— Стыдиться? — Альтаир развернулся к ней, и она отшатнулась. Стрекотавшие снаружи сверчки затихли, будто прислушиваясь к их спору. — Стыдиться того, что усомнился в Малике? А разве меня уже не предавали те, кого я любил, по более мелочным причинам? Я любил Аббаса как брата и пытался поддержать его. Аль Муалим предал весь орден, но для меня он был как отец. А теперь я должен стыдиться своих подозрений? Моя доверчивость — вот причина всех моих неудач. Я верю тем, кому нельзя доверять.

Мария прищурила глаза.

— Ты должен уничтожить Яблоко, Альтаир, — проговорила она. — Оно обманывает твой разум. Одно дело — иметь открытую душу. И совсем другое — открытую настолько, что любой сможет туда нагадить.

— Не думаю, что я бы так выразился, — сказал он, посмотрев на неё и грустно улыбнувшись.

— Может и не так, но факт остается фактом.

— Мне нужно всё выяснить, Мария, — вздохнул он. — Я должен знать наверняка.

Альтаир знал, что за ними следят, и он был ассассином и ориентировался в Масиафе лучше кого бы то ни было. Для него не составило труда выбраться из дома, влезть на барьер, окружавший двор, и спрятаться в тени крепостной стены, дожидаясь, пока мимо пройдет стража. Дыхание свое он контролировал и по-прежнему был быстр и ловок, мог влезть на стену, но…

Может и не с такой легкостью, как прежде, но он должен это сделать. Рана, полученная в лагере Чингисхана, давала о себе знать. Было бы глупо переоценить свои возможности и свалиться на спину, словно дохлый таракан, прямо под ноги приближающейся страже лишь потому, что не успел вовремя прыгнуть. Прежде чем продолжить путь вдоль стены, Альтаир немного передохнул, а потом пробрался по западной стороне цитадели к южным башням. Убедившись, что поблизости нет стражи, он прокрался к башне и спустился на землю. Потом вошел в зернохранилище, откуда вниз уводили ступени к тоннелям под крепостью.

Там Альтаир остановился и, прижавшись спиной к стене, прислушался. Он услышал, как по тоннелям текут ручьи. Тюремные камеры Ордена были недалеко; они так редко использовались, что если бы не сырость, их бы давно превратили в склады. Альтаир был почти уверен, что в данный момент Малик — единственный заключенный.

Он полз вперед, пока не увидел охранника. Тот сидел, прислонившись спиной к стене тюремной камеры, и спал, опустив голову. Охранник сидел вдалеке от камер, с его позиции их не было даже видно, поэтому Альтаир не совсем понял, что же он охраняет. Безалаберность воина одновременно возмутила Альтаира и вызвала у него вздох облегчения. Он прокрался мимо охранника и сразу понял, почему тот сидел так далеко.

Вонь. Из трех камер только средняя была заперта, поэтому Альтаир подошел к ней. Он не знал, что его ожидает по другую сторону решетки, но запах был таким сильным, что Альтаир закрыл нос рукой.

Малик лежал, свернувшись на соломе, разбросанной по полу. В камере не было ничего, что могло бы впитать мочу. На Малике были какие-то лохмотья, делавшие его похожим на нищего. Он исхудал — под разодранной рубахой Альтаир увидел проступившие ребра. Скулы заострились, лицо обросло бородой, а длинные волосы спутались.

Он находился здесь гораздо дольше месяца. Альтаир в этом не сомневался.

Когда он увидел Малика, кулаки его сжались. Альтаир собирался поговорить с ним и выяснить правду, но правдой были его выступающие ребра и изодранная одежда. Сколько он пробыл в плену? Достаточно долго, чтобы известия об этом дошли до Альтаира и Марии. Как давно погиб Сеф? Альтаир предпочел не задумываться об этом. Он знал только то, что больше не оставит Малика здесь ни на минуту.

Охранник проснулся, над ним стоял Альтаир. А потом свет в его глазах померк. Когда он очнется, то обнаружит, что заперт в вонючей камере, где никто не услышит его призывов на помощь. Малик и Альтаир исчезнут.

— Ты сможешь идти, друг мой? — спросил Альтаир.

Малик помутневшим от боли взглядом посмотрел на него. Когда он, наконец, понял, что перед ним Альтаир, по его лицу прошла такая искренняя волна благодарности и облегчения, что у Альтаира не осталось ни малейших сомнений в нем.

