кучковались два его заместителя, почёсывая затылки.

— В майке. Трусах. Босиком, — пробормотал он, переводя взгляд на них.

— Ну тут Григорич, наши полномочия усё, — хмыкнул один из них, — это какой-то уникум.

Я тем временем оделся, и вернулся к нему.

— Посмотришь за нашей тренировкой? — спросил он, — потом поужинаем.

— С удовольствием.

Он отошёл и занялся ребятами. На первых же забегах я увидел ту же ошибку, которую совершал сам, исправив только особой тренировкой с бегом во рту с картонной трубочкой.

— Александр Григорьевич, — я подошёл к нему ближе, и приблизившись, шёпотом объяснил, что если бегун напрягает лицо при беге, то и плечи тоже напрягаются, а это скрадывает так нужные доли секунд. Я так смог улучшить себе несколько десятых.

Рудских остро на меня посмотрел, затем крикнул помощникам принести картон и клей. На удивлённые взгляды не отвечал, а когда их раздали его спринтерам, и они все прибежали, сжав их во рту, он посмотрел на меня. Я молча взял себе одну из тех, что наделали помощники и пробежал стометровку показывая в конце, что она целая.

— Дима, у тебя лучше всех получилось, — подозвал он парня, — ещё раз, и не стискивай зубы.

— Это непривычно Александр Григорьевич, — пожал тот плечами, но подчинился тренеру и с пятой попытки смог пробежать, не смяв картонную трубочку.

— Пятая попытка, когда он устал, всё равно лучше первых двух, — заметил помощник, стоящий рядом с Александром Григорьевичем, — похоже идея с трубочками и правда работает.

Рудских поднял на меня взгляд, я лишь развёл руками, вернувшись на место. Больше я никуда не лез, парни как по мне пусть и бегали не совсем так, как я привык, но это уже было дело каждого индивидуально, лезь туда я не собирался.

Через три часа, солнце стало скрываться за горизонтом и он свернул тренировку, попрощался с воспитанниками и подошёл ко мне.

— Ужинать?

— Только у меня денег нет, — сознался я.

— Это я уже понял, — невесело улыбнулся он, — потому угощаю, а с тебя рассказ.

— Это я тоже понял, — улыбнулся я.

Мы направились к их гостинице, и он освободил для нас отдельный столик, незаметно сунув официанту пятёрку. Я заказал в основном мясо, так нужное мне и сок, он же остановился на лёгких кашах. Еда была просто обалденная, я ел и едва не облизывал пальчики, такое я ни разу не ел в этом теле, так что наслаждался каждой съеденной ложкой. Ну и конечно, рассказывал о том, что я не совсем сирота, у меня есть мама, которая отдала меня в школу-интернат, так что юридически директор является моим государственным опекуном на время пребывания в интернате, и может сделать со мной вообще всё что захочет. Так что когда он решил сделать свою отдельную ДЮСШ, с собой в качестве тренера во главе, чтобы все мои спортивные лавры достались ему, у меня просто не было варианта отказаться. И Артёма Викторовича он этим подставил, и только незадолго до отъезда нам удалось встретиться и помириться с ним.

— Да уж, — Рудских покачивал головой, — рассказал бы это мне кто-то другой, не поверил бы. Бывают же мрази на свете.

«Это вы ещё про Иру не знаете, — хмыкнул я про себя, но конечно промолчал».

— Разобраться бы с ним, — он внимательно посмотрел на меня, — такие люди позорят советский спорт.

— Ну, с учётом того, что я видел его сегодня едва не целующимся в дёсна с первым секретарём ЦК УССР, то вам это противостояние точно не нужно Александр Григорьевич, — я отрицательно покачал головой, — пожалуйста, прошу вас! Я не хочу, чтобы и вам он принёс неприятности!

Услышав фамилию, Рудских расстроился, причём я видел, что по-настоящему.

— Александр Григорьевич, на свете много хороших людей, вот вы, например, Артём Викторович, Кондрат Филимонович, Евгений Иванович — смотрите сколько имён! Каждый чем-то помог мне стать тем, кем я стал. Поэтому прошу вас, просто забудьте о Пне, у вас есть ваши воспитанники, а мне до выпуска из интерната осталось два года, как-нибудь переживу.

Рудских наконец нехотя согласился ничего не предпринимать и то только потому, что я просил, поскольку директор мог легко снять меня с соревнований.

— Хорошо Иван, но я запомню этот разговор, — покачал он головой.

— Если хотите помочь, то мне бы шиповки хорошие, — извиняющимся тоном сказал я, — на те что мне дал Пень, невозможно смотреть без слёз. А деньги я вам отдам, как только заработаю, даю вам честное пионерское!

Он хмыкнул.

— По возрасту ты уже как бы в комсомольцы годишься.

— А у нас в интернате нет комсомольской ячейки.

— Непорядок, — задумался он и решил, — деньги мне твои не нужны, но вот эта твоя придумка с картоном очень хороша. Давай так, я найду тебе хорошие шиповки, а взамен ты все дни, пока мы здесь, по вечерам будешь смотреть, как тренируются мои парни. Если у тебя какие-то подобные мысли возникнут, как с этими трубочками, ты со мной ими поделишься.

— Да я же обычный самоучка Александр Григорьевич, — шиповки очень хотелось, но его предложение явно вызовет негатив со стороны его воспитанников, когда шестнадцатилетний пацан будет кого-то учить.

— Да мне плевать, — хмыкнул он, — мне нужен результат.

— Ну у меня тогда нет возражений, — моментально сдался я, — бегать мне и правда не в чем.

— Завтра на стартах побегай в своих, а к финалам я что-то придумаю, — заверил меня он. Подозвав официанта, он расплатился за столик и, мы пошли к его гостинице, разговаривая по пути про спорт и техники тренировок, его удивлял мой подход, когда я много времени уделял работой в том числе и с железом. Расстались мы глубоко за полночь, а я добежал до своей гостиницы, заодно и проветрившись. В комнате все дано спали, так что я мышкой раздевшись, нырнул под одеяло.

Утром я сделал лёгкую пробежку, только чтобы взбодриться и вернулся на завтрак. Директор меня уже ждал, высказывая недовольство, поэтому пришлось поторопиться. Отношение к Ире после вчерашнего дня снова стало ровным, таким же, как и на тренировках, когда она мне помогала, все мои мысли теперь были заняты предстоящими соревнованиями.

Людей на открытый стадион стремилось масса, а по мере того, как мы туда подходили, и я видел, сколько зрителей скапливается на трибунах, меня стал охватывать мандраж, почему-то только сейчас пришло осознание того, что я — на чемпионате СССР! Буду соревноваться с лучшими атлетами со всей огромной страны, когда ещё не каждый рвал одеяло на себя, а это было целостный, пусть и не без проблем организм.

— Ого, сколько народу, — удивился и идущий рядом директор, осматриваясь по сторонам, — смотри Добряшов не продуй тут, а то потом позора не оберёшься, что столько денег в это вложил!