Риверо сглотнул и, обхватив себя руками, привалился к столу, готовясь к следующему кругу этого марафона.

— Он помогал нам вырабатывать нашу политику в области иммиграции. Он, как и мы, не верил, что Африка и Европа совместимы и что ислам и христианство могут гармонично сосуществовать. Он глубоко разбирался в арабском менталитете, и это было для нас чрезвычайно полезно. И, конечно, его имя и профессиональная репутация добавляли веса нашей работе.

— Даже несмотря на то, что он редко бывал на родине, всю свою взрослую жизнь провел в США и вынужден был уйти из Колумбийского университета под угрозой судебного процесса о сексуальных домогательствах, в результате чего лишился квартиры и всех сбережений? — задал вопрос Фалькон.

— Несмотря на это, — ответил Риверо. — Он обладал неоценимыми знаниями.

— Сколько «Фуэрса Андалусия» заплатила ему за работу?

Риверо смотрел в стол, его ужасала необходимость импровизировать все дальше и дальше. Как ему хоть что-то из этого запомнить? Внутри у него все свело от усталости. Он яростно стряхнул ее с себя. Ему надо держаться; как смертельно раненный, он должен продолжать говорить, преодолевая желание сдаться. Внутри у него разрастались пробоины. Его скорлупа дала трещину, как только неизвестные прислали ему этот DVD и он вынужден был воочию увидеть всю омерзительность своих невоздержанных деяний. Трещины поползли дальше, когда к нему пришел Анхел. Риверо слушал, его седая грива тряслась, а лицо побагровело от избытка алкоголя, когда Анхел сказал, как он может его спасти. Слухи распространялись, как костер в лесу, пожирающий пересохший подлесок, набирающий силу, готовясь обратиться в могучий пожар. Анхел спас его, но за это пришлось заплатить свою цену. Пришло время уйти — иначе тебя уничтожат.

Эта беседа с Анхелом ослабила его больше, чем он думал. День за днем трещины расползались, пока не разрушили все части его «я». Теперь каждый шаг был шагом вниз, во тьму. В его дом вошло убийство и осквернение мертвого тела. После того как это произошло, он не мог понять, как дошел до такого за считаные недели. Он был блестящим, целостным человеком — и вдруг оказался разломан, разбит, разорван на части без всякой надежды на восстановление. Он должен удержаться. Должен сохранить сердцевину своей личности.

— Вы должны помнить, сколько вам пришлось заплатить за столь бесценные советы, — проговорил Фалькон, наблюдавший с другой стороны стола за его мучительными внутренними борениями.

— Пять тысяч евро, — ответил Риверо.

— Чеком?

— Нет, наличными.

— Вы заплатили ему «черным налом»?

— Даже полицейские знают, как делаются дела у нас в стране, — кисло заметил Риверо.

— Должен признать, дон Эдуардо, я восхищаюсь вашим самообладанием в этих весьма тяжелых обстоятельствах, — проговорил Фалькон. — Будь я на вашем месте и узнай я, что человек, которому я заплатил пять тысяч евро за консультацию в области иммиграционной политики, участвовал в заговоре террористов, которые планировали взорвать две школы и факультет университета, — я бы впал в состояние шока. А то, что этот человек еще и виновен в написании этих чудовищных инструкций, которые учат убивать школьников одного за другим, пока требования террористов не будут выполнены, — меня бы это просто раздавило, окажись я на вашем месте.

— Но, в конце концов, вы же политик, — заметил Рамирес, улыбаясь.

По бокам у него стекал пот, его желудок начал яростно протестовать, нарастающее давление крови кричало ему в уши, сердце у него билось так быстро и туго, что он вынужден был глотать при каждом вдохе, и его мозг жадно требовал кислорода. И все-таки он сидел на месте, постукивая пальцами по носу, обхватив себя руками, прижавшись к столу.

— Должен сказать, — произнес Риверо, — я не могу даже представить себе, что все это может означать.

— Итак, у вас был ужин в субботу вечером, — сказал Фалькон. — Блюда не подавались одно за другим, поскольку это был ужин «а-ля фуршет». Сколько человек присутствовало на этом ужине? Пока мы знаем о вас и об Агустине Карденасе, но вы вряд ли стали бы трудиться затевать такое мероприятие ради вас двоих?

