– Что тебе нужно?

Передо мной стоял мой старый приятель Томас, сверля меня холодным, полным скрытой ярости взглядом.

– Я пришел к Беа. Можешь избить меня, если хочешь, но я не уйду отсюда, не поговорив с ней.

Томас смотрел на меня, не мигая. Я судорожно сглотнул, чувствуя, что он готов разорвать меня на части прямо сейчас, без предисловий.

– Моей сестры нет дома.

– Томас…

– Беа ушла.

В его голосе слышались отголоски боли и одиночества, которые он тщетно пытался скрыть под маской гнева.

– Ушла? Но куда?

– Я надеялся услышать это от тебя.

– От меня?!

Не обращая внимания на сжатые кулаки и угрожающее выражение лица Томаса, я ворвался в квартиру.

– Беа!!! – кричал я. – Беа, это я, Даниель! Добежав до середины коридора, я остановился. Пустой дом гулким презрительным эхом отразил звук моего голоса. Никто не вышел на мои крики: ни сеньор Агилар, ни его супруга, ни слуги.

– Я же сказал тебе: здесь никого нет, – прозвучал за моей спиной голос Томаса. – А теперь убирайся отсюда и никогда больше не возвращайся. Мой отец поклялся убить тебя, и я ему мешать не намерен.

– Ради бога, Томас, где твоя сестра?

Он смотрел на меня так, будто не знал, плюнуть ли мне в лицо или пройти мимо.

– Беа ушла из дома, Даниель. Родители уже два дня как безумные разыскивают ее по всему городу. Полиция тоже.

– Но…

– В ту ночь, когда она вернулась от тебя, отец уже ждал ее. Он надавал ей столько пощечин, что разбил ей губы в кровь, но ты не волнуйся, она не назвала твоего имени. Ты не стоишь моей сестры.

– Томас…

– Молчи. На следующий день родители отвели ее к врачу.

– Зачем? Беа больна?

– Тобою больна, идиот. Моя сестра беременна. Не вздумай сказать, что ты этого не знал.

У меня задрожали губы. Внезапный холод охватил мое тело, глаза заволокло пеленой, голос пропал. Ноги не слушались меня, но я кое-как поплелся к выходу, однако Томас схватил меня за плечо и отшвырнул к стене.

– Что ты с ней сделал?!

– Томас, я…

От злости у него побелели глаза. Первый удар пришелся на область солнечного сплетения. Я задохнулся от боли. Мои колени подкосились, и я сполз по стене на пол. Огромная ручища железной хваткой сдавила мне горло и рывком подняла на ноги, впечатав в стену.

– Что ты с ней сделал, сукин сын?!

Я попытался высвободиться, но тут же получил сильный удар кулаком в лицо. У меня потемнело в глазах, голова раскалывалась от страшной боли. Я рухнул на кафельный пол коридора. Тогда Томас, не дав мне опомниться, схватил меня за воротник пальто и, протащив по полу до прихожей, вышвырнул на лестницу, как мешок мусора.

– Если с Беа что-нибудь случилось, клянусь, я убью тебя! – прорычал он с порога.

Я приподнялся на колени, пытаясь перевести дыхание. Дверь в квартиру с треском захлопнулась, и я остался в полной темноте. Резкая колющая боль прошила затылок и левое ухо. Поморщившись, я поднес руку к голове и ощутил под пальцами теплую липкую жидкость. Кровь. Я хотел встать на ноги, но не смог разогнуться, мышцы живота сводило огненной судорогой, а желудок выворачивало наизнанку. Я сполз вниз по лестнице, прямо под ноги дону Сатурно, который, увидев меня, только покачал головой.

– Зайдите-ка на минутку, вам нужно привести себя в порядок…

Я помотал головой, прижимая руки к животу и чувствуя, как слева голова у меня бешено пульсирует, словно там вот-вот лопнут кровеносные сосуды.

– Да у вас кровь идет! – обеспокоенно сказал дон Сатурно.

– Не в первый раз.

– Продолжайте в том же духе, и рано или поздно подобное с вами уже не случится. Давайте-ка заходите, я позвоню доктору.

Но я уже добрался до двери и, с трудом передвигая ноги, вышел на улицу, избавившись наконец от назойливой любезности консьержа. Снегопад усилился, и тротуары были покрыты густой белой пеленой. Ледяной ветер пронизывал меня насквозь, обжигая своим дыханием рану, из которой сочилась кровь и заливала мне глаза. Я плакал, сам не зная почему: то ли от боли, то ли от ярости, то ли от страха. Снежные вихри в молчаливом безразличии уносили прочь мои трусливые рыдания, и я медленно брел, растворяясь в облаке белой пыли, – очередная тень, оставляющая следы на белой перхоти Бога.

