- Нет… – я покачал головой.

- И всё же придётся! – сурово прищурила глаза Мария Михайловна, а потом тихо добавила: – Ты просто помни, что ты мне совсем недавно спас жизнь, Федя. И я ни за что не причиню тебе вреда. Это не тот долг, который можно забыть. Не двусердому. Поэтому делай, как я прошу.

Я кивнул. Хотя, откровенно говоря, не до конца понимал, что происходит – разве что в общих чертах.

С другой стороны, каким-то удивительным образом состояние Марии Михайловны передалось и мне. И я, как послушный ученик «Васильков», поднялся с кровати и пошёл обедать. Чтобы потом вернуться к жутким пыткам и невыносимой боли.

Не так я себе представлял обучение в престижном училище, ой не так…

Из дневника мальчика Феди, написанного на неизвестном языке

Смерть – это ещё не конец…

Нет, не так…

Смерть – это конец!

Всегда конец!

Но настоящая жизнь на ней не заканчивается. И я, возможно, один из тех людей, кто это точно знает. Ну или у меня диссоциативное расстройство личности. Говорил я же о себе в третьем лице в детстве? А память Андрея подсказывает, что это верный признак.

А, может, в том мире, где жил Андрей, все страдающие диссоциативным расстройством просто были «спалившимися» попаданцами? Сидит в тебе такой вот «подселенец», а потом – бах! – и перехватил контроль.

Хотя батюшка в церкви, которая рядом с нашим домом, тоже на этот счёт имеет мнение. И тоже хорошо объясняет, что это там за подселенцы. И вообще, с его точки зрения, жизнь у всех одна, а другой не будет. Но речь не об этом, конечно же…

Речь о том, что ждёт нас после смерти… Ведь у Андрея в его далёком советском детстве не было воспоминаний о прошлой жизни. И никто в моём окружении ни разу ничем не выдал, что у него такие воспоминания есть. То есть я точно знаю, что мой случай – ненормальный.

Будет ли потом новая жизнь? Будет ли потом загробный мир? Или будет небытие? Мне не нравится последний вариант, но совсем от него отмахнуться не получается. Ведь что бы ни происходило между жизнью Андрея и жизнью Феди – этого моя память не сохранила. Может, там как раз и было небытие? Возможно, личность Андрея даже была бы в этом небытие окончательно стёрта, но…

А если бы моя память не хранила в себе Андрея, то у мальчика Феди была бы одна-единственная жизнь. Одна! И Федя бы умер и перестал существовать. Небытие! И даже если бы потом случилась новая жизнь – и память бы не сохранилась, и личность была бы другая.

Выходит, вариант с бесконечным перерождением и вариант с небытием – это суть одно и то же? Вот ведь гадость-то какая получается... И какой в этом смысл? Пробовать, как говорят в Бхарате, который Индия, раз за разом подняться на вершину? Но если нет обрывков памяти из прошлой жизни, то что определяет поступки человека? Звёзды? Воспитание? Черты характера? Так дайте каждому то, что нужно – и он с первой попытки на вершину заберётся.

Остаётся только батюшка… Вот он, батюшка, да, хорошо сказанул. Прожил ты, как мог, свою жизнь – ну а дальше уже расплата… Или награда… Тонизирует, дабы жить нормально, по-человечески. Так ведь? И смысл у жизни сразу появляется! В общем, не просто так христианство даже здесь по миру распространилось, ой не просто так…

Нормально я загнался, да?

А к чему я это всё? А к тому, что со вчерашней компанией я больше не дружу. Нельзя, господа, столько пить!

Четыре дня страданий! Четыре дня издевательств! Четыре дня! Я просто выпал из жизни…

Я не сломался. Причём, как я понимаю, не сломался во всех смыслах. Должен был, но… Система сломалась раньше. Последние сутки я проводил то на стуле, то на койке в лекарне. В комнату к себе даже не заглядывал.

Когда я в очередной раз открыл глаза, рядом никого не было. И только из-за двери доносились приглушённые голоса. Их было едва слышно, но стоило мне чуть напрячь слух, как я различил и слова, и кому они принадлежат.