— Еще был Анхел Зарриас, — охотно проговорил Риверо, думая: да, пусть они получат и Анхела, пусть он потонет вместе с нами, паршивый ублюдок. — В субботу вечером я часто устраиваю ужин «а-ля фуршет», чтобы слуги могли пораньше уйти домой и спокойно поужинать в кругу семьи.

— Во сколько приехал Анхел?

— Думаю, он был здесь примерно в половине десятого.

— А Агустин Карденас?

— Около десяти вечера.

— Он приехал с кем-то еще?

— Нет.

— Он был один в своей машине?

— Да.

— Так вы говорите, за ужином вас было всего трое?

Риверо больше не волновало, лжет он или нет. Все это была ложь. Он уставился в стол и уронил слова с языка, словно гладкие, скользящие золотые монеты:

— Да. Я довольно часто устраиваю фуршеты. Кто приходит… тот и приходит.

Фалькон взглянул на Рамиреса, который пожал плечами и потом кивнул, одобряя убийственный удар, который сейчас последует.

— В число ваших слуг входит Марио Гомес, вы его знаете?

— Разумеется.

— Это он накрывал ужин в соседней комнате в субботу вечером.

— Это его работа, — ответил Риверо.

— Он сообщил нам, что кормил Татеба Хассани здесь, в этих комнатах, как минимум раз в день с тех пор, как тот прибыл в ваш дом.

— Возможно.

— Он знал, кто такой Татеб Хассани, и он видел, как вы провожаете его вверх по лестнице на ужин с Анхелом Зарриасом в субботу вечером, в девять сорок пять. Через несколько часов Татеба Хассани отравили цианидом, чудовищно обезобразили его труп и вывезли отсюда в машине Агустина Карденаса, чтобы выбросить в мусорный бак на улице Ботерос.

Риверо сложил ладони, засунул их между своими тощими бедрами, свесил голову на грудь и зарыдал. Наконец-то наступило облегчение.

— Отличная новость, — заметил Эльвира, сидя за столом в своем кабинете в управлении полиции.

— Не совсем, — уточнил Фалькон. — Мы не сумели заставить Риверо выдать нам всех участников заговора. Он назвал нам только два имени. Вероятно, мы сможем предъявить обвинение им троим, но только в убийстве Татеба Хассани, а не в том, что они заложили бомбу в мечеть.

— Но теперь мы можем получить ордер на обыск дома Эдуардо Риверо и офисов «Фуэрса Андалусия», — сказал Эльвира. — Мы обязаны хоть что-то выжать из этих помещений.

— Но не что-то написанное, — проговорил Фалькон. — Такие вещи не заносят в протоколы собраний «Фуэрса Андалусия». Сейчас у нас есть слабая связь между Анхелом Зарриасом и Рикардо Гамеро, но нет никаких свидетельств относительно того, о чем они говорили в Археологическом музее. И мы понятия не имеем, какая связь существует между кем-либо из этих людей и теми, кто действительно заложил бомбу. Хосе Луис, как и я, считает, что нам неизвестен какой-то недостающий элемент заговора.

— Криминальный элемент, — добавил Рамирес.

— Мы уверены, что Лукрецио Аренас и Сезар Бенито в какой-то степени причастны к этому делу, но мы не смогли вынудить Риверо даже назвать нам их имена, — продолжал Фалькон. — Вероятно, они составляют «вторую половину» заговора. Аренас выдвинул Хесуса Аларкона кандидатом в лидеры партии, так что мы предполагаем, что и Аларкон — в числе соучастников. Но вступали ли Аренас и Бенито в контакт с преступными элементами, которые и поместили бомбу в мечеть? Мы вообще не убеждены, что сможем найти, кто или что такое этот недостающий элемент.

— Но вы можете подвергнуть Риверо, Зарриаса и Карденаса колоссальному давлению…

— Если только инстинкт самосохранения не подскажет им, что они должны просто держать рот на замке: в таком случаем мы сможем повесить на одного из них убийство, а на всех троих — преступный сговор с целью совершения убийства, но не более того, — сказал Фалькон. — Что же касается Лукрецио Аренаса, Хесуса Аларкона и Сезара Бенито, то тут у нас шансов нет. Феррера провела огромную работу только для того, чтобы найти свидетеля, который последним видел Татеба Хассани. После того как эти несколько последних слуг ушли, в доме никого из прислуги не осталось, а значит, нам придется попотеть, чтобы понять, где находились и что делали Аренас, Бенито и Аларкон… если, конечно, предположить, что они явились непосредственно поучаствовать в убийстве.