В годы, когда дела его шли в гору, а любовные истории все более запутывались, он частенько думал о том времени, когда сможет освободиться от напряжения. Он всегда знал, что должен наступить конец этому сумасшедшему дому, этой конспирации, беготне и суете, головной боли, усталости. Он всегда боялся сердечного приступа. Грейн решил для себя, что к пятидесяти откажется от этого безумства. Вернется к преподаванию и учебе. Может быть, он напишет книгу. Сколько можно бегать и метаться?

Но вот наступило это время (не к пятидесяти, а к сорока семи), и уже в первый день он не знал, что с собой делать. Заняться учебой? Что ему изучать? Еврейство? А в чем будет состоять его еврейство? Сможет ли он на самом деле соблюдать все законы кодекса «Шулхан арух» со всеми их строгостями? Сможет ли молиться трижды в день? У него были все аргументы, чтобы отвергнуть светский образ жизни с его суетой, но не было никакого фундамента для религиозного поведения. Действительно ли он способен верить, что Бог даровал Тору? Живет ли в нем вера, что, соблюдая законы еврейства, он служит Богу? Существует ли среда, соответствующая такому, как он, еврею, который верит в Бога, но не в то, что Творец как-то проявляет Себя в материальном мире, не в догмы? Может ли существовать синагога для чистых деистов и богоискателей?

Религия, как воспринимал ее Грейн, состояла в том, чтобы жить, не строя свое собственное счастье на несчастье других. Люди, будучи детьми Божьими, не должны несправедливо обходиться друг с другом. Им надлежит, насколько это возможно, помогать друг другу. В этом суть Торы, христианства, буддизма, всех религий. Все остальное можно назвать фольклором. Но когда у религии отбирают фольклор, она остается голой и почти полностью негативной. Известны тысячи вещей, которые делать нельзя, но при этом остается мало того, что делать можно. Отпадают дисциплина, необходимость и возможность быть вместе с другими людьми, атмосфера радости. Какой смысл в еврействе без бороды, пейсов, синагоги, священных книг, без талеса и филактерий, без субботы и праздников? Такое еврейство не может заполнить день. И еще: такое еврейство будет каждую минуту подвергаться опасности распасться именно из-за нехватки регулирующих предписаний и символики. Человек не может служить Богу один, точно так же, как не может в одиночку служить отечеству… Он не может в одиночку вести войну против Сатаны, как не может один победить Гитлера или Сталина… Он, Грейн, сам это утверждал в тот вечер, когда (сразу же после этого утверждения) увел с собой Анну, как будто хотел этим доказать, что красивые речи являются полной противоположностью красивых деяний…

За эти семь месяцев много что произошло. Станислав Лурье умер от горя. Лея заболела раком. Джек женился на шиксе. Анита живет с каким-то коммунистом, да к тому же неевреем. Эстер вышла замуж за Мориса Плоткина. Кары за его прегрешения следовали ясно и однозначно. Он ждал, что вскоре после этого последует последний удар: смерть. Из страха перед смертью он сейчас бежал от Анны. Но что ему делать прямо сейчас, в нынешнюю пятницу? А как вести себя завтра? Соблюдать ли законы субботы? Зажечь ли сегодня вечером субботние свечи? Следует ли ему закупить сейчас еду, чтобы в субботу не пришлось держать в руках деньги? Перестать ли есть некошерную еду? А что будет, когда Лея вернется домой? Она не религиозна. Он не может принудить ее высаливать мясо, держать кошерную кухню.

Среди идеалов, которые он наметил себе на потом, на тот день, когда он вернется к Богу, было вегетарианство. Как можно служить Богу, когда режешь его тварей? Как можно просить милости Небес, если каждый день проливаешь кровь, когда волочишь Божьих тварей на бойню, когда причиняешь им горести, сокращая дни и годы их жизни? Как можно просить милости от Бога, если вытаскиваешь рыбу из реки и смотришь, как она, задыхаясь, бьется на крючке. Грейн как-то побывал на чикагских бойнях и тогда дал клятву перестать есть мясо. Он даже понимал, что, поедая молоко и яйца, стимулируешь убийство скота и птицы, потому что молоко можно получить лишь тогда, когда отправляешь на бойню тех, кому оно предназначено. Птичьи фермы опять же рано или поздно продают кур на мясо. Почему он неспособен поступить так, как поступают миллионы индусов? Можно без проблем питаться фруктами, овощами, хлебом, кашами, растительным маслом и всем, что дает земля. Если род человеческий сильно умножится, дело так и так дойдет до этого.

