Кузнецов рассмеялся.

— Ну ты Ваня и сравнил жопу с пальцем, где Гагарин и где ты!

— Ну вот я, например, считаю, что парень прав, — раздался весёлый голос в проёме палаты, — что Гагарин точно не стал молчать, если бы при нём его страну стали поливать грязью.

— Да откуда…, - взъерошенный Сергей Ильич, повернул голову и посмотрел туда же, куда и я. В палате воцарилось молчание, и мы тупо как два барана с ним, смотрели на лучезарную улыбку первого человека в космосе, стоявшего в больничном полосатом халате и тапочках.

— Гагарин, — тренер пришёл в себя первым, подскочил со стула и бросился приглашать его войти.

Я тоже попытался хотя бы сесть, поскольку находился в глубочайшем шоке. Масштаб личности этого человека, трудно было описать словами.

— Лежи, лежи! — Гагарин сделал пару быстрых шагов и остановил мои попытки подняться, — врачи тебе же постельный режим прописали, как мне сказали.

— Но…но…, - я стал заикаться, — я так не могу, вы же Юрий Алексеевич! Первый из всего человечества в космосе!

Он громко расхохотался.

— Ну ты тоже, я читал, стал первым, — уселся он рядом, а в дверях стали топиться очень много других больных и медсестёр, восторженно смотрящих на Гагарина.

— Мой рекорд люди побьют ещё много раз, в этом нет сомнений, ваш — нет! — возмутился я, его сравнением, — вы — это человека мира! Всеобщее достояние!

Он снова расхохотался.

— Предлагаешь сделать из меня чучело и выставить в музее? — стал он вытирать слёзы с глаз.

Вспомнив, что этот великий человек погибнет уже через пару лет, мне стало грустно.

— Нет, но вот насчёт стеклянного колпака, чтобы беречь вас, я бы точно подумал.

— Юрий, — улыбнулся он, завораживая меня душевностью и простотой, которая от него исходила и протянул мне руку, которую я тут же пожал.

— Иван. Только простите я буду вас называть Юрий Алексеевич, вы для меня слишком недосягаемая величина, чтобы я панибратство тут разводил.

Он хмыкнул, а я всё никак не мог поверить, что сижу рядом с человеком, любовь к которому страна и народ пронесла через все невзгоды и года. Чьё имя никогда не мелькало в чём-то грязном или предосудительном, таким человеком ещё нужно было постараться быть. И вот я сижу рядом с ним, простым, улыбчивым на вид человеком. У меня от подобной мысли все волосы по телу дыбом встали.

— Ну и раз я для тебя являюсь авторитетным человеком, то меня тут попросили, поговорить с тобой, раз уж я рядом отдыхаю, — признался он.

— Юрий Алексеевич, как вы относитесь к тому, чтобы люди нарушали свои обещания? — я понял, почему он оказался у меня возле палаты.

Поняв, что разговор серьёзный, Сергей Ильич бросился к двери, и под недовольные голоса стоящих в коридоре, закрыл дверь, подперев её своим телом.

— Негативно отношусь Иван, — стал серьёзным и Гагарин.

— Вот тогда рассудите нас, я сказал, что согласен выступать, если меня обеспечат всем необходимым для тренировок и дадут встретиться с одним человеком, мне это пообещали, свою часть сделки я сдержал, даже завоевал три золотых медали, а вот они нет.

Он задумался.

— Давай сделаем так. Завтра ты всё же выступишь, слишком много уже приглашённых, а я обещаю, что лично приложу все силы, чтобы ты встретился с нужным человеком, если он конечно гражданин СССР.

— Конечно, небританская же королева, — я обиженно на него посмотрел, — это следователь МУР-а, Владимир Павлович Арапов.

— Тогда думаю, проблем не должно возникнуть, — он протянул мне руку, — договор?

— Да конечно Юрий Алексеевич, — закивал я, скрепив рукопожатие.

— Пойду, успокою кое-кого, — он посмотрел на потолок.

— Юрий Алексеевич, а можно ещё одну просьбу, лично к вам?

— Ваня! Имей совесть! — мгновенно у двери возмутился Кузнецов, — берега-то нужно видеть.

Но Гагарин наоборот, только рассмеялся и остановился у кровати, внимательно слушая.

