— Ты лжешь, Анхел. Чтобы высокопрофессиональный агент КХИ оставил рабочее место в разгар самого серьезного антитеррористического расследования, какое когда-либо случалось в этом городе, и отправился обсуждать с тобой свои сексуальные порывы?

— Ты задал вопрос — я ответил, — произнес Зарриас, не отрывая взгляда от стола.

Три четверти часа Фалькон бомбардировал Зарриаса вопросами о Рикардо Гамеро, но не смог заставить его отойти от этой версии событий. Он обвинил Зарриаса в том, что тот вынудил Мигеля Барреду из «Информатикалидад» повторить ту же ложь. Зарриас ни единым движением не показал, что знает этого человека, не доставив Фалькону даже этого удовольствия. Фалькон сделал вид, что вызывает Барреду в управление полиции на допрос. Зарриас мрачно ждал, зная, что балансирует на грани между жизнью и смертью заживо.

Уже давно перевалило за десять, когда Фалькон вернулся к убийству Татеба Хассани. Зарриас был болезненно-бледным, ему нелегко давалось поддержание этой стены обмана. Один глаз налился кровью, нижние веки набрякли, обнажив поблескивающие, испещренные красноватыми прожилками белки.

— Давай еще раз поговорим о Татебе Хассани, — предложил Фалькон. — Марио Гомес, слуга, видел, как вы с Риверо и Хассани поднимаетесь по лестнице дома Риверо, направляясь в помещения «Фуэрса Андалусия», чтобы поужинать за столом «а-ля фуршет», который он только что накрыл. Было девять сорок пять вечера. Риверо сказал нам, что Агустин Карденас прибыл чуть позже и припарковал свой автомобиль под аркой у входа. Расскажи мне, что случилось начиная с того момента, как вы поднялись по лестнице, и кончая тем моментом, когда труп Татеба Хассани спустили вниз, чтобы положить в «мерседес Е500» Агустина Карденаса.

— Мы пили охлажденную мансанилью, ели маслины. Агустин появился в десять с минутами. Мы угощались «а-ля фуршет». Эдуардо открыл какое-то особенное вино, «Вега Сицилия». Мы ели, мы пили, мы болтали.

— Во сколько приехали Лукрецио Аренас и Сезар Бенито?

— Они не приезжали. Их там не было.

— Марио Гомес сказал, что там хватило бы еды на восьмерых.

— Эдуардо всегда славился щедрыми порциями.

— На каком этапе ужина ты подал цианид Татебу Хассани?

— Ты же не собираешься заставлять меня обвинять себя самого, — заметил Анхел. — Пусть в этом разбирается суд.

— Каким образом тебя познакомили с Татебом Хассани?

— Мы встретились в Торговой палате.

— Что для вас делал Татеб Хассани?

— Помогал вырабатывать нашу иммиграционную политику.

— Хесус Аларкон утверждает, что она уже была разработана несколько месяцев назад.

— Татеб Хассани обладал огромными знаниями о Северной Африке. Он прочел много докладов ООН о массовом насилии, которое учиняли нелегальные иммигранты в анклавах Сеута и Мелилья. Мы вводили в свою политику новые идеи. Мы даже не представляли себе, какими своевременными окажутся его взгляды в свете шестого июня.

Фалькон объявил, что допрос окончен, и остановил запись. Сейчас было важнее подготовить Зарриаса к следующей беседе. Ему в лицо швырнули много обезоруживающих доказательств, но он укрылся в себе, в своей раковине, сосредоточив все свои силы на обороне. Фалькону удалось нанести этой оболочке лишь поверхностные повреждения. Теперь он должен был сделать его уязвимым.

— Мне пришлось рассказать Мануэле, — проговорил Фалькон. — Ты знаешь, какая она. Я сказал ей, что вы вынуждены были убить Татеба Хассани, потому что он был единственным внешним человеком в вашем заговоре, а значит, лишь он, Хассани, представлял для этого заговора угрозу. Если бы его оставили в живых, у «Фуэрса Андалусия» появилось бы слабое место. Мануэла не готова была воспринимать такие обобщения, и я волей-неволей должен был выложить ей подробности: как ты его нанял и где были обнаружены вещественные доказательства с его почерком. Конечно, она знает тебя, Анхел. Она очень хорошо тебя знает. Но она не до конца осознавала, насколько далеко успело зайти твое увлечение. Она не понимала, что ты из человека крайних взглядов превратился в фанатика. Она так тобой восхищалась, Анхел, ты ведь это знаешь, правда? Своей позитивной энергией ты очень ей помог. И мне ты тоже помог. В свое время ты спас мои отношения с ней, а для меня это было важно. Думаю, она могла бы простить тебе твою извращенную попытку наконец заполучить реальную власть, даже если не разделяла твоих радикальных убеждений. Она считала, что ты, по крайней мере, человек чести. Но есть одна вещь, которую она тебе простить не сможет.