— Ради тебя смогу, — попытался улыбнуться Малик.

Но когда они пошли по тоннелю, стало ясно, что у Малика не осталось сил. Альтаир закинул его здоровую руку себе на плечи и потащил старого друга сперва вверх по лестнице, потом вдоль крепостной стены и, наконец, избежав встреч с патрулями, помог ему спуститься со стены в западной части крепости. Когда они подошли к дому, Альтаир оглянулся по сторонам и только потом вошел внутрь.

Уложив Малика на набитую соломой постель, Мария села рядом с ним и напоила водой.

— Спасибо, — выдохнул он. Взгляд у него немного прояснился. Он чуть отодвинулся, словно его смущала близость Марии и то, что она о нем заботится.

— Что случилось с Сефом? — спросил Альтаир. Для трех человек в комнате было слишком тесно, так что ему даже казалось, что стены смыкаются вокруг.

— Убит, — ответил Малик. — Два года назад Аббас совершил переворот. Он убил Сефа и подбросил мне орудие убийства. Другой ассассин поклялся, что слышал, как мы с Сефом ругаемся, и Аббас убедил орден, что именно я убил твоего сына.

Альтаир и Мария переглянулись. Их сын был мертв уже два года. Альтаир ощутил, как в нем поднимается ярость, и постарался сдержать эмоции и желание немедленно пойти в крепость и прирезать Аббаса, а потом смотреть, как он молит о пощаде, истекая кровью.

Мария, чувствуя и разделяя боль мужа, взяла его за руку.

— Извини, — прошептал Малик. — Я не мог послать тебе известие, пока был в тюрьме, тем более Аббас следил за всеми сообщениями, поступающими в крепость и отправляемыми из неё. Не сомневаюсь, что пока я был под замком, он занимался изменением наших законов в свою пользу.

— Так и есть, — подтвердил Альтаир. — У него сторонники в Совете.

— Мне жаль, Альтаир, — вздохнул Малик. — Я должен был предвидеть планы Аббаса. Долгие годы после твоего отъезда он занимался тем, чтобы меня подставить. Я и не подозревал, что у него столько союзников. Такого бы не случилось, будь я сильнее. И если бы ты был здесь.

— Не волнуйся. Отдыхай, друг мой, — посоветовал Альтаир и жестом позвал Марию с собой.

В соседней комнате они присели — Мария на скамью, Альтаир на стул с высокой спинкой.

— Ты решил, что будешь делать? — спросила Мария.

— Я должен убить Аббаса, — ответил Альтаир.

— Но не из мести, любимый, — посоветовала она, глядя ему в глаза. — А ради Ордена. Ради Братства. Чтобы вернуть себе отнятое и снова сделать Орден великим. Если ты сделаешь так, если не поддашься мыслям о мести, Орден полюбит тебя, как отца, указавшего своим детям правильный путь. Если же ты позволишь эмоциям и гневу ослепить себя, думаешь, они станут слушать, куда ты будешь указывать им верный путь?

— Ты права, — помолчав, произнес он. — Тогда что нам делать?

— Мы должны выступить против Аббаса. Оспорить обвинения, выдвинутые убийце нашего сына. Ордену придется подчиниться, и Аббас будет вынужден отвечать за свои действия сам.

— Слово Малика против слова Аббаса и его подельника, кем бы он ни был.

— Слово такого подонка, как Аббас? Да его шпион вообще не заслуживает доверия. Братство поверит тебе, любимый. Оно захочет тебе поверить. Ты же великий Альтаир. Если ты сдержишь своё желание отомстить, Орден вернется к тебе честным путем, и ты сможешь сделать его ещё сильнее.

— Я должен немедленно повидаться с ним, — вставая, сказал Альтаир.

Они убедились в том, что Малик уснул, и, захватив факел, вышли из дома. Утренний туман клубился под ногами, они быстро обошли барьер и направились к главным воротам. Деревня, раскинувшаяся на склонах Масиафа, была пуста и тиха, и только-только пробуждалась ото сна. Сонный ассассин-стражник с дерзким безразличием посмотрел на них. Альтаир снова ощутил, как в нем поднимается злость, но сдержался и прошел мимо наглеца. Они прошли под навесной башней и оказались в центральном дворе.