— Есть какое-то продвижение, Хосе Луис? — спросил Фалькон.

— Абсолютно пусто, самому не верится, — ответил Рамирес. — Мы ничего не нашли. Если Татеб Хассани действительно жил у кого-то в этом районе, то он не выходил попить кофе, не ел тапу, не пил пива, не покупал хлеб, не заходил в супермаркет, не выписывал газет, — ничего. Никто раньше не видел этого типа, а ведь у него такое лицо, которое не забудешь.

— Какие новости от Кристины и Эмилио?

— Они посмотрели почти все большие дома в этих местах. Самшитовых изгородей нигде нет. У всех внутренние дворики, а не сады. Правда, остаются еще монастырь Сан-Леандро и Каса-Пилатос, но это мало чем нам поможет.

— Хочу, чтобы вы нашли и проверили еще один дом. Адреса у меня нет, но я знаю, что этот дом принадлежит человеку по имени Лукрецио Аренас, — сказал Фалькон. — Кроме того, я поговорил со СНИ насчет данных по телефонным переговорам имама. Они уже проверили, нет ли там номера электрика. Глухо.

— А нам нельзя самим посмотреть на эти данные по переговорам?

— Их объявили закрытой информацией, — ответил Фалькон и дал отбой.

Он поехал встретиться с охранником, который закончил смену в Археологическом музее и отправился домой. Путь был неблизкий: охранник жил на северо-востоке города. Фалькону позвонил Пабло.

— Вам это понравится, — заявил человек из СНИ. — Наш графолог говорит, что арабские записи Татеба Хассани и листки, которые были приложены к чертежам школ и биологического факультета, написаны одной рукой. То же самое касается английских записей Хассани и пометок в обоих экземплярах Корана. Что это значит, Хавьер?

— У меня нет полной уверенности, что из этого можно сделать какие-то далеко идущие выводы, но я убежден в одном: ваши дешифровщики могут прекратить искать ключ к несуществующему шифру в этих книгах, — заявил Фалькон. — Их наверняка просто подбросили в «пежо-партнер», а также в квартиру Мигеля Ботина, специально, чтобы нас запутать.

— И это все, что вы сейчас можете сказать?

— Позже увидимся у меня дома, — ответил Фалькон. — Надеюсь, к тому времени многое прояснится.

Квартира охранника была на шестом этаже; лифт не работал. Добравшись до дверного звонка, Фалькон успел вспотеть. Жену и детей удалили в спальни, и Фалькон выложил снимок на стол в столовой. Сердце у него билось туго и быстро; он желал, чтобы охранник нашел Лукрецио Аренаса.

— Вы видите на фотографии того пожилого мужчину?

На снимке было два ряда мужчин, всего их было около тридцати. Охранник, видимо, проделывал такую процедуру и раньше: он взял два кусочка бумаги и, отделяя с их помощью каждое лицо от остальных, пристально в него всматривался. Он начал слева и стал двигаться к центру. Он изучал их очень внимательно. Фалькон не мог вынести этого напряжения и стал смотреть в окно. Охранник провел над снимком довольно много времени. Он знал, что для старшего инспектора это очень важно, раз он не поленился доехать до его дома, чтобы показать ему фото.

— Это он, — произнес охранник. — Я в этом абсолютно уверен.

Фалькон глянул вниз; сердце у него колотилось. Но охранник показывал не на Лукрецио Аренаса, располагавшегося в центре. Он постукивал пальцем по лицу на самом краю правого ряда, и лицо это принадлежало Анхелу Зарриасу.

Садилось солнце третьего дня после взрыва. Пока Фалькон ехал обратно в центр, его ум замер, достигнув при этом глубокой сосредоточенности: он думал сейчас только об Анхеле Зарриасе.

Там, в квартире охранника, он порядочно рассердился. Он выхватил из кармана портрет, сделанный полицейским художником, расправил его на столе в столовой и попросил беднягу показать ему сходство. Фалькон вынужден был признать несколько обстоятельств: что все пожилые люди кажутся более молодым похожими друг на друга или невидимыми; что рост Анхела — метр шестьдесят пять, а вес — лишь чуть больше семидесяти пяти килограммов; что у Анхела нет ни бороды, ни усов и действительно имеется боковой пробор, и даже если волос у него на темени было маловато, он старательно использовал весь их наличный запас, словно давая понять, что по-прежнему возлагает на них большие надежды. Только после того, как охранник объяснил ему про линию нижней челюсти и нос, Фалькон разглядел в этом рисунке черты Анхела, как взрослый наконец видит очертания лица в облаке, в которое ему тычет пальцем расстроенный ребенок.

