Она сумела встать на четвереньки. Боль заставила ее судорожно глотнуть воздух. Изо рта у нее сочилась кровь. Видимо, она прикусила язык. Она подползла к кровати, чтобы встать на ноги. Дернула молнию на платье и позволила ему упасть. Расстегивание бюстгальтера было пыткой, а изгибаясь, чтобы спустить трусики, она чуть не потеряла сознание. Теперь она стояла перед зеркалом. Выше пояса расползся огромный синяк — сюда он бил ее вчера утром. Боль в груди отдавалась даже в позвоночнике. Ягодицы и верхнюю часть бедер покрывали скрещивающиеся рубцы, кожа была разорвана там, где в нее вонзалась пряжка. Она положила палец на одну из таких отметин и нажала. Боль была невыносимая. Эстебан в минуту страсти действительно уделил ей все свое внимание.

Хавьер лежал в темноте, но в его сознании по-прежнему возникали образы из ночных новостей: разобранное здание в хирургическом сиянии прожекторов; разбитые витрины в лавках, торгующих марокканскими товарами; пожарная бригада, поливающая из брандспойта горящую квартиру, которую закидали самодельными зажигательными бомбами беснующиеся подростки; изрезанный, весь в синяках, с распухшим лицом марокканский мальчик, которого подстерегли неонацистские бандиты и избили цепями и битами; фасад лавки, где продавалось халяльное мясо,[57] с машиной, проломившей металлические жалюзи. Фалькон изгнал все эти картины из своего мозга, пока не остался только несмываемый осадок ужаса — глубокая неуверенность.

Мысленно он вернулся к времени до взрыва, пытаясь нащупать среди всех этих крайних эмоций ключ, который помог бы ему уяснить себе смысл происходящего. Его ум выкидывал фокусы. Все дело в неуверенности. Человек всегда считает, что у события были те или иные предпосылки. Они нужны, чтобы разглядеть узор в ткани происходящего. Человеческая природа не выносит, когда вокруг слишком много хаоса.

У него появилась иллюзия, что с него спадает пелена непроницаемой тьмы — как в бесконечно расширяющейся вселенной. Родилась новая уверенность, и она отправила все прежние сказки, вокруг которых мы строили свою жизнь, туда, в глубину черной дыры человеческого понимания. В наши дни мы просто вынуждены становиться сильнее: наука убеждает нас, что на время нельзя положиться и что даже свет начинает вести себя иначе, когда мы отворачиваемся. В этом есть устрашающая ирония: наука раздвигает границы нашего понимания, а религия, величайшая и древнейшая из человеческих сказок, дает сдачи. Может быть, таким образом религия пытается отомстить за обиду на то, что оказалась на задворках современной европейской жизни? Фалькон закрыл глаза и сосредоточился на том, чтобы расслабить каждую часть тела. Наконец все неразрешимые вопросы уплыли куда-то вдаль и он погрузился в глубокий сон. Он был человеком, который принял решение: рано утром придет машина, чтобы отвезти его в аэропорт.

Машина, черный «мерседес» с тонированными стеклами, прибыла в шесть утра. Пабло сидел на заднем сиденье в темном костюме и рубашке апаш.

— Как прошел ваш вечерний разговор с Якобом? — спросил Пабло, когда они отъехали.

— Поскольку вчера в Севилье взорвалась бомба, он понимает, что я к нему не с визитом вежливости.

— Что он сказал?

— Он рад, что мы встретимся, но он знает, что здесь есть глубинный мотив.

— В этих делах он будет вести себя традиционно.

— Не думаю, что он воспримет это как комплимент, если учесть его ориентацию.

— Вы ведете расследование, так что время поджимает, поэтому мы подготовили частный реактивный самолет, который вас туда доставит. Полет до Касабланки займет меньше полутора часов, если нам дадут хороший воздушный коридор. У вас дипломатический статус, так что все формальности мы пройдем быстро и вы будете ехать в Рабат уже часа через два после взлета, — пообещал Пабло. — Насколько я понимаю, вы встречаетесь с Якобом у него дома?

— Я же его друг, а не партнер по бизнесу, — ответил Фалькон. — Хотя после сегодняшней встречи все может измениться.

— Уверен, что Марк Флауэрс дал вам несколько полезных советов.

