– Уверяю вас, вы заблуждаетесь.

– В последнюю встречу она принесла мне этот конверт. Она была очень взволнована, озабочена, но не захотела мне ничего рассказать. Она попросила меня сохранить конверт и, если с ней что-нибудь случится, передать его вам.

– Если с ней что-нибудь случится?

– Так она сказала. Нурия выглядела такой расстроенной, что я предложил ей вместе пойти в полицию, сказал, что, какой бы серьезной ни была проблема, там нам помогут ее разрешить. Но она ответила, что полиция будет последним местом, куда она обратится. Я попросил ее объяснить, в чем дело, но она лишь сказала, что ей пора, и заставила меня дать обещание вручить вам этот конверт, если она не придет за ним в ближайшие два дня. Она просила меня не открывать его.

Исаак протянул мне конверт. Он был открыт.

– Я, как обычно, дал слово и не сдержал его, – сказал он.

Я заглянул в конверт. В нем была стопка листков, исписанных от руки.

– Вы их прочли? – спросил я его. Старик кивнул.

– И о чем здесь говорится?

Исаак поднял голову. У него дрожали губы. Мне показалось, что он постарел еще лет на сто со дня нашей последней встречи.

– Это та история, что так вас занимает, Даниель. История женщины, которую я никогда не знал, но которая носила мое имя и была моей плотью и кровью. Теперь она ваша.

Я спрятал конверт в кармане пальто.

– А теперь, если вас не затруднит, оставьте меня здесь, наедине с ней. Недавно, когда я читал эти листки, мне показалось, будто я вновь обрел ее. Как я ни стараюсь, мне удается вспомнить ее лишь совсем крошкой. Знаете, в детстве она была молчаливой. Смотрела на все задумчиво и никогда не смеялась. Больше всего ей нравились сказки. Она всегда просила почитать ей, и, думаю, не было на свете другой такой маленькой девочки, которая научилась бы читать раньше ее. Она твердила, что хочет стать писательницей и составлять энциклопедии и трактаты по истории и философии. Ее мать считала, что это все из-за меня, что Нурия меня обожала и, так как была уверена, что папа любит только книги, решила писать книги, чтобы я любил и ее тоже.

– Исаак, мне не хочется оставлять вас здесь ночью одного. Почему бы вам не пойти со мной? Переночуете у нас, отец составит вам компанию.

Старик покачал головой.

– Мне есть чем заняться, Даниель. А вы идите домой и прочтите эти листки. Теперь они принадлежат вам.

Он отвернулся. Я направился к двери и был уже на пороге, когда Исаак окликнул меня голосом, скорее похожим на шепот:

– Даниель!

– Я слушаю.

– Будьте предельно осторожны.

Когда я вышел на улицу, мне показалось, что за мной скользнула какая-то черная тень. Я ускорил шаг и не останавливался, пока не добрался до дома. Отец сидел в своем кресле, держа на коленях открытый альбом с фотографиями. Заметив меня, он привстал, и на лице его отразилось явное облегчение.

– Я уже начал волноваться, – сказал он. – Как прошли похороны?

Я пожал плечами, и отец кивнул, словно желая показать, что тема закрыта.

– Я тут приготовил тебе кое-что поесть. Если хочешь, я все подогрею и…

– Я не голоден, спасибо. Перекусил по дороге.

Он посмотрел мне в глаза и снова кивнул. Потом повернулся и стал убирать со стола. Именно тогда, сам не знаю почему, я подошел к нему и крепко обнял. Отец, удивленный, тоже обнял меня.

– Ты здоров, мой мальчик?

– Я тебя люблю, – пробормотал я, еще сильнее прижимая его к себе.

Из церкви Святой Анны доносился колокольный звон, когда я принялся читать рукопись Нурии Монфорт. Ее мелкий ровный почерк напомнил мне идеальный порядок на ее письменном столе. Было похоже, что в словах она желала обрести покой и уверенность, которыми так и не наделила ее жизнь.

Второго случая уже не выпадет, дважды можно разве что о чем-то пожалеть. С Хулианом Караксом мы познакомились осенью 1933 года. В то время я работала в издательстве Кабестаня. Сеньор Кабестань «открыл» его в 1927 году во время одного из своих путешествий, которые называл «командировками для изучения издательского рынка». Хулиан зарабатывал на жизнь тем, что по вечерам играл на пианино в публичном доме, а по ночам писал. Хозяйка заведения, некая Ирен Марсо, была знакома со многими парижскими издателями. Благодаря ее просьбам, услугам и даже шантажу, Хулиан Каракс сумел опубликовать несколько романов в различных издательствах, однако коммерческого успеха ни одна из его книг не имела. Кабестань приобрел эксклюзивные права на издание произведений Каракса в Испании и Латинской Америке за ничтожную сумму, которая также предполагала перевод автором оригиналов с французского на испанский. Кабестань полагал, что сможет продать три тысячи экземпляров каждого романа, но выход первых двух изданий, опубликованных в Испании, дал плачевный результат: было продано не больше ста экземпляров каждого. Несмотря на это раз в два года мы получали от Хулиана новую рукопись, и Кабестань принимал ее без возражений, ссылаясь на то, что подписал договор с автором, к тому же не следует во всем искать выгоду, а хорошую литературу необходимо поддерживать.

Однажды, заинтригованная, я спросила, почему он продолжает публиковать романы Хулиана Каракса, хотя они и приносят ему одни убытки. Вместо ответа Кабестань подошел к книжной полке, взял экземпляр книги Хулиана и предложил мне его прочесть. Я так и сделала. В течение ближайших двух недель я прочла все его романы. Теперь меня уже занимал вопрос, почему мы продаем столь ничтожное число таких потрясающих книг.

– Не знаю, – сказал Кабестань. – Но я и впредь намерен его издавать.

Такой ответ показался мне благородным и заслуживающим восхищения, что совсем не вязалось с моим представлением о сеньоре Кабестане как о ловком, не чуждом корысти торговце. Возможно, я неверно о нем судила. Личность Хулиана Каракса постепенно все больше занимала меня. Все, что имело к нему отношение, было окутано пеленой тайны. По меньшей мере один или два раза в неделю кто-нибудь звонил в издательство и спрашивал адрес Хулиана. Вскоре я поняла, что это был один и тот же человек, представлявшийся разными именами. Я ограничивалась тем, что сообщала ему то, что было написано на обложках книг: Хулиан Каракс проживает в Париже. Со временем тот человек звонить перестал. Я же на всякий случай изъяла адрес Каракса из архивов издательства. Я знала его наизусть, так как была единственная, кто ему писал.

Через несколько месяцев я случайно наткнулась на бухгалтерский отчет, который типография прислала сеньору Кабестаню. Просмотрев его, я заметила, что издания книг Хулиана Каракса были целиком оплачены человеком, не имевшим отношения к издательству и мне тогда еще совершенно неизвестным, неким Микелем Молинером. Более того, расходы на печать и распространение книг на самом деле были существенно меньше той суммы, счет на которую был выставлен сеньору Молинеру. Цифры говорили сами за себя: издательство зарабатывало на том, что печатало книги, которые потом мертвым грузом оседали на складе. У меня не хватало смелости поставить под сомнение финансовую отчетность Кабестаня, так как я боялась потерять место. Я лишь записала адрес виллы на улице Пуэртаферриса, по которому мы посылали счета на имя Микеля Молинера. Этим адресом я воспользовалась лишь несколько месяцев спустя, осмелившись нанести визит сеньору Молинеру. Меня одолела совесть, и я приехала к нему с намерением рассказать о махинациях Кабестаня. Молинер с улыбкой сообщил мне, что уже знает о них:

– Каждый занимается тем, для чего годится.

Я спросила, не он ли так часто звонил, чтобы узнать адрес Каракса. Он ответил, что нет и, помрачнев, предупредил меня, что я не должна никому давать тот адрес. Никому и никогда.

Микель Молинер был загадочным человеком. Он жил один на вилле, превратившейся чуть ли не в руины. Она была частью наследства, которое Молинер получил от своего отца, промышленника, сколотившего состояние на производстве оружия и, как говорили, погревшего руки на войнах. Микель вел не имевший ничего общего с роскошью почти монашеский образ жизни. Он занимался тем, что тратил деньги, которые называл кровавыми, на восстановление музеев, соборов, школ, библиотек, больниц, а также на то, чтобы романы друга его юности Хулиана Каракса были опубликованы в его родном городе.