Малич вынужденно притормозил рядом с троицей возмущенных соседок и уточнил:

- Это вы сейчас о чем, бабТонь?

- Да про притон твой, Никитич! – взвизгнула Чернышева, быстро сориентировавшись, что почему бы и не замириться с противоборствующей коалицией за счет соседа. – Который ты в первой квартире держишь!

- Вы что, дамы, криминальных сериалов пересмотрели? – крякнул Андрей Никитич, оглядывая каждую из женщин по очереди. – Какой притон? Вы в своем уме?

- Да как ты своими глазами бесстыжими еще на нас смотришь? – наступала на него, выскочив из сарая мадам Пищик. – У тебя ж у самого дочки! Ты что делаешь? Ты про Юльку подумал? Или ее тоже того? В притон свой готовишь? Сожрали тебя капиталисты и не подавились!

- Антонина Васильевна! – рявкнул Малич. – Вы сначала думайте, потом говорите. Совсем помешались на своих капиталистах. Еще раз повторяю. Какой притон? Там учительница живет. С чего вы вообще это выдумали?

- Ах учительница! – колыхнула могучей грудью Буханова. – Знаем мы таких учительниц! И многому она тебя научила?

- Да меня как-то уже не надо ничему учить, - снова беря себя в руки, отозвался Малич. – Что вам опять не так? Чего революцию очередную устраиваете?

От таких заявок главная революционерка Гунинского особняка влезла на тачанку:

- Ты давай не отнекивайся! Все мы про тебя и твои делишки знаем! И сворачивай свою деятельность, покуда я заявление не написала куда надо!

- Пишите, - махнул рукой Андрей Никитич, - если хотите выставить себя на посмешище.

- Не, ну совсем страх потерял! – устремилась вслед за бабой Тоней Надька. – Думает, раз родственником влиятельным обзавелся, так на него управы нет! Притащил в чужую хату двух шалав – и все шито-крыто! Никто и не заметил!

- Каких шалав? Каких двух? – снова начал закипать Малич. – Надежда, ты ж всегда была на других баррикадах. Что у вас стряслось, объяснит кто-то по-человечески?

- Я всегда за справедливость была!

- Мы говорим про этих двух баб! – вмешалась Клара. – Которая раньше и которая позже! Мужики к ним шляются, бухают по-черному, бабе Тоне хамят. И если ты с этой второй лизался, это еще не значит, что мы позволим, чтобы такое в нашем доме творилось!

- А еще говорят, что с ума по одиночке сходят, - вздохнул Андрей Никитич, нифига не поняв из пылкой речи Бухановой и намереваясь все же уйти домой.

- Макаровна! Ну ты-то тоже видала! – заорала Надька, приметив, как мимо них, ничем не заинтересованная, проплывает историчка Анна Макаровна, как обычно себе на уме. – Мы с тобой же вчера тут на этом самом месте торчали, когда эта девка, которая своей машиной мне палисадник подмяла, вся напомаженная куда-то уехала, а! Не иначе как по клиентам!

- Какая еще девка? – остановилась Анна Макаровна, оглянув всю честную компанию. – Это ты про Стефанию Яновну, что ли?

- Про кого? – оторопело переспросил Малич, шальным взглядом уставившись на очередную участницу цирка, творящегося на его глазах.

- Ну как про кого? – пожала плечами Анна Макаровна, женщина с высшим образованием, дочерью-археологом и неизбывной любовью к театру. – Про постоялицу вашу. Стефанию Яновну Адамову. Актрису нашей муздрамы. Я когда ее увидела в собственном дворе, так удивилась, все спросить хотела, как она к нам попала, откуда такая удача. Я же спектакли с ней все пересмотрела и не по одному разу, Андрей Никитич. Еще по театру Брехта ее помню – меня дочка водила, когда я к ней ездила. Адамова тогда, правда, совсем молоденькая была, но так блистала, так блистала! У меня и автограф есть...

Не дослушав окончания этой тирады, Малич ринулся в подъезд и яростно вдавил кнопку звонка квартиры, ставшей предметом дворового скандала. Все, что он слышал, было сосредоточено за чертовой дверью, и вызывало лишь желание ее снести.

Шаги. Негромкие, торопливые. Стешины.

Щелчок замка – он почти ощущал, как холодного металла коснулись ее пальцы.

Скрип петель.

И одновременно с этим низкий голос:

- Клуша, ты что-то забыла?

