«Это Америка, а не Европа! — говорила себе Анна. — Здесь надо заниматься делом, а не пустым самокопанием… Если вся Америка стоит на успехе, то пусть будет успех».

Сам этот день казался символом успеха: солнечный, ясный, не слишком жаркий. Ветерок, который дул с Гудзона, приносил с собой летние запахи. Перед цветочными магазинами на Бродвее стояли целые выставки цветов, которые продавали очень дешево. Магазины, торговавшие фруктами, были завалены отборным товаром. Good humor man,[275] продававший мороженое, звонил в колокольчики. Он был в белой униформе морского офицера. Машина с цистерной проехала мимо и обрызгала улицу водой. С тех пор как Анна купила машину и научилась ее водить, Нью-Йорк и вся Америка стали ей ближе, доступнее. Далекое стало близким. От мысли до дела проходило всего мгновение. Только что она была на Риверсайд-драйв, и вот она уже едет через Сентрал-парк. Деревья были в этом году зеленее, чем обычно, может быть, потому, что весной шло много дождей. Она остановилась рядом с грязной грунтовой дорогой и смотрела на молодых людей и девушек, проезжавших мимо нее верхом на лошадях. Запах конского навоза смешивался с запахами травы, воды и бензина. «Хорошо жить, несмотря на все сложности, — подумала Анна. — Америка — благословенная страна… Здесь, когда хочется что-то сделать, нет никаких преград». Теперь Анна ехала домой, в свою квартиру на Пятой авеню, во-первых, потому, что пообещала Грейну, что они будут вместе обедать. А во-вторых, потому, что ей требовалось долго разговаривать по телефону, а это удобнее всего делать у себя дома. Когда сидишь в удобном кресле, слова имеют совсем другой эффект, чем когда ты стоишь в тесной и душной телефонной будке. Когда у тебя в банке есть деньги, бизнес идет совершенно иначе, чем если приходится дрожать над каждым центом. «Даже в любви не следует целиком зависеть от любимого человека, — думала Анна. — Если он чувствует, что ты сходишь по нему с ума и он для тебя всё, то он топчет тебя ногами, даже если влюблен… Всегда надо иметь в запасе какую-то козырную карту».

Анна ехала по Пятой авеню. Останавливаясь на красный свет светофора, она каждый раз рассматривала витрины. Там было полным-полно дорогих вещей: платьев, драгоценностей, белья, мебели, серебра — все новейших моделей. Даже обложки книг выглядели в этом году красочнее и привлекательнее, чем во все прочие годы. Тысячи талантов сидели в Нью-Йорке и выдумывали все новые штучки, новые вариации, новые приемы, чтобы привлекать покупателей, точно так же, как цветы окрашиваются в самые разнообразные тона, чтобы привлекать пчел, переносящих их пыльцу. «Да, Фрейд прав. Главное на свете — секс, — философствовала Анна. — Чего бы, например, стоил мой приезд домой, если бы Герц не ждал меня? Не стоило бы даже варить кофе…»

Она открыла своим ключом дверь и услышала, что Грейн разговаривает по телефону. Как только она вошла, он поспешно закончил разговор. Как будто прервал его посредине… «Неужели он все еще болтает с этой сумасшедшей Эстер? — сказала себе Анна. — Это у него просто болезнь. Он наверняка и спит с нею тоже, свинья. Все его клятвы гроша ломаного не стоят… — Анна была зла, но решила не показывать своего гнева. — Я проучу его тогда, когда мне это будет удобно!» — сказала она себе. Грейн вышел ей навстречу в шлепанцах, в брюках и в расстегнутой рубашке. Он, наверное, одевался, когда эта баба ему позвонила. Или когда он ей позвонил… Анне подумалось, что за последние недели его золотистые волосы весьма поредели и заметно поседели на висках. У него уже почти появилась лысина.

— Ну, что там у твоего папы?

Анна закусила губу.

— Я тебе говорила: без меня он не бизнесмен. Он все потерял. Это правда. К тому же он, похоже, болен.

— Он что-то говорил обо мне?

— Ни единого слова.

— А о чем он говорил?

Анна больше не могла сдерживаться:

— О чем ты болтаешь с этой сдвинутой бабой, с этой бруклинской Ентой? И почему ты положил трубку как раз в тот момент, когда я вошла? Если ты так привязан к этой Яхне[276] среднего возраста, то что ты мне крутишь голову? Сколько, ты думаешь, я буду терпеть твое вранье и лживые клятвы? Сколько ты собираешься продолжать разыгрывать эту гнусную комедию?

Грейн ответил не сразу:

— Я разговаривал с Леей, а не с ней.

— А о чем тебе разговаривать с Леей?

— Лея больна. У нее опухоль груди…

Грейн побелел, и голос его задрожал. Анна молчала. Поняла, что он говорит правду.

