— Надеюсь, она поправится, — буркнул Питер, с подозрением поглядывая на Оливера.

Лесли Чеймберс в это утро было не до газет. Она была занята приобретением очередной телестудии, на этот раз в Бразилии.

Только на следующий день Оливеру позвонили из больницы.

— Губернатор, мы только сейчас получили результаты анализов. В желудке обнаружено вещество под названием метилендиоксиметамфетамин, в просторечии известное как «экстази». Мисс Фридленд приняла его в жидком виде, что куда опаснее.

— Как ее состояние?

— По-прежнему крайне тяжелое. Она в коме, и трудно сказать, то ли очнется, то ли… следует ожидать самого худшего.

— Пожалуйста, держите меня в курсе. Я очень беспокоюсь за нее.

— Разумеется, губернатор. Если что-то изменится, вы первый узнаете.

В самый разгар совещания зажужжало переговорное устройство.

— Простите, губернатор, — сообщила секретарь, — но вам звонят.

— Я же просил ни с кем не соединять, Хизер.

— Сенатор Дэвис на третьей линии.

— Вот как! Джентльмены, давайте ненадолго прервемся. Прошу меня простить, но дело неотложное.

Дождавшись, пока все выйдут, Оливер поплотнее прикрыл дверь и поднял трубку.

— Тодд?

— Оливер, что это за история насчет секретарши, наркотиков и тому подобного?

— Представляете, Тодд, она… все это крайне неприятно…

— Насколько именно? — рявкнул сенатор.

— О чем вы?

— Ты и сам все прекрасно понимаешь!

— Тодд… как вы подумали… клянусь, я совершенно не в курсе, как все вышло…

— От души на это надеюсь, — мрачно буркнул сенатор. — Ты не представляешь, с какой быстротой разлетаются сплетни в Вашингтоне! Это просто большая деревня. Нельзя, чтобы твоего имени коснулась даже тень скандала! Мы готовимся сделать первый ход! И запомни, я буду крайне недоволен, если вздумаешь наделать глупостей!

— Даю слово, я тут ни при чем!

— Возможно, возможно! И смотри, чтобы впредь все было тихо!

— Конечно, Тодд, конечно! Я…

Но сенатор уже бросил трубку.

Оливер долго не двигался с места, тупо глядя в стол. Тесть прав — давно пора стать благоразумнее! Оступиться сейчас — смерти подобно.

Взглянув на часы, он поспешно включил телевизор. На экране возникла улица с полуразрушенными домами, откуда наугад палили снайперы, но все заглушали треск пулеметов и артиллерийская канонада. Привлекательная женщина-репортер в армейском камуфляже и грубых солдатских ботинках говорила в микрофон:

— Новый договор должен вступить в силу сегодня в полночь, но даже если его условия и станут выполняться, ничто уже не возродит оживленных городов и мирных деревушек в этой раздираемой распрями стране, не вернет жизни тысячам невинных людей, ставших жертвами беспощадного царства террора.

Камера крупным планом показала прелестное личико Дейны Эванс. Репортер, с пылающими гневом глазами, продолжала страстно вещать:

— По подвалам и погребам прячутся уцелевшие, голодные и измученные люди, желающие лишь одного — мира. Но наступит ли он когда-нибудь? Время покажет. Дейна Эванс из Сараево, для «Вашингтон трибюн энтерпрайзис».

На экране пошел рекламный ролик.

Дейна Эванс была собственным корреспондентом огромной вещательной корпорации «Вашингтон трибюн энтерпрайзис бродкастинг систем». В каждом выпуске новостей обязательно был ее репортаж, и Оливер старался по возможности не пропускать его, искренне считая Дейну настоящей профессионалкой и одной из лучших тележурналисток.

«Потрясающая женщина, — в который раз подумал он. — Какого дьявола такая красавица суется в самое пекло?»

Будь Дейна Эванс сиротой, она вполне могла бы считаться дочерью полка. Типичное армейское дитя. Отец-полковник был инструктором по новейшим видам вооружения, и потому командование постоянно перебрасывало его с одной базы на другую. За одиннадцать лет жизни Дейна успела побывать в пяти американских городах и четырех странах. Из Эбердин-Прувин-Граунд в Мэриленде семья перекочевала в Форт-Беннингс, штат Джорджия, а оттуда в Форт-Худ, Техас, и ФортМонмут, Нью-Джерси. Девочка посещала школы для детей офицеров в Кэмп-Зама (Япония), Чимзее (Германия), Кэмп-Дерби (Италия) и Форт-Буханан (Пуэрто-Рико).

