К слову, я в ней потел, трясся в судорогах и выпускал из себя энергию, как и просили. Так что от меня воняло потом, гарью, какой-то химией… А ещё на одежде отчего-то хватало круглых, будто от пуль, дыр. И ходить в таком виде по территории «Васильков» не хотелось.

Когда мы вышли из палаты в коридор, Мария Михайловна наконец-то заметила мой наряд от-кутюр. А может, просто унюхала, но об этом как-то думать не хотелось…

В любом случае, покачав головой, она предложила:

- Может, сначала душ и переодеться, Федь?

- Да я бы с радостью, Мария Михайловна… Только у меня, боюсь, вся одежда после занятий в таком же виде… – я развёл руками.

- Сейчас тебе принесут приличный комплект! – задумавшись лишь на секунду, решила проблему проректор. – А ты пока сходи в душ здесь, в лекарском крыле. А потом сразу дуй в мой кабинет.

- Понял… Принял… – кивнул я.

- Алексей Павлович! – позвала Мария Михайловна.

- Слышал-слышал! Сейчас всё Фёдору покажу! – отозвался лекарь.

Через полчаса я вошёл в административный корпус в свежих льняных брюках, льняной же рубашке – и чуть пошатываясь. Вестибулярный аппарат у меня пока ещё сбоил. Равно как и зрение. Но лекарь заверил меня, что эти симптомы должны пройти через пару часов.

Осторожно постучавшись в кабинет, я заглянул и застал Марию Михайловну в отвратительном расположении духа. Она сидела в кресле, судорожно сжимая мягкие подлокотники, и смотрела куда-то в пустоту перед собой. Кажется, госпожа проректор вообще не заметила моего появления.

- Мария Михайловна? – позвал я.

- Что?.. А, садись! – Малая кивнула на стул для наказаний.

Ну так я его мысленно называл в прошлый раз… Просто тогда я ещё не знал, что такое настоящий стул для наказаний.

Примостившись на самый краешек, я скосил взгляд вниз и увидел под столом бутылку с янтарной жидкостью. Вслух, конечно, ничего говорить не стал. А Мария не стала оправдываться, хотя прекрасно видела мой «подстольный» взгляд.

Вместо этого она молча встала, дошла до двери и заперла дверь на замок. А затем вернулась к столу, открыв выдвижной ящик, что-то нажала внутри… И стены кабинета посерели прямо у меня на глазах.

- Ого! – оценил я.

- Защита от прослушивания, – пояснила проректор. – Федь…

Женщина на миг замялась, и я решил, что надо тоже подать голос:

- Да?

- Ты, скорее всего, ничего не знаешь о кризисах, верно? – произнесла она, глядя на меня с усталым, но всё же интересом.

- Ничего! – признался я. – Только то, что уже здесь краем уха слышал.

- Всё верно, – кивнула проректор, взяв в руки планшет, лежавший на столе. – Не знаешь, потому что… Эта информация, она закрытая. Её не рассказывают ученикам первого года обучения. Её рассказывают уже после… В общем, после первого кризиса.

- Так… Но это ведь ничего не объясняет! – сдвинув брови, заметил я.

- Верно… Сколько всего рангов у двусердых? – неожиданно задала вопрос Мария.

- Десять! – ответил я, вспомнив информацию, которую успел вычитать из учебников. – Три ранга отроков, младшие и старшие кметы, младшие и старшие бояре, младшие и старшие витязи и богатырь… Богатур!

Кляня себя на чём свет стоит, я в очередной раз обещал себе поменьше шариться в памяти Андрея. В этом мире богатыри так и остались монгольскими богатурами. Как дань памяти тому народу, что храбро сдерживал первый натиск Тьмы.

- Верно… А знаешь, как определяется, что достигнут следующий ранг? – уточнила проректор.

- Само собой, нет! – признался я. – В учебниках что-то было про объёмы пропускаемой «теньки», про…

- Всё чушь! – отмахнулась Мария Михайловна. – Ранг достигается после кризиса. И всего кризисов, как ты понимаешь, девять. Есть те, кто говорит, что первый кризис – это получение чёрного сердца. А значит, возможно, кризисов вообще десять. И тут можно найти сходства и отличия... Но не в этом суть! Каждый кризис – это скачкообразный переход духовной и физической структуры двусердого на новый ранг.

- Значит, если я могу пропускать через себя количество «теньки», как отрок второго ранга, если могу делать всё, что делает отрок второго ранга, но не прошёл кризис – то я всё ещё отрок третьего ранга, так? – уточнил я.

- Именно! – кивнула Мария Михайловна. – Единственное, что определяет переход с ранга на ранг – это кризисы. Они хорошо видны по энергетической структуре, которая у тебя есть. Да и внешне остаются отметки…

Она встала, сняла пиджак, кинув его на стол, и расстегнула пуговицы на рубашке до солнечного сплетения. После чего оголила правое плечо.

- Видишь? – она указала на изгиб шрама в том месте, где он поворачивал к шее.

Такой же был и у меня. Но если мой был относительно ровный, то у Марии Михайловны на изгибе было пять ответвлений, ведущих к руке. В итоге, в этом месте шрам больше напоминал спину какого-то дракона с гребнем.

- Младший боярин, так получается? – догадался я. – Каждое ответвление – пройденный кризис?

- Так, – кивнула проректор, возвращая рубашку на место и усаживаясь в кресло. – Соответственно, у богатуров таких ответвлений девять. Шесть на плече, три – на груди.

- И в чём заключаются кризисы? – спросил я. – Что в это время происходит?

- Для того, кто через этот кризис проходит, ничего. Просто ты засыпаешь. И спишь день, два, три… – Мария Михайловна застегнула пуговицы и откинулась на спинку кресла. – Во всяком случае, для тех, кто кризис прошёл, всё именно так…

- А для тех, кто не прошёл? – тихо уточнил я.

- Они не говорят правды… – ответила проректор, а затем подтолкнула в мою сторону планшет. – Тут уже одиннадцать лет хранится один ролик. Ты даже не представляешь, какие усилия мне пришлось приложить, чтобы он оказался у меня… Я такого количества бумаг за всю жизнь не подписывала… Просто посмотри…

Мария глянула на меня, а затем отвернулась к окну, сцепив руки на груди. Я взял планшет и, проведя пальцем по экрану, активировал устройство. Похоже, оно работало на древней системе управления, которую уже давным-давно сменили четыре новых версии.

А ещё на этом устройстве был всего один файл. Один-единственный. Видео. Хотя в этом мире говорили просто «ролик».

Я ткнул в файл, и проигрыватель открылся. Ещё секунд пять он «тупил», а потом наконец-то пошло видео. Судя по полосе таймера, оно длилось почти двадцать минут. И я начал просмотр, очень надеясь, что вот-вот получу ответы на наболевшие вопросы.

Съёмка велась сверху. Я почти сразу понял, что камера висит в углу комнаты, под потолком. А на видео была именно комната. Хотя правильнее было бы сказать, камера. Настоящая камера с голыми бетонными стенами и кроватью в центре.

На кровати лежал молодой человек моего возраста. Двусердый, как я понял, разглядев тёмную полосу на правой щеке. Его грудь мерно вздымалась и опускалась. Руки свободно лежали вдоль тела. На спокойном лице не было ни одной эмоции.

- Так выглядит кризис со стороны, – проговорила Мария Михайловна, даже не оборачиваясь к планшету. – Как я и говорила, человек просто спит. Сон крайне глубокий, спокойный. А в этот момент его тело и энергетическая структура меняются. Очень быстро…

В ролике ничего не происходило, но я продолжал смотреть, не отрываясь. Будто пытался разглядеть сквозь физическую оболочку те изменения, которые шли в спящем парне.

- Во время кризиса двусердых всегда помещают в карантин, – сообщила Мария Михайловна. – У нас в городе он находится в подвалах Тёмного Приказа. За дверью на посту группа быстрого реагирования в тяжёлой артефактной броне. Они заходят, когда двусердый просыпается…

Стоило проректору замолчать, как картинка изменилась. Молодой человек вздрогнул и открыл глаза. Пару секунд он смотрел в потолок, а потом медленно сел на кровати.

В этот же момент вокруг него прямо из пола выросли толстые прутья решётки. В тот же момент дверь в камеру открылась – судя по толщине, она выдержала бы даже прямое попадание из танка – и внутрь ворвался десяток ратников.