— Проходите Иван, сюда, — для меня выделили сразу три места, усадив спиной к окну, чтобы я мог вытянуть ноги, и два тренера сели на соседние места.

— Спасибо Лида, — узнал я имя, спросив её, — извините, что вот так вламываюсь к вам.

— Ничего страшного, это приятные неудобства, — кокетливо улыбнулась она мне, — мне все будут завидовать, что я летела вместе с самым быстрым человеком на земле.

— Почему вы так решили, — удивился я такой формулировке.

— Как же, в сегодняшних газетах написали, сейчас я вам принесу, — ещё больше удивилась она, вскоре вернувшись с «Правдой» и «Трудом». Где на первой полосе! Были сначала одинаковые названия «Быстрейший человек на планете Земля», а затем обе заметки почти слово в слово копировали друг друга, о том, что впервые в мире, советский спортсмен Иван Добряшов, преодолел барьер в 10 секунд в беге на 100 метров. Дальше шла моя краткая биография и поздравления от членов правительства спортсмену и его родителям, воспитавшим такого человека, строителя коммунизма и ещё много чего, стандартными шаблонными фразами.

«Бл…ть, как-то я об этом не подумал, — я мгновенно понял, в какую задницу угодил, видимо советскому руководству последнее время не особо было чем гордиться на мировом уровне, а тут я подвернулся. Это грозило мне ненужным вниманием и отвлечением от главной моей задачи: стать Олимпийским чемпионом и наказать всех причастных к творящемуся насилию в школе-интернате № 3».

Полёт до Москвы прошёл спокойно, даже нога не так сильно беспокоила меня, а стюардессы часто подходили, с улыбкой расспрашивая о соревнованиях и в целом о том, как я стал таким быстрым. Я конечно же с ними мило общался, несмотря на недовольство тренеров, но вот особо настырных граждан, которые хотели со мной побрататься, пробираясь по салону вперёд, я вежливо осаживал, вызывая их недовольство.

Наконец, мы вернулись на родину, меня первого спустили с трапа, и я ещё раз, повернувшись, помахал стюардессам, провожавшим меня с самолёта.

— Ох Ваня, — когда меня уложили на носилки и погрузили в автобус, мы смогли с Сергей Ильичом впервые с момента травмы нормально поговорить, — угораздило же тебя. Мы рассматриваем выставление твоей кандидатуры на Кубок Европы, чрез год, а тут такое.

— И правильно делаете! — тут же заверил его я, — я восстановлюсь, вам не о чем переживать!

— Дай-то бог Ваня, — он покачал головой.

— Вы же коммунист Сергей Ильич, — решил я уточнить интересный для меня момент, — а почему всё время про бога вспоминаете?

Он нахмурился, но видя рядом только другого молчаливого тренера, с которым был хорошо знаком, ответил.

— Там, на войне, когда от страха говно из жопы само лезет, нужно хоть во что-то верить Ваня.

— А в товарища Сталина? — задал я ему провокационный вопрос.

— За него мы умирали Ваня, всё тема закрыта, — недовольно проворчал он.

— Не сердитесь Сергей Ильич, я просто чтобы вас случайно не подставить интересуюсь, вдруг кто из «ответственных товарищей» будет спрашивать.

— Скажи не помню, — тут же оттаял он, — ударился головой о дорожку. Тут помню, тут не помню.

— Хорошо, — я протянул ему руку, и он её пожал.

— Не будет никаких встреч и разговоров с журналистами, — лёжа на кровати в отдельной палате больницы министерства обороны, куда меня привезли с аэропорта вчера, «обрадовал» я Щитова, который зашёл поинтересоваться моим здоровьем, а также оповестить, что на завтра назначена большая встреча здесь же в актовом зале.

— Как это? — удивился он, удивлённо смотря то на меня, то на Кузнецова, — ты Ваня не дури, уже всё договорено.

— Да мне …всё равно, Николай Петрович, — поправился я, чтобы не грубить, — я свои обязательства выполнил, принёс три золотых медали, теперь пока не будут выполнены мои условия, я и шага не сделаю, не говоря уже о беге.

— Вон как ты заговорил, — всплеснул он руками, — всего пара медалей и уже корона на голове появилась?