— Как будет у вас время, можно будет вместе сфотографироваться и получить ваш автограф? — стеснительно спросил я.

— Хорошо, если пообещаешь мне выиграть золото Олимпиады, — хитро прищурился он, — читал я, что слабы мы стометровке.

— Юрий Алексеевич, я приложу все свои силы! — я приложил руку к сердцу.

Он улыбнулся, кивнул и открыв дверь вышел в коридор, попав к взволнованной толпе людей, которые здоровались с ним, спрашивали о делах и просто радовались, что его увидели.

К кровати вернулся мой тренер, покачивая головой.

— Кому расскажу, ведь не поверят, что сегодня Гагарина видел и даже руку ему жал.

— А представляете в каком шоке я, Сергей Ильич, — я был в похожих с ним чувствах, — это мой кумир детства!

Мы оба замолчали, приходя в себя от встречи.

***

Вечером я снова попал в руки врачей, а уже утром мне принесли новенький костюм и пришлось в него влезть, несмотря на больную ногу. В таком виде и отправился в столовую, где пообедав, и опираясь на плечо Сергей Ильича, мы пошли в актовый зал. На неё я не наступал, ковыляя на костыле под левой подмышкой.

Сама встреча заполнилась мне приторными однотипными речами, бурными аплодисментами и разглагольствованиями секретарей партии и комсомола. Сорокалетние руководители комсомола со всех сил делали вид, как их интересуют дела молодёжи, а все остальные делали вид, что им верят. Причём почему было столько истерики из-за моего присутствия здесь, я так и не понял, поскольку за все четыре часа бесконечной говорильни, со мной дали пообщаться журналистам и позадавать вопросы только один раз и то на десять минут, всё остальное время, я был мебелью. Ну, зато хоть руководство своё порадовал, поскольку тоже отвечал только лозунгами, цитировал Ленина, Маркса и Брежнева.

В конце была небольшая фотосессия, меня с медалями, ответственных товарищей с медалями и мной, затем, когда обезьянка стала не нужна, её отправили отдыхать и набираться сил.

У меня много слов вертелось на языке, когда Сергей Ильич помогал мне раздеться, но я помнил наш с ним разговор и заткнулся.

«Улыбаемся и машем, — только и крутилась эта фраза в голове, чтобы себя успокоить».

***

— Добрый день Иван, — услышал я голос, который заставил меня вздрогнуть, повернув голову и отложив кипу газет я увидел того человека с которым разговаривал в Венгрии.

В этот раз у него тоже были газеты, и он сняв шляпу, повесил её на крючок у двери, где висели мои костыли и закрыл дверь.

— Здравствуйте …

— Можешь называть меня товарищ Белый, — он по-хозяйски пододвинул стул, стол к моей кровати и положил газеты на него. Все они были на английском. Он выжидательно посмотрел на меня.

— Если это такая проверка, что я сейчас радостно брошусь читать газеты на английском, чем обеспечу вам новую звёздочку на погонах, то я вас разочарую, я не знаю этого языка.

Он широко улыбнулся.

— Ну попытка согласись, была хорошая, вдруг бы сработала.

— Что пишут наши заграничные не друзья?

— Как интересно ты их назвал, — снова широкая улыбка, — чем это американцы тебе успели насолить?

— Ну, можем конечно начать с того, что пока наш народ проливал кровь за свободу всего мира от нацизма, они спокойно торговали с фашистами, и, если бы не японцы с Перл- Харбором, никогда бы наверно не высадились в Нормандии, получая деньги как от нас за ленд-лиз, так и от них.

— Да? — удивился он, — для парня из далёкого посёлка очень зрелые рассуждения. Что ещё?

— Карибский кризис, Корейская война, Вьетнамская, — пожал я плечами, — лезут во все щели как тараканы.

Он покачал головой, скосившись на мою кипу газет, где как раз говорилось о героической борьбе Вьетнамского народа с иноземными захватчиками.

— Не любишь значит американцев, — задумчиво протянул он.

— И англичан!

— Их то за что? — тут же живо заинтересовался он.

— Африка, Индия, Китай, — не стал я сильно расписывать общеизвестные вещи, — никак не угомоняться со своей империей, над которой никогда не заходит солнце.

— Зачем же тебе тогда английский, да ещё и свободный? — удивлённо спросил он.