Перед тем как они ушли с места взрыва, чтобы вернуться туда утром, Кальдерон сообщил уточненные сведения о погибших и раненых. Четыре ребенка погибли в детском саду от травм головы и внутреннего кровотечения. Семь детей серьезно пострадали — кому-то оторвало ногу ниже колена, кто-то получил глубокие порезы лица. У восемнадцати детей были легкие ранения — в основном царапины от стекла. Два мужчины и женщина, проходившие мимо рушащегося здания на улице Лос-Ромерос, были убиты летящими обломками или падающими кусками строительного материала. Пожилая женщина, живущая через дорогу, умерла от сердечного приступа. Серьезные ранения получили тридцать два человека, находившиеся внутри или около строений, расположенных вблизи взорванного дома, легкие ранения — триста сорок три. Из завалов пока извлекли трупы двух мужчин и двух женщин, а также маленькую Лурдес Аланис, которая выжила. Список пропавших в мечети, включая и имама, состоял из тринадцати человек. Если не считать этих людей, пока общий итог был таким: двенадцать погибших, тридцать девять тяжелораненых и триста шестьдесят один легкораненый.

Группы по разбору завалов сейчас убирали куски бетона, некогда составлявшие пятый этаж. Площадка была залита светом прожекторов: они собирались работать всю ночь. На пустыре между детским садом и другим многоквартирным домом поставили кондиционированную палатку для хранения вещественных доказательств. Еще одна палатка была предназначена для работы с трупами и частями тел, которые рано или поздно извлекут из разрушенной мечети. Судьи, отдел расследования убийств, эксперты и спасательные службы выработали особое расписание, чтобы ночью на месте катастрофы постоянно присутствовал кто-то от каждой группы.

Было еще светло и очень тепло, когда Эльвира, Фалькон и Кальдерон незадолго до восьми вечера вышли из здания детского сада. В углу детской площадки собрались люди. На земле среди букетов цветов мерцали сотни свечей. К металлической сетке ограды были прикреплены лозунги и плакаты: «No mas muertes». «Paz». «Solo los inocentes han caido». «Роr el derecho de vivir sin violencia». «Хватит смертей». «Мир». «Пали лишь невинные». «За право жить без насилия». Но самый большой плакат был написан красным по белому: «Odio eterno al terrorismo». «Терроризму — вечная ненависть». В правом нижнем углу стояла подпись: «ВОМИТ». Фалькон спросил, не видел ли кто-нибудь, кто развернул этот плакат, но таких не нашлось. Именно большой плакат привлек людей в этот угол детской площадки, и, что вполне естественно, именно сюда стали приходить местные жители, чтобы отдать дань памяти погибшим.

Они стояли в лиловатом свете солнца этого рокового дня: оно уже садилось. Машины неумолимо ворочали своими железными челюстями, пробираясь по кучам обломков, а здесь было бормотание молитв, трепет пламени свечей и цветы, которые уже начали вянуть, и это было скорбное и трогательное зрелище, вызывающее жалость и сжимающее сердце, как все напрасные смерти всех человеческих существ — жертв чудовищного гротеска войны. Когда служители закона, пятясь, отступали от этого святилища, у Эльвиры зазвонил телефон. Он передал трубку Фалькону. Это был Хуан из СНИ: он сказал, что им надо встретиться сегодня вечером. Фалькон ответил, что будет дома через час.

После утренней бешеной суеты в больнице наступило затишье. В палате скорой помощи все еще вынимали осколки стекла, которые попали пострадавшим в лицо, и зашивали порезы. В приемной ожидали пациенты, но здесь больше не чувствовалось того ужаса, который охватывал людей при виде медсестры, определявшей, кому оказать помощь в первую очередь, с трудом пробиравшейся через поток жертв, оскальзывавшейся на пятнах крови, заглядывавшей в расширенные, потемневшие глаза раненых, полные безмолвной мольбы. Фалькон показал свое полицейское удостоверение и спросил о Лурдес Аланис. Она была в отделении интенсивной терапии на первом этаже.

