Графиня вздрогнула, её лицо изменилось мгновенно. Губы дёрнулись, глаза вспыхнули гневом, а щёки покрылись лёгким румянцем. Женщина резко подняла на меня взгляд, в котором читалась смесь злобы и возмущения.
— Вы таким образом по всем предметам отметок добиваетесь⁈ — выпалила она, и голос её прозвучал резче, чем она, вероятно, планировала.
Я слегка приподнял бровь, выражая искреннее недоумение.
— Каким «таким»? — уточнил я, продолжая смотреть ей прямо в глаза.
— Вы отлично понимаете, о чём я говорю! — прошипела женщина, с трудом сдерживая накатившие эмоции.
— Нет, не понимаю, — хладнокровно ответил я, уставившись ей прямо в глаза. А затем безэмоционально добавил: — Когда вам будет удобно поставить отметку?
Графиня побагровела, её взгляд метался, словно она искала слова, чтобы выплеснуть гнев. Но, видимо, самообладание или, возможно, даже инстинкт самосохранения, её всё же не покинули, ввиду чего женщина лишь сжала губы до тонкой линии. Казалось, её распирала ненависть, но она явно не могла позволить себе открыто выразить свои чувства.
Я коротко кивнул, понимая, что разговор окончен.
— До встречи, Анна Викторовна, — произнёс ровным тоном.
Развернувшись, уверенным шагом направился обратно по коридору, оставляя графиню стоять в растерянности. Её яростный взгляд буквально прожигал мне спину, но на чувства конкретно этого человека мне сегодня было глубоко плевать.
У выхода помимо охраны меня дожидались мои уже постоянные спутницы. Девушки выглядели озадаченными и, кажется, с трудом сдерживали любопытство.
— Что она от тебя хотела-то? — первой не выдержала Настя, её глаза блестели от нетерпения.
— С чего бы такая честь? — добавила Виктория к словам княжны.
Бросив взгляд на подругу, а затем на сестру, которая не меньше Воронцовой была заинтригована внезапным визитом де Лавальер, я не выдержал и улыбнулся.
— Графиня в конце концов сдалась, — произнёс я с едва заметной иронией в голосе. — Не устояла перед моим обаянием.
Настя рассмеялась в ладошку, старательно маскируя смех от окружающих.
— Как мы себя любим!
Виктория лишь слегка улыбнулась, глядя на меня лукавым взглядом.
— Ты серьёзно? — спросила она, прищурившись. — Что-то не верится.
Я кивнул, стараясь сохранить серьёзное выражение лица.
— Экзамен, говорит, автоматом тебе поставлю. Видимо, за все те страдания, которые я пережил за прошедшее полугодие.
Настя пристально посмотрела на меня, сузив взгляд и улыбаясь.
— Да ты шутишь! — недоверчиво покачала головой девушка.
— Ни капли, — ответил я, удерживая на лице безэмоциональную мину.
Виктория покачала головой, глядя на меня с лёгкой насмешкой.
— Что-то здесь не сходится, Лёша, — заметила она. — Анна Викторовна ведь тебя терпеть не может.
Я лишь загадочно улыбнулся, устремив взгляд вдаль, одновременно с этим невольно окунаясь в воспоминания. Естественно, несмотря на некое злорадство в душе по отношению к де Лавальер, вываливать все подробности и нюансы нашего с ней противостояния обществу, даже самому близкому, я не стал. Во-первых, стоило признать, что произошедшее было действительно не тем, чем можно гордиться, а во-вторых, своими рассказами порочить честь и достоинство пожилой женщины, несмотря на витавшую между нами ненависть друг к другу, тоже меня не прельщало. В конце концов, своим поведением и образом жизни она сама с этим отлично справляется.
В целом же, не снаглей Анна Викторовна недавно с этой контрольной, и я бы вряд ли позволил себе прибегнуть к крайним мерам, но случилось то, что случилось… В конечном итоге, мне её ни капли не было жаль — старуха сделала за прошедшие полгода буквально всё, чтобы вывести меня из себя.
Подвал встретил меня прохладой и ярким светом. За последние несколько дней он преобразился до неузнаваемости: прежние голые стены теперь были покрыты ровным слоем штукатурки и окрашены. Пол, ранее усыпанный строительной пылью и мелким мусором, сиял свежей плиткой глубокого серого оттенка. Вдоль одной из стен появились деревянные стеллажи с аккуратно разложенными инструментами и материалами.