Наконец Зарриас поднял взгляд, словно выплыл из глубин собственного «я». Усталые, опухшие глаза с набрякшими веками вдруг зажглись интересом. В это мгновение Фалькон вдруг осознал то, в чем он раньше не был уверен: Анхел любил Мануэлу. Фалькон знал, что его сестра привлекательна, многие говорили ему, что считают ее забавной и что она в высшей степени обладает вкусом к жизни, и он видел, как она без малейших усилий покоряет мужчин, разыгрывая перед ними то девочку, то взрослую женщину. Но Фалькон слишком хорошо ее знал, и ему всегда казалось невероятным, чтобы кто-то, не будучи родственником Мануэлы, мог полюбить ее абсолютно и безоглядно, потому что у нее имелось множество недостатков и неприятных черт, которые постоянно были на виду. Однако, очевидно, она давала Анхелу что-то, чего ему не хватало в его предыдущем браке, потому что сейчас было совершенно ясно видно: ему нужно знать, почему она его возненавидела.

— Я слушаю, — произнес Зарриас.

— Она не сможет простить того, как ты разговаривал с ней в то утро, когда вы уже запланировали взрыв бомбы, а она еще не успела продать свою недвижимость.

Якоб был в библиотеке общинного дома в медине, когда за ним пришли. Без всякого предупреждения вокруг него внезапно возникли четверо мужчин. Они надели ему на голову черный колпак и пластиковыми наручниками сковали ему руки сзади. Никто не произнес ни слова. Они провели его через дом и вывели на улицу, а потом бросили на пол в задней части машины. Следом в машину сели три человека, поставив ноги на его лежащее навзничь тело. Машина тронулась с места.

Они ехали не один час. На полу было неудобно, но они, по крайней мере, двигались по асфальту. Якоб обуздывал страх, уверяя себя, что происходящее — часть обряда посвящения. Через несколько часов они съехали с хорошей дороги и начали пробираться вверх по какому-то изрытому колдобинами проселку. Было жарко. Кондиционера в машине не было. Окна были открыты. Видимо, было пыльно: он чувствовал запах даже под колпаком. Машина целый час карабкалась вверх и ныряла вниз, пока наконец не замерла. Послышался звук передергивания винтовочного затвора, и повисла напряженная тишина, словно каждое лицо в машине подвергалось тщательному осмотру. Им разрешили двигаться дальше.

Автомобиль ехал еще полчаса, потом снова остановился. Дверцы открыли, Якоба выволокли наружу, при этом он потерял свои барбуши. Они пробежали с ним по какой-то каменистой почве так быстро, что он споткнулся. Не обращая внимания на то, что он лишился обуви, они тащили его дальше. Открылась дверь. Его провели по утоптанному земляному полу. Затем — несколько ступенек вниз. Еще одна дверь. Его швырнули к стене. Он упал на пол. Дверь захлопнулась. Шаги удалились. Сквозь плотную материю колпака не проникал свет. Он изо всех сил вслушивался и наконец различил звук, который, похоже, раздавался не в этой комнате. Звук исходил из горла мужчины, который хватал ртом воздух и стонал, словно от сильной боли. Он позвал этого человека, но в ответ голос затих, слышались лишь слабые всхлипывания.

От звука приближающихся шагов у Якоба сильнее забилось сердце. Когда открылась дверь, у него пересохло во рту. Казалось, комната наполнилась людьми. Все они кричали, все толкали его. Из соседней комнаты донесся вопль и потом умоляющий мужской голос. Они подхватили Якоба, держа его лицом вниз, и поднялись с ним вверх по лестнице, вышли наружу, двинулись по неровной поверхности. Потом они бросили его наземь и отошли. Тот, кто был там, внизу, в камере, теперь оказался здесь, снаружи, рядом с ним, и кричал от боли. Рядом с ухом Якоба клацнул затвор. Якобу подняли голову, сняли колпак. Он увидел ступни мужчины, распухшие и кровоточащие. Якоба схватили сзади за волосы, так что его взгляд был направлен прямо на человека, лежащего перед ним. Выстрел, громкий и близкий. Голова человека дернулась, выплеснулся мозг. Окровавленные ступни вздрогнули. Якобу снова надели колпак. Сзади ему приставили к шее дуло пистолета. Сердце колотилось у него в ушах, глаза были плотно зажмурены. Позади щелкнул курок.