Сквозь стеклянные стены отделения было видно, что Фернандо сидит у кровати дочери, держа ее за руку. Она была подключена к аппаратуре, но, кажется, дышала самостоятельно. Врач отделения сказал, что ее состояние улучшается. У нее сломана рука и раздроблена нога, но повреждений позвоночника нет. Больше всего их беспокоят черепные травмы. Она по-прежнему пребывала в коме, но сканирование не выявило повреждений мозга или внутричерепного кровотечения. Пока старший инспектор разговаривал с врачом, Фернандо вышел в туалет. Фалькон дал ему несколько минут, а потом вошел туда вслед за ним. Тот мыл руки и лицо.

— Кто вы? — с подозрением спросил он, глядя на Фалькона в зеркало и понимая, что это не врач.

— Мы встречались сегодня рядом с вашим домом. Меня зовут Хавьер Фалькон. Я старший инспектор отдела расследования убийств.

Фернандо нахмурился, покачал головой; он не мог вспомнить.

— Стало быть, вы поймали людей, которые разрушили мою семью?

— Нет, мы продолжаем над этим работать.

— Вам не надо далеко ходить. Эта крысиная нора ими просто кишит.

— Кем?

— Долбаными марокканцами, — ответил тот. — Паршивыми ублюдками. Мы за ними наблюдаем все это время, с одиннадцатого марта, и мы все думали… когда же следующий раз. Мы всегда знали, что он будет, следующий раз.

— Кто это — «мы»?

— Ну ладно, я. Я так думал, — сказал Фернандо. — Но я знаю, что я не один такой.

— Не думал, что между различными общинами такие плохие отношения, — заметил Фалькон.

— Потому что вы никогда не жили в таких «общинах», — бросил Фернандо. — Я смотрел новости. Там всякие милые люди утешают нас, говорят, что все в порядке, и про какой-то диалог мусульман и католиков, и про какой-то «процесс исцеления». Это все бред, вот что я вам скажу. Мы живем в страхе, все время всех подозреваем.

— Даже несмотря на то, что вы знаете, что среди мусульманского населения лишь очень немногие — террористы?

— Нам так говорят, но мы этого не знаем, — ответил Фернандо. — И потом, мы понятия не имеем, кто они. Может, кто-то из них стоит рядом со мной в баре, пьет пиво и ест хамон.[43] Да, некоторые из них даже это делают. Едят свинину и пьют спиртное. Но, похоже, они так же готовы себя взрывать, как те, кто всю жизнь елозит носом по полу в мечети.

— Я пришел не для того, чтобы вас разозлить, — произнес Фалькон. — Вам и без того есть о чем подумать.

— Вы не злите. Я сам злюсь. Я уже долго злюсь. Два года и три месяца. Глория, моя жена…

Он замолчал. Он отвернулся. Рот у него разбух от слюны. Ему пришлось ухватиться за раковину, чтобы справиться с физической болью. Прошло несколько минут, прежде чем он сумел собраться:

— Глория была хороший человек. Она верила, что в каждом есть что-то хорошее. Но ее вера не защитила ее и не защитила нашего сына. Ее убили те, за кого она заступалась, точно так же как они убивали тех, кого они ненавидели и кто ненавидел их. В общем, хватит. Мне надо вернуться к дочке. Я знаю, вы не нарочно пришли, чтобы меня тут застать. Вам и так есть чем заняться. Так что спасибо вам за… за вашу заботу. И удачи вам с вашим расследованием. Чтобы вы нашли убийц раньше, чем их найду я.

— Звоните мне, — сказал Фалькон, протягивая ему свою визитку. — В любое время, хоть днем, хоть ночью, по любому поводу. Если вы почувствуете злость, подавленность, агрессивность, одиночество или просто голод, позвоните мне.

— Я думал, вашим запрещены всякие личные контакты.

— А еще я хочу, чтобы вы сообщили мне, если на вас выйдут члены группировки, которая именует себя «ВОМИТ», так что нам будет вдвойне полезно поддерживать связь.

Выйдя из туалета, они пожали друг другу руки. По ту сторону стеклянной стены зеленые кривые на экранах измеряли жизнь девочки. Фернандо помедлил, прислонившись к двери.