— Браво, Эдуард Борисович, скоро здесь станет красивее, чем наверху, — произнёс я, оглядываясь по сторонам и отмечая каждую деталь проделанной работы.
Мастеровой, стоявший в углу и тщательно протиравший швы между плитками влажной тряпкой, вздрогнул при звуке моего голоса. Он быстро выпрямился и обернулся ко мне, почтительно склонив голову.
— Стараюсь угодить вам, Ваша Светлость, — ответил он ровным тоном, который казался отработанным до автоматизма.
Я медленно кивнул, продолжая окидывать взглядом помещение, внимательно присматриваясь к деталям. Невооружённым взглядом было заметно, что Потапенко поработал на славу: плитка лежала идеально, стыки аккуратно заделаны, нигде не было следов спешки или халатности.
— Трудотерапия тебе идёт на пользу, — заметил я без тени иронии или издёвки. Внутри же ощущал лёгкое удовлетворение от того, как изменилось это место.
Потапенко коротко кивнул, опустив взгляд, словно опасаясь встретиться со мной глазами. Его поведение стало куда более сдержанным и осторожным по сравнению с нашей первой встречей. Общение с Аластором творило чудеса…
В этот момент в кармане завибрировал мобильный телефон. Достав его, я мельком взглянул на экран и, коротко улыбнувшись и качнув головой, поднял взгляд на мастерового.
— Твоё начальство звонит.
Потапенко, услышав мои слова, тут же подобрался. Оно и неудивительно, ведь тот, кто находился на другом конце провода, имел все шансы сейчас решить его судьбу. Мужчина замер на месте, словно ожидая развития событий.
— Привет, дедушка, — произнёс я, опускаясь в появившееся сзади кресло, одновременно с этим покосившись на застывшего в бездействии артефактора.
— Судя по тому, как ты резко перешёл с имени и отчества на «дедушку», подозреваю, этот разговор мне запомнится, — отозвался князь Меншиков. В его голосе звучала лёгкая усмешка, но под ней чувствовалось напряжение.
— А я так подумал, чего тянуть? — закатив глаза, ответил я и устремил взгляд в потолок. — Родственников и так мало, хотелось бы понимать, кто признаёт свою кровь, а кто — нет.
— Забавный у тебя метод, Алексей, это делать. По телефону, — сухо произнёс князь. После короткой паузы его голос стал строже: — Артефактора моего похитил тоже для этого — терпение моё испытать и крепость семейных уз проверить?
В его тоне не было открытой злости или раздражения, но ощущалось, что Меншикову сейчас совсем не до юмора.
Потапенко, тем временем, услышав знакомый голос, часто заморгал глазами. Но когда до него долетели фразы о нашем с князем родстве, мужчина моментально сник, плечи опустились, а взгляд потускнел.
— Артефактора? — нахмурившись, переспросил я, делая вид, что не понимаю, о чём речь.
— Хочешь сказать, не твоя работа? — донеслось из трубки с лёгким укором.
— Определённо не моя, — довольно ухмыльнулся я, хотя знал, что собеседник вряд ли мне поверит.
— То бишь, к его пропаже ты не причастен? — голос князя стал жёстче, в нём прозвучала нотка подозрения.
— Нет, не воровал я его, — ответил я на свой лад, скользнув взглядом по стоявшему напротив мастеровому.
— И где он сейчас, ты тоже не ведаешь? — не унимался Меншиков, явно пытаясь вывести меня на чистую воду.
— А домой что, не вернулся? — я с трудом унимал саркастические нотки в своём голосе.
— Алексей! — в голосе князя прозвучало предупреждение.
— Да, дедушка? — ответил я невинным тоном.
— Я знаю, что это твоих рук дело! — его терпение, казалось, подходило к концу.
— Ответственно заявляю тебе: мои руки чисты, — сдержанно отозвался я, сохраняя сдержанный тон.
Потапенко попытался что-то сказать, его губы дрогнули, но в ту же секунду я сконцентрировался на нём своим даром: челюсти и губы мастерового сжались, не позволяя издать ни звука. А сам он переместился от меня на добрый десяток метров, отброшенный невидимой силой.