— Вы давно знаете насчет Марка… и меня? — спросил Фалькон, улыбаясь.

— Еще с июля две тысячи второго, когда вы его впервые перехитрили и он сделал вас одним из своих источников, — сказал Пабло. — Насчет Марка мы не беспокоимся. Он — друг. После одиннадцатого сентября американцы сообщили, что собираются направить кого-то в Андалузию, и мы попросили, чтобы это был Марк. Хуан знает его еще с тех времен, когда они вместе работали в Тунисе, приглядывали за Каддафи. Марк подбросил вам какие-нибудь идеи, как привлечь к сотрудничеству Якоба Диури?

— Я почти уверен, что он пытался завербовать его, но ему дали от ворот поворот, — ответил Фалькон. — Он сказал, что Якоб недолюбливает американцев.

— Это облегчает вашу задачу, раз Якоб успел привыкнуть, что его пытаются задействовать.

— Не думаю, что Якоб Диури — из тех, кого удастся «задействовать». Если вы попытаетесь это сделать, вас ждет много бесплодных попыток. Мы просто, как всегда, поговорим обо всем. И по тому, как пойдет разговор, все станет ясно. Я не собираюсь применять к нему какую-то специальную тактику. Как и у многих арабов, у него очень твердые понятия о чести, он перенял их от человека, заменившего ему отца. Он — из тех, кто требует к себе уважения, и не только чисто формального, — проговорил Фалькон. — Возможно, вам следует сказать мне, какого рода задания вы собираетесь ему предложить, как вы хотите, чтобы он действовал, и налаживания каких контактов вы от него ожидаете. Вы рассчитываете получать от него информацию о МИЛА?

— МИЛА? Марк говорил с вами о МИЛА?

— Вы, разведчики, все одним миром мазаны, — заметил Фалькон. — Не можете вы принять вопрос как есть, вам обязательно надо ответить вопросом на вопрос. Вы обмениваетесь хоть какой-то информацией?

— МИЛА не имеет отношения к тому, что мы хотим от Якоба.

— В новостях по ТВЕ сообщили, что они взяли на себя ответственность за эту бомбу, — заметил Фалькон. — Из Севильи в мадридскую редакцию «АВС» отправили текст, где заявляется, что Андалузия должна вернуться в лоно ислама.

— МИЛА интересуют только деньги, — ответил Пабло. — Они маскируют свои намерения риторикой джихада, но на самом деле они хотят освободить Сеуту и Мелилью, потому что желают управлять этими анклавами сами.

— Расскажите, чего мы пытаемся добиться, — попросил Фалькон.

— В рамках вашей нынешней миссии важнее всего не то, кто и почему разрушил жилой дом в Севилье, а что нам показал этот взрыв, — сказал Пабло. — Забудьте о МИЛА, это неважно. Речь идет не о вашем расследовании вчерашнего взрыва. Речь не о прошлом, речь о будущем.

— Хорошо. Расскажите мне, — повторил Фалькон, подумав, что Флауэрс, возможно, был прав и историю о МИЛА запустило в прессу СНИ.

— В прошлом году в Британии прошли выборы в их парламент. Им даже не нужен был пример мадридских взрывов, чтобы понять, что выборы станут мишенью для террористов, которые не раз попытаются изменить направление мыслей населения.

— И ничего не случилось, — отметил Фалькон. — Тони Блэр, «малый Сатана», прошел с незначительным перевесом.

— Именно так. И никто не знал, что существовали три террористические ячейки, планировавшие активные действия, но теракты удалось предотвратить благодаря «МИ-5», — сказал Пабло. — Все эти ячейки были «спящими», они дремали, пока не получили инструкции в январе две тысячи пятого. Каждый из членов этих ячеек был иммигрантом во втором или третьем поколении, по происхождению — пакистанцем, афганцем или марокканцем, но теперь — британцем. Они отлично говорили по-английски, лишь с небольшим акцентом. У полиции ни на кого из них ничего не было. Все они имели работу, все были из приличных семей. Иными словами, их невозможно было отыскать в стране, где миллионы людей имеют сходные с ними этнические корни. Но они были найдены и эти теракты были предотвращены, потому что «МИ-5» помогла шифровальная книга.