— Если быть последовательным, то я говорил об этом в самом начале, вы эти условия приняли, поэтому не нужно обвинять меня в том, чего нет. Я условия выполнил, вы нет, поэтому никаких скидок на ситуацию и вхождение в положение. Вы помогаете мне, я вам, такие были условия сделки.

Щитов посмотрел на Кузнецова, тот развёл руками. Буркнув то, что он обо мне думает, он ушёл, явившись с генералом Зверевым. Тот мгновенно при виде меня покрылся красными пятнами, стал орать, почему я лежу, на что получил спокойный ответ, что у меня разорваны связки, что ещё больше взбесило его, он орал так, что слюни летели на кровать, а его очки едва не слетали с носа.

— Поэтому встал и быстро пошёл навстречу.

— Вы правы товарищ генерал, — согласился я, — наверно я схожу навстречу, вот только со спортивным клубом «Динамо», думаю их заинтересует самый быстрый человек в мире.

Генерала от моих слов только что инсульт не разбил, он, грозя мне всяческими карами, быстрым шагом вышел из палаты.

— Зря ты Ваня, — Щитов покачал головой, — он это запомнит.

— Николай Петрович вот мне честно плевать, — отмахнулся я, — если так уж совсем честно разобраться, никаких бумаг лично я не подписывал. Поэтому если хочет, может предъявлять свои претензии тем двум, кто это сделал.

Он покачал головой и вышел тоже из палаты.

— Николай Петрович дело говорит Ваня: теперь ни премий, ни медалей, ни званий тебе за чемпионат не будет, — Сергей Ильич, сел рядом, — оно тебе надо? Сходил бы, помолчал, а так глядишь и твою просьбу бы выполнили.

— А в них ли счастье Сергей Ильич? — спросил я его, — вспомните были до 1948 выплаты за ордена, где они сейчас? А как народ ограбили после войны, реформой 47-го года? Никто не знает, что будет через двадцать лет, может такие как этот станут резко забывать, кто избавил мир от нацистов.

— Ваня, страна была в руинах и не тебе рассуждать, кто был прав, а кто нет, — тут же посуровел он, — не дорос ещё.

— Вы правы, простите, — повинился я.

— И давай-ка Ваня эти свои опасные темы прекращай, — он внимательно посмотрев в сторону двери, повернулся ко мне, — уже не первый раз я от тебя слышу такие антисоветские разговоры, будто тебе что-то государство наше должно. За такое сразу отправишься на лесоповал, не посмотрят на заслуги, если узнают. А настучат на тебя тут же, поверь, завистников кругом хватит.

«Бл…ть, — тут до меня дошло, что я немного перепутал времена, сейчас за мои речи, и правда недалеко до мест не столь отдалённых. Нужно прекращать подобную риторику и переходить на шаблонные коммунистические лозунги, что я зря что ли газеты читаю обо всех происходящих событиях и могу цитировать по памяти любого министра или руководителя ЦК».

— Вы снова правы Сергей Ильич, — покаялся я, — просто я, как представитель нового поколения переживаю за ваши достижения, не хочу, чтобы об этом забыли.

— Такое Ваня, никто и никогда не забудет, — стал оттаивать он, впервые за разговор улыбнувшись, — эта война останется в людских сердцах навсегда.

«Эх, Сергей Ильич, — с тоской вспомнил я, как нацисты по всему миру подняли голову в моём будущем, — знали бы вы».

— Ладно, давайте поговорим о простых вещах, — постарался я сменить тему, — мне прописали постельный режим на месяц, а это значит мне нужно чем-то себя занять.

— Да, точно ты же школу уже окончил, — вспомнил он мой аттестат, — а что ты хочешь?

— Мне нужны преподаватели риторики и английского языка, причём нешкольный английский уровня London is the capital of Great Britain, а дипломатический, для свободного общения с иностранной прессой. Не хочу я повторения венгерских газет. Я должен отвечать на эти гнусные инсинуации, позорящие честь нашей страны.

— Ваня! — тренер удивлённо на меня посмотрел, — это не твоего ума дело! Ты бегун! Вот и бегай! А для болтовни другие люди есть.

— Ну нет, Сергей Ильич, если позорят честь моей страны, я не буду на это просто смотреть. Вот взять, например, Юрия Алексеевича Гагарина, вы что, тоже скажите, что если он космонавт, то пусть только летает? И молчит, когда страну грязью поливают?