И глаза в глаза. Он и она. Двое. В одно мгновение.

И Стеша рванула на себя ручку в отчаянной попытке немедленно запереться.

- Даже не думай! – Андрей перехватил дверь и дернул на себя, распахнув полностью. Разглядывал ее жадным взглядом, в котором были ревность, любовь, страх, беспокойство, все то, чем он был наполнен дни без нее, но удерживал себя на месте, вцепившись в дерево до побелевших костяшек. Мышцы на шее напряглись. Он сглотнул и наконец глухо выдохнул: - Погостила? Домой пошли!

- Как ты меня нашел?! – в противовес его негромкому голосу вскрикнула Стефания.

- Сейчас неважно, - он ухватил ее за руку и выволок в подъезд, который следом огласился звуком захлопнувшейся двери. – Пошли!

И шустро сбежал по ступенькам, крепко удерживая ее ладонь в своей. Она вырывалась. Она так вырывалась, что ей казалось, точно вывихнет собственное плечо жалкими попытками сбежать.

- Пусти! – потребовала Стеша, когда они оказались во дворе, а на них, раскрыв рты, смотрели так и не разошедшиеся бабы, включая даже Анну Макаровну, но ни ему, ни ей не было до них дела.

- Пусти, говорю! Андрей! Оставь меня в покое!

- И не подумаю, - бросил он, не оборачиваясь и продолжая уверенно тащить ее сначала по крыльцу, а потом по лестничным пролетам. Главное – добраться до квартиры. И пусть потом делает, что хочет!

- Перестань! Не имеешь права! Да куда ты меня тянешь, а?! 

Оказавшись, наконец, на своем этаже, он обернулся к ней и снова оглядел ее всю – испуганную, взъерошенную, как птичка, попавшая под шквальный ветер. И все-таки невозможно красивую – в мягких спортивных брючках пудрового цвета и светлой футболке. И еще в тапочках. Комнатных тапочках совсем не из ее оперы. Щелкнул замок, Малич втолкнул ее в квартиру и сказал:

- Домой.

- Домой? – прошипела она, отскочив от него.

Андрей отпустил ее и привалился спиной к двери. С улыбкой разглядывал ее посреди своей собственной прихожей. Зрелище было непривычным и презабавным. И от этого улыбка его становилась все шире.

А ей хотелось вцепиться в его физиономию и стереть это дурацкое выражение лица, чтобы он немедленно прекратил так на нее смотреть, что сердце подпрыгивает к горлу и стучит все сильнее, заставляя ее на ряду с лютой яростью чувствовать облегчение – наконец-то! Наконец-то!

- Ты какого черта творишь? – заорала она, понимая, что еще немного, и точно начнет молотить по нему кулаками. – Ты нафига меня сюда притащил? Тебе приключений мало? Решил еще добавить?! Чья это квартира?!

- Моя, - негромко ответил он, словно боялся спугнуть. – В этой квартире живу я. И мои дочки. Но Женька недавно переехала. Еще у нас есть Юлька, она учится в универе. Стрекоза та еще! Они тебе понравятся. И ты им понравишься.

- О! Так ты у нас многодетный отец! А твой третий, от бабы Моджеевского, надо полагать, живет с так называемым счастливым папашей, и потому тоже не здесь? – отчеканила ледяным голосом Стефания.

Он завис на мгновение. Смотрел на нее и думал, что не иначе над двором что-то распылили. Что особенным образом влияет на женский ум. Балаган, устроенный соседками получасом ранее, подтверждал это умозаключение.

- Это ты сейчас что пытаешься мне сказать? – уточнил Андрей и все же отлепился от двери, сделав шаг к Стеше.

- То! – вспылила она, сложив руки на груди, будто бы отгородившись от него и от всего мира. – Это твое дело, с кем ты спишь, и мы друг другу ничего не обещали! Но, твою мать, Андрей! Женщина хозяина города? Ты серьезно? Если он узнает, он же тебя в порошок сотрет и добавит секретным ингредиентом в цемент, который закупает для своих строек! И я не уверена, что это пойдет на пользу солнечногорским жилищным фондам!

Ответом на заботу, проявленную таким нетривиальным способом, стал его громкий и веселый смех. До слез. Стефания, глядя на него, тоже чувствовала активную работу предательских слезных желез, а это ее совершенно не устраивало – еще реветь при нем! Да она вообще никогда не ревет!