Рамирес встретил его на стоянке у детского сада.

— Мы нашли дом Лукрецио Аренаса, — сообщил Рамирес. — Это на площади Мерсенариас. Я отправил Кристину посмотреть, но там все закрыто. Соседи говорят, что летом хозяева редко там бывают и что сада при доме нет, только внутренний дворик. Татеба Хассани они тоже не опознали.

Они вернулись в класс в задней части помещения; судья дель Рей и комиссар Эльвира уже ждали их. За трое суток Эльвира спал в общей сложности восемь часов, и это его просто убивало. Они сели. Все были измотаны. Даже дель Рей, которому полагалось быть посвежее, выглядел встрепанным, словно только что продрался сквозь рассерженную толпу.

— Хорошие новости или плохие? — спросил Эльвира.

— И то и другое, — ответил Фалькон. — Хорошая новость: я выяснил личность человека, которого видели разговаривающим с Рикардо Гамеро в Археологическом музее за несколько часов до того, как Гамеро покончил с собой.

— Имя?

— Анхел Зарриас.

Наступило молчание: казалось, все они смотрят, как кому-то наносят страшной силы удар.

— Это партнер вашей сестры, верно? — спросил Рамирес.

— Как вы его опознали? — поинтересовался Эльвира.

Фалькон кратко рассказал им о своей беседе за уличным столиком «Таберна колониалес» и о том, как ему удалось заполучить у Анхела снимок руководства «Горизонта» и «Банко омни».

— Но это еще не все плохие новости, — сказал Фалькон. — Я не уверен, позволит ли это нам продвинуться дальше по цепочке.

— То есть?

— Что мы нашли такого, что позволило бы нам надавить на Зарриаса, чтобы он рассказал нам больше? — проговорил Рамирес.

— Вот именно, — согласился Фалькон. — Он был последним, с кем говорил Рикардо Гамеро, ну и что из этого? Он знал Гамеро по церкви, и на этом цепочка обрывается. Почему тот пошел к Зарриасу, а не к своему священнику? Его священник умер. О чем они говорили? Гамеро был очень расстроен. Почему? Может быть, Зарриас ответит мне так же, как ответил Марко Барреда. Возможно, это Зарриас велел Барреде сказать мне, что Гамеро был скрытым геем. Мы слишком мало знаем, чтобы расколоть Зарриаса.

— Я не верю, что Рикардо Гамеро в такой момент обратился бы к Анхелу Зарриасу для того, чтобы обсуждать эмоциональные проблемы, — заметил дель Рей.

— Вы могли бы показать Зарриасу снимок Татеба Хассани и понаблюдать за его реакцией, — предложил Эльвира.

Ни Эльвира, ни дель Рей не получали никаких сведений от Пабло, поэтому Фалькон рассказал им новости о Татебе Хассани — в частности, о том, что его почерк совпадает с почерком на документах, найденных в огнеупорном ящике в мечети, и с пометками в двух экземплярах Корана.

— А почему вы сразу попросили, чтобы сделали такое сравнение? — спросил Эльвира.

— Я вернулся к вопросу, который задал своим сотрудникам, как только мы обнаружили труп на свалке. Зачем, убив человека, идти на такие ухищрения, чтобы скрыть его личность? Только если знание личности убитого может вывести следствие на тех, с кем он был знаком, или если знание о его опыте или умении способно поставить под угрозу какую-то предстоящую операцию. Личность Татеба Хассани открыла нам несколько обстоятельств. Он был профессором арабистики, а значит, умел писать по-арабски и хорошо знал Коран. Кроме того, он не один год преподавал летом математику в Гранаде, а следовательно, говорил и писал по-испански. Он не был похож на типичного исламского боевика: он был вероотступник, развратник и пьяница. Потеряв работу в Колумбийском университете, что стоило ему нью-йоркской квартиры, он стал так отчаянно нуждаться в деньгах, что ему пришлось давать частные уроки математики в Коламбусе, штат Огайо, а именно там располагается штаб-квартира «Ай-4-ай-ти», а этой компании принадлежит «Горизонт», а «Горизонт», в свою очередь, владеет компанией «Информатикалидад». И наконец, меня смущал тот факт, что ключи, которые нашли в квартире имама и которыми удалось открыть огнеупорный ящик из мечети, лежали в кухонном шкафу, а не в столе у имама вместе с другими ключами. Это навело меня на мысль, что эти ключи подложил кто-то, кто мог в отсутствие имама заходить в его квартиру, но не в его кабинет.