— Когда это случилось?

— Неожиданно. В понедельник ее будут оперировать…

— Плохо, — сказала Анна. В ее словах был двойной смысл. Она словно хотела сказать: «Плохо еще и то, что если это может случиться с кем-то из нас, тогда все наши планы мало чего стоят».

Анна вошла в спальню, сняла костюм, накинула домашний халат и сунула ноги в шлепанцы. Заодно пощупала свои груди. Кто знает? Может быть, и у нее тоже какая-нибудь болячка?.. Нет, слава Богу. Ничего такого нет. Она пошла на кухню. Грейн вошел туда следом.

— В какой больнице ее будут оперировать?

Грейн сказал в какой.

— Ну, это не обязательно должен быть рак. Врачи сейчас очень осторожны.

— Я не хочу предсказывать дурной конец, но ее мать от этого умерла…

«Если так, то он скоро будет свободен», — пронеслась мысль в голове у Анны. Эта мысль как будто обожгла ее.

— Такие вещи не всегда передаются по наследству.

— Будем надеяться, что это так.

— Кстати, а отчего умерла твоя мать?

— Она умерла от чахотки. Тебе это прекрасно известно.

— Нет, я уже плохо помню…

Грейн немного подождал:

— Звонил Яша Котик.

— Чего он хочет?

— В гардеробной лопнула труба. Залило его одежду…

— Что? За это несет ответственность компания, а не я. У них, наверное, есть страховка.

— Поскольку он субарендатор, то он не может требовать компенсации.

— Вот как? Да, это тоже верно.

Какое-то время Грейн ничего не говорил. Анна возилась с кофеваркой. На столе в вазе стоял букет цветов. Анна подлила в вазу воды. Солнце заливало кухню, через раскрытое окно дул теплый ветерок. Жужжала одинокая муха. В окно заглядывало бледно-голубое небо, в котором с гулом пролетал самолет. Аромат кофе смешивался с запахом роз и лилий. А Грейна как будто оглушили сильные запахи. Он уселся на стул в рубашке, незаправленной в брюки, и сидел как-то бездумно, окруженный тишиной и смертью со всех сторон. Куда бы он только ни повернулся, в последнее время он слышал одну и ту же историю: сердечный приступ, рак, апоплексический удар. В Нью-Йорке у него немного знакомых, но их оказалось достаточно, чтобы каждый раз его потрясала чья-то смерть. Умирали клиенты, которых Грейн обеспечивал на старости лет акциями «Взаимного фонда». Умирали учителя, которые вместе с ним преподавали во всякого рода талмуд-торах в Бронзвилле или в Бронксе. Известие об операции, предстоящей Лее, которое она сама донесла до него в телефонном разговоре, стало для Грейна настоящим ударом. Лея прямо сказала ему: она заболела из-за душевных терзаний и унижений, которые он на нее обрушил. Она даже припомнила Станислава Лурье:

— Сначала ты угробил его, теперь настала моя очередь.

В понедельник Анне пришлось поехать к своему отцу в Эсбури-парк. Он должен был подписать документы. Анне удалось достичь договоренности с одной фирмой. Появилась возможность спасти часть состояния Бориса Маковера. За считаные дни Анна совершила настоящее чудо. Она помирила перессорившихся между собой компаньонов. Привлекла к делу опытного, известного адвоката. Связалась с агентством, занимающимся охраной верфей. Анна прекрасно понимала, что при этом рискует головой. Ее заранее предупредили относительно возможных «последствий». Но, несмотря на все предупреждения, она твердо решила, что справедливость должна восторжествовать, даже если это будет стоить ей жизни. За считаные дни она установила контакты с такими авторитетными и влиятельными людьми, к которым, как все были убеждены, просто так, «с улицы», пробиться невозможно. Несколько судов были уже разобраны, а их детали разграблены, растащены и распроданы за гроши. Однако оставалось еще более двадцати судов. И они стоили больше тех трех миллионов долларов, за которые в свое время были куплены все суда вместе взятые. Анна полностью остановила разборку судов на переплавку. Уволила всех рабочих и инженеров. Нашла верфь, в которой стоимость аренды составляла треть от того, что приходилось платить до сих пор. Как ни странно, но тот же самый военно-морской флот, который раньше продал эти суда, был теперь заинтересован в приобретении их деталей… Чем больше разбиралась Анна в ошибках, допущенных отцом и его компаньонами, тем больше удивлялась. Все эти мужчины вели себя как настоящие болваны. Они буквально ума лишились. Корабли — это ведь не дома, которые можно купить, взяв в банке ипотечную ссуду, а потом сдать квартиры и предоставить квартиросъемщикам оплачивать долги. Чтобы заниматься кораблями, надо иметь острый ум, знания, инициативу, обладать умением ориентироваться…