Да, но, когда доходит до этого конкретно, все оказывается ужасно сложно. Уже сегодня за обедом Грейн столкнулся с проблемой. Он зашел в кафетерий, но все сэндвичи, все салаты, все вареные блюда содержали либо мясо, либо рыбу, либо молоко, либо яйца. Он даже не мог выпить кофе со сливками, съел тарелку овощей с хлебом, блюдце слив и запил все это чаем. Но что он будет есть на ужин? А как он может носить шерстяную одежду и кожаную обувь? Овец стригут до тех пор, пока не зарежут. Одно влечет за собой другое. Он должен был носить только полотняную одежду и обувь с деревянными или резиновыми подметками. Но что скажет Лея? Точно так же, как она не религиозна, она и не вегетарианка. А что он станет делать, когда поедет к своим клиентам? Они не будут доверять бизнесмену, ведущему себя подобно Махатме Ганди. Женщины очень любят, когда пробуют приготовленные ими блюда. А на чем ему спать ночью? Матрас набит конским волосом, подушка — перьями. Куда ни повернись, всюду используют чужое мясо, чужую кожу, чужие волосы, чужие кости…

Грейн встал со скамейки и пошел домой. Он шел и думал о путях Господних. Если Бог ненавидит убийство и кровопролитие, то почему Он сотворил мир, полный убийств? Почему Он сотворил тысячи видов зверей, птиц, змей, способных лишь убивать других живых тварей? Зачем нужна борьба за существование, если насилие противно Его святому имени? А что делать Америке, если на нее нападут большевики? Не бросать атомную бомбу, потому что она погубит невинных граждан? Позволить сталинистам управлять Америкой при помощи НКВД и ставить миллионы людей к стенке, как они это давно уже делают в России, а теперь начали делать и в Китае? Нет, буквально воспринимаемое христианство — это несомненная фальшь. Оно бы привело к тому, что клика мерзавцев поработила бы род человеческий на долгие поколения. Христиане сами это знают. Нагорная проповедь для них не более чем поэзия. Но может ли мир жить в соответствии с духом еврейства? Можно ли соблюдать заповедь «не убий» и при этом вести войны? Можно ли распространить «не убий» только на людей, не беря в расчет животных? Как провести четкую границу между нападением и защитой? А что с народами, у которых слишком маленькая территория? Могут ли они утверждать, что их агрессия является формой защиты? А что будут делать евреи в Эрец-Исраэль, когда на них нападут арабы? Дело уже идет к этому…

Да, но как только отвергаешь идею, что Богу свойственны любовь и жалость, приходится прийти к прямо противоположному выводу о том, что Он — нацист, гангстер Аль Капоне, чекист. Среднего пути между этими двумя крайностями нет и быть не может. Либо Бог — это высшая степень любви, либо Он — наихудшая степень злодейства. Серенькой, нейтральной фигурой Бог, сотворивший небо и землю, наверняка быть не может. Разве что представить себе, что Он слеп, глух и нем, как это делают материалисты…

Сейчас это были для Грейна вопросы не чисто академические, а непосредственно касающиеся его самого, его жизни, и ответы на них должны определить, что ему теперь делать…

«Я проживу эту субботу точно так же, как ее прожил бы мой отец при этих обстоятельствах! — решил Грейн. — У меня нет другого образца для подражания, кроме него. Я не могу служить Богу абстрактно. У меня должен быть путь, путь… Попытаюсь хотя бы в нынешнюю субботу! Да, что бы отец делал сейчас, оказавшись в моем положении?»

В тот момент, когда Грейн решил взять в качестве примера своего отца, он уже знал, что делать. Он должен приготовить себе еды на субботу, но это должна быть такая еда, которую не требуется держать в холодильнике — ведь когда открывают дверцу холодильника, зажигается лампочка. И вообще, холодильник — это «мукце».[327] Но только что это может быть за еда? Хлеб, фрукты, орехи. Но можно ли щелкать орехи в субботу? Кажется, можно. Посмотрю «Шулхан арух»… Грейн вышел из парка и направился к Коламбус-авеню. Купил черного хлеба, бутылку кукурузного масла, пакет изюма, фунт кураги. На Бродвее он зашел еще в один магазин и купил орехов, миндаля и жестковатых груш. Закупка еды на субботу, причем такой еды, в которой не было никаких ингредиентов животного происхождения, развлекла Грейна. Снова, как в детские годы, он делал покупки на субботу. По дороге он спохватился, что отец не стал бы пользоваться его посудой. Он зашел в магазин, где продавали посуду, и купил тарелку, нож, вилку. Проходя мимо винной лавки, Грейн вспомнил, что для кидуша вечером и утром, а также для обряда гавдалы необходимо вино. В лавке нашлось кошерное вино, и Грейн купил бутылку. Он нес тяжелый пакет, но такси не взял. Где это сказано, что все должно быть легким?