Я уже подходил к перекрестку улицы Бальмес, когда заметил, что вдоль тротуара за мной медленно едет машина. Головная боль сменилась сильным головокружением, и я едва шел, шатаясь, как пьяный, опираясь рукой о стены. Машина остановилась, из нее вышли двое мужчин. В ушах у меня стоял звон, и я уже не слышал ни шума мотора, ни криков тех двоих в черном, которые подхватили меня под руки с двух сторон и поволокли к машине. Я упал на заднее сиденье, голова все кружилась, к горлу подкатывала тошнота. Свет то появлялся, то исчезал, ослепляя меня яркими волнами. Я почувствовал, что автомобиль движется. Чьи-то руки ощупали мое лицо, голову, ребра. Наткнувшись на рукопись Нурии Монфорт в кармане пальто, один из мужчин вытащил ее. Непослушными руками я попытался остановить его. Второй человек наклонился ко мне, я понимал, что он мне что-то говорит, но не слышал слов, ощущая только его дыхание на своем лице. Я решил, что сейчас увижу торжествующую физиономию Фумеро и почувствую острое лезвие ножа, приставленного к горлу. Кто-то внимательно посмотрел мне в глаза, и, прежде чем сознание покинуло меня, я узнал усталую щербатую улыбку Фермина Ромеро де Торреса.

Я очнулся весь в поту. Чьи-то руки с силой удерживали меня за плечи, укладывая обратно на раскладушку, вокруг которой, как мне показалось, стояли зажженные свечи, как во время заупокойного бдения. Я увидел лицо Фермина. Он улыбался, но даже в полном бреду я заметил, как он встревожен. Рядом с Фермином стоял дон Федерико Флавиа, часовщик.

– Кажется, он уже приходит в себя, Фермин, – сказал дон Федерико. – Что скажете, если я приготовлю ему чашку горячего бульона, чтобы восстановить силы?

– Вреда не будет. И уж заодно не сочтите за труд навернуть и мне пару бутербродиков с чем найдется. Из-за всех этих напастей я проголодался как собака.

Дон Федерико с готовностью направился к двери, оставив нас одних.

– Где мы, Фермин?

– В надежном месте. Точнее, мы находимся в одной маленькой квартире в новом квартале, принадлежащей добрым друзьям сеньора Флавиа, которому мы обязаны жизнью и не только ею. Многие сплетники назвали бы эту квартиру холостяцкой берлогой, но для нас это святое место.

Я попытался приподняться. Пульсирующая боль в ухе стала нестерпимой.

– Я останусь глухим?

– Глухим не глухим, но наполовину дауном вы и впрямь едва не стали. Этот бесноватый сеньор Агилар вам чуть не оставил от мозгов мокрое место.

– Это не сеньор Агилар меня избил, а Томас.

– Томас? Ваш друг-изобретатель? Я кивнул.

– И что же вы такого натворили?

– Беа ушла из дома… – начал я. Фермин нахмурился.

– Продолжайте.

– Она беременна.

Фермин смотрел на меня, как громом пораженный. Его лицо вдруг приняло непроницаемое, суровое выражение.

– Ради бога, Фермин, не смотрите на меня так!

– А что вы хотите, чтобы я сделал? Предложил вам сигару?

Я попытался встать, но сильная боль и Фермин помешали мне.

– Я должен ее найти, Фермин.

– Спокойно, спокойно, не горячитесь. Сейчас вы не в состоянии никуда идти. Скажите мне, где девушка, и я приведу ее.

– Я не знаю, где она.

– Не могли бы вы немножко поконкретнее…

В дверях показался дон Федерико с чашкой дымящегося бульона в руках. Он тепло мне улыбнулся.

– Как ты себя чувствуешь, Даниель?

– Спасибо, дон Федерико, мне уже гораздо лучше.

– Выпей-ка эти таблетки с бульоном.

Они с Фермином переглянулись, и тот кивнул.

– Это снимет боль.

Я проглотил таблетки, запив их бульоном, у которого был терпкий привкус хереса. Дон Федерико вышел из комнаты, тактично прикрыв за собой дверь. Только сейчас я заметил, что на коленях у Фермина лежит рукопись Нурии Монфорт. Часы на туалетном столике показывали час. «Час дня», – предположил я.