Дейна была единственным ребенком и, куда бы ни забросила ее судьба, быстро заводила друзей среди солдат и семей военных. Она была бойкой, жизнерадостной, не по годам развитой девочкой, но мать постоянно тревожило, что у дочери нет нормального детства.

— Все эти переезды, должно быть, ужасно тяжелы для тебя, детка, — как-то вздохнула она.

— Почему? — вытаращила глаза Дейна. И всякий раз, когда отца в очередной раз переводили на новое место, девочка была вне себя от счастья.

«Ура, новая командировка!» — радостно сообщала она всем, кто попадался на глаза. Но мать, к сожалению, не разделяла ее восторгов. Когда Дейне исполнилось тринадцать, та объявила, что она не желает вести цыганское существование, и потребовала развода. Узнав об этом, девочка пришла в ужас, не столько из-за развода, сколько потому, что больше не сможет путешествовать с отцом по всему миру.

— Но где мы будем жить? — спросила она у матери.

— На моей родине, в Клермонте, штат Калифорния. Прелестный уютный городок. Тебе там понравится.

Мать не солгала — Клермонт действительно оказался чудесным городом. Ошиблась она в другом: Дейна мгновенно и навсегда его возненавидела. Клермонт, население которого составляло около тридцати трех тысяч человек, располагался у подножия гор Сан-Габриэль в округе Лос-Анджелес. Улицы были обсажены высокими деревьями, из-за которых выглядывали аккуратные домики, — словом, одно из тех местечек, где все друг друга знают. После привольной жизни, привыкнув путешествовать по всему свету, Дейна задыхалась в этой душной атмосфере, как в тесной клетке.

— Мы что, собираемся прожить здесь до самой смерти? — угрюмо допрашивала она мать.

— Что с тобой, дорогая? Почему ты спрашиваешь?

— Эта дыра слишком мала для меня! Мне нужен настоящий город!

После первого школьного дня она приплелась домой мрачная, как туча.

— Дейна, в чем дело? Не нравится школа?

— Да нет, ничего, — вздохнула девочка, — но тут одни сопляки!

— Не расстраивайся, — рассмеялась мать, — они скоро вырастут, и ты — тоже.

Еще в высшей школе она была репортером школьной газеты «Вулфпекит», и это помогало девочке выжить, хотя Дейна по-прежнему отчаянно тосковала по былым путешествиям.

— Когда я стану взрослой, — твердила она себе, — снова буду ездить по всему свету.

В восемнадцать лет Дейна поступила в клермонтский колледж Макенна на факультет журналистики и стала сначала репортером студенческой газеты «Форум», а через год и редактором. Студенты постоянно осаждали ее просьбами:

— На следующей неделе наше женское землячество устраивает танцы, Дейна. Не могла бы ты упомянуть об этом в газете?…

— Во вторник заседание дискуссионного клуба…

— Как насчет рецензии на пьесу, которую ставит драматический кружок?…

— Нужно собрать средства на новую библиотеку…

И так далее и тому подобное, до бесконечности. Но Дейне это ужасно нравилось. Теперь она могла чем-то помочь людям, и это было здорово! На последнем курсе Дейна решила, что хочет сделать карьеру в газете.

— Я смогу брать интервью у знаменитостей по всему миру, — сообщила она матери. — Это все равно что самой быть причастной к истории, которую они творят.

Всякий раз при взгляде в зеркало у Дейны больно сжималось сердце. Слишком маленькая, слишком тощая, слишком плоская. Здесь, в Калифорнии, где девушки расцветали рано, она чувствовала себя гадким утенком в лебединой стае. И чтобы не расстраиваться лишний раз, перестала подходить к зеркалам. Видимо, поэтому девочка не заметила, как к четырнадцати годам ее тело начало наливаться, а в шестнадцать она стала настоящей красавицей. Теперь у нее не было недостатка в мальчиках — почему