Я получила рукопись последнего романа Хулиана в конце 1935 года. Не знаю, от досады или от страха, но я отдала ее в типографию, даже не прочитав. Микель на последние сбережения оплатил издание на несколько месяцев вперед. А Кабестаню из-за серьезных проблем со здоровьем уже ни до чего не было дела. На той же неделе доктор, лечивший Микеля, пришел ко мне в издательство крайне озабоченный. Он заявил, что если Микель не перестанет работать в таком напряженном ритме, нам придется оставить все наши попытки победить его болезнь.

– Ему надо жить в горах, а не в Барселоне, где он вдыхает пыль и гарь. Он не кошка, ему не дано прожить девять жизней, а я ему не нянька. Заставьте его поскорее образумиться. Меня он совсем не слушает.

В полдень я решила зайти домой, чтобы поговорить с Микелем. Подойдя к двери, я вдруг услышала голоса. Микель с кем-то спорил. Сначала я подумала, что пришел кто-то из издательства, но потом мне показалось, что в разговоре промелькнуло имя Хулиана. Услышав шаги за дверью, я бегом поднялась на лестничную площадку верхнего этажа и спряталась в темноте. Оттуда мне удалось рассмотреть посетителя.

Это был мужчина, одетый в черное, на его лице застыло выражение глубокого безразличия, черные невыразительные глаза были похожи на рыбьи, а губы напоминали открытую рану. Прежде чем спуститься вниз по лестнице, он замер на мгновение и поднял взгляд к скрывавшему меня полумраку верхнего этажа. Я отпрянула к стене, затаив дыхание. Посетитель несколько секунд продолжал вглядываться в темноту, облизывая губы в плотоядной улыбке, словно почуяв мой запах, а потом стал медленно спускаться по лестнице. Я не выходила из своего укрытия, пока звук его шагов не стих где-то внизу. В воздухе растекался сильный запах камфоры. Микель сидел в кресле напротив окна, безжизненно свесив руки. Губы его дрожали. Я спросила, кто был этот человек и чего он хотел.

– Это был Фумеро. Он принес известия о Хулиане.

– Что он может знать о Хулиане? Микель с тоской посмотрел на меня:

– Хулиан женится.

Услышав эти слова, я буквально лишилась дара речи и без сил опустилась на стул. Микель, сжав мои руки в своих, сдавленным голосом, словно каждое слово давалось ему с большим трудом, принялся рассказывать мне подробности своего разговора с Фумеро и объяснять, что из этого следовало. Фумеро, воспользовавшись связями в полиции Парижа, сумел выяснить местонахождение Хулиана. Микель подозревал, что это произошло несколько месяцев или даже лет назад. Но его не столько волновало, что Фумеро нашел Каракса – это был лишь вопрос времени, сколько то, что инспектор только теперь решил рассказать обо всем, сообщив заодно невероятную новость о предстоящей свадьбе Хулиана. Бракосочетание, по словам Фумеро, было назначено на начало лета 1936 года. О невесте было известно только ее имя, которое в данном случае говорило само за себя: Ирен Марсо, хозяйка заведения, в котором Хулиан когда-то работал пианистом.

– Не понимаю, – пробормотала я. – Хулиан женится на своей покровительнице?

– Так и есть. Это не свадьба. Это сделка.

Ирен Марсо была на двадцать пять или тридцать лет старше Хулиана. Микель подозревал, что Ирен решилась на этот шаг, чтобы сделать Хулиана своим законным наследником, таким образом обеспечив его будущее.

– Но она и так ему помогает. Она всегда ему помогала.

– Возможно, она понимает, что не всегда сможет быть рядом с Хулианом.

Эхо этих слов задевало нас обоих слишком больно. Я опустилась на колени рядом с ним и крепко обняла его, кусая губы, стараясь сдержать слезы.

– Хулиан не любит эту женщину, Нурия, – говорил он, думая, что причина моей грусти заключалась только в этом.

– Хулиан не любит никого, кроме себя и своих проклятых книг, – прошептала я.

Подняв глаза, я увидела улыбку Микеля – печальную улыбку старого мудрого ребенка.

Мы задавались вопросом, почему Фумеро решил все это рассказать Микелю именно сейчас. Ответ не заставил себя ждать. Несколькими днями позже на пороге нашего дома снова появилась согбенная фигура Хорхе Алдайя, пылающего гневом и ненавистью. Фумеро рассказал ему, что Хулиан Каракс намерен жениться на богатой женщине и церемония бракосочетания будет проведена с блеском и роскошью, достойными бульварных романов. Виновник всех его бед был счастлив, и эта картина несколько дней терзала Хорхе Алдайя, обжигая ему душу. Он представлял себе Хулиана, увешанного золотыми побрякушками и восседающего на сундуках с добром, которое потерял он сам. Фумеро, разумеется, не сказал Алдайя самого главного, того, что Ирен Марсо, обладая некоторым состоянием, была хозяйкой публичного дома, а вовсе не сказочной принцессой. Умолчал он и о том, что невеста Каракса была на тридцать лет старше его и что это была не свадьба, а акт милосердия к конченому человеку без средств к существованию. Не сообщил он и о дне и месте проведения церемонии. Фумеро нужно было дать пищу безумной фантазии Алдайя, которая сделала свое дело, изнутри разъедая то, что еще осталось от его худого, терзаемого лихорадкой зловонного тела.

– Фумеро обманывает тебя, Хорхе, – сказал Микель.

– И ты, король лжецов, еще осмеливаешься обвинять ближнего! – словно в бреду кричал Алдайя.

Ему даже не было необходимости говорить о своих намерениях. Черные мысли ясно читались на изможденном лице Хорхе Алдайя, покрытом мертвенной бледностью. Микель хорошо понимал, что задумал Фумеро. Именно он научил его играть в шахматы в школе двадцать лет назад. Инспектор обладал тактическим гением ловца мелких мошек богомола и был терпелив как бог. Молинер послал Хулиану письмо, чтобы предупредить его.

Когда Фумеро решил, что время пришло, он сообщил Алдайя, чье сердце не без его помощи уже было отравлено ненавистью, о свадьбе Хулиана, которая должна была состояться через три дня. Сам он, по его словам, будучи офицером полиции, не должен быть замешан в подобном деле. Зато не состоявший ни на какой службе Хорхе мог своевременно отправиться в Париж и позаботиться о том, чтобы свадьба не состоялась. На вопрос дрожавшего от ярости Алдайя о том, как он сможет помешать церемонии, Фумеро спокойно предложил ему вызвать Хулиана в день бракосочетания на дуэль. Он даже достал для него пистолет, с помощью которого Хорхе должен был попасть прямо в черное сердце того, кто уничтожил династию Алдайя. Позже в полицейском отчете будет сказано, что из пистолета, обнаруженного возле тела сеньора Алдайя, было невозможно произвести выстрел из-за неисправности оружия, которое и взорвалось у самого лица стрелявшего. Об этом прекрасно знал Фумеро, когда перед отходом парижского поезда передавал Хорхе Алдайя на вокзале футляр с пистолетом. Он также понимал, что лихорадка, глупость и слепая ярость помешают Хорхе убить Хулиана на несколько запоздалой дуэли за честь семьи Алдайя ранним утром на кладбище Пер-Лашез. Но если же по какой-то случайности Хорхе хватит сил и умения осуществить задуманное, оружие, столь любезно предоставленное Фумеро, не позволит ему этого сделать, ибо на той дуэли, по замыслу Фумеро, должен был умереть не Хулиан, а сам Хорхе. Абсурдное существование его не находившей покоя души и жалкого разлагавшегося тела, которое столь долго и терпеливо поддерживал Фумеро, должно было наконец завершиться.

Инспектор понимал, что Хулиан никогда не примет вызов своего бывшего товарища, умирающего и жалкого. Именно поэтому Фумеро научил Хорхе, как следует действовать, до мельчайших деталей продумав его шаги. Алдайя должен был признаться, что письмо, написанное Пенелопой много лет назад, в котором она сообщала о предстоящем замужестве, прося Хулиана забыть ее, – фальшивка. Будто бы сам Хорхе и заставил ее написать эту ложь, в то время как она отчаянно рыдала и клялась, что ее любовь к Караксу бессмертна. Алдайя должен был сказать, что его несчастная сестра все еще ждет своего Хулиана, и сердце ее истекает кровью, а душа умирает от одиночества. Этого будет вполне достаточно. Достаточно для того, чтобы Каракс, после того как пистолет взорвется в руках у Хорхе Алдайя, забыв о свадьбе, вернулся в Барселону в поисках Пенелопы и их несостоявшегося счастья. А там, в Барселоне, как паук, расставивший сети, его уже будет поджидать он – полицейский инспектор Франсиско Хавьер Фумеро.