- Я дошла до красной зоны… Я даже забралась в неё! – в голосе Марии Михайловны проскальзывали нотки отчаяния.

- Рискованно… Очень рискованно, – ответил ей Алексей Павлович. – Тело, конечно, молодое… Но чёрную зону далеко не каждый сможет выдержать.

- А если… Надо попробовать научить его стихиям! И уже через стихии ломать структуру!.. – это снова Мария.

- Учить стихиям? Второй год обучения? Да он же «теньку» только почувствовал! – ахнул Алексей Павлович.

- Он пропустил через себя тридцать тысяч капель! – в голосе Марии Михайловны послышалась всё крепнущая уверенность. – Это уже не уровень отрока! Это – кмет! Вы где-нибудь видели кмета, неспособного нормально управляться хоть с одним видом энергий?

- Их этому долго обучают, – напомнил лекарь. – А тут необученный мальчик…

- А он не успеет обучиться, если сейчас не дать ему такую возможность. Значит что? Значит, эту возможность надо дать!

- Но различать энергии… Мария Михайловна! Нужно много тренироваться!.. – снова Алексей Павлович.

- Необязательно! Если подать чистую энергию стихии, то и тренироваться не нужно! – голос Марии аж звенел от внутреннего напряжения.

С таким упрямством ей бы неприступные крепости брать… Цены бы не было, как уникальному специалисту.

- Ах вот что вы задумали! – вот и лекарь тоже удивился.

- Вы хотите сказать, что это может его убить?

- Нет… Хотя… Думаю, тридцать тысяч капель – вполне достаточно, чтобы переварить нужную стихию! – неожиданно поддержал проректора Алексей Павлович. – Но тогда нужно заниматься этим не в ваших залах!

- А где? – поинтересовалась Мария.

- Здесь, в лекарне, конечно! – отозвался Алексей Павлович.

- У вас есть подходящее место?

- Нет!.. Но сделать-то можно быстро! Пара дней, и готово! – в голосе Алексея Павловича даже прорезался энтузиазм. – Но учтите, Мария Михайловна: он должен быть согласен на проведение таких манипуляций.

- Я уговорю…

- Письменно! И только так! – отрезал лекарь.

- Хорошо! – после долгой паузы ответила Мария. – Я поговорю с ним.

Оставалось только расслабиться и ждать, когда со мной поговорят. А ещё удивляться тонкому слуху, которым я раньше никогда похвастаться не мог. Впрочем, после четырёх дней истязаний я, в принципе, ощущал себя странно...

И даже не объяснишь ведь толком, что со мной не так. Просто… Как будто в организме какие-то настройки сбились. То я отчётливо слышал тихий звук электромотора проезжающего по улице автомобиля, то один лишь только шум в ушах… То отлично видел щетинки на лапках у мухи на дальней стене, то всё вокруг начинало плыть…

Видимо, в таинственную «красную зону» и впрямь не стоило погружаться. Но меня никто не спрашивал. А я был близок к тому, чтобы взбунтоваться и потребовать объяснений. Я шёл учиться на двусердого, а вместо этого стал подопытным кроликом. И мне это не нравилось. А кому бы понравилось, а?

Я уже готов был всё высказать в лицо Марии Михайловне. И даже повернулся к ней, когда открылась дверь… Но лицо проректора напоминало восковую маску, а не лицо живого человека. В такие лица надо либо сразу серебряную пулю пускать, либо тащить на солнышко, чтобы витамин Д лучше усваивался.

- Доброе утро, Мария Михайловна, – только и выдавил из себя я. – Сейчас же утро, да?

- Сейчас одиннадцать часов утра пятого августа, – кивнула она, придирчиво в меня всматриваясь. – Пойдём!

- А… Так это… – я вспомнил, что надо бы возмутиться бесчеловечными экспериментами, но был прерван.

- Все объяснения, вопросы и прочее – потом! – развернулась на каблуках проректор. – А сейчас за мной!

И двинулась к двери, покачивая бёдрами, затянутыми в серый брючный костюм. Я закатил глаза к потолку, встал с кровати и с неохотой пошёл за ней. Хотя больше всего мечтал оказаться в своей комнате, принять душ и сменить одежду, в которой уже, как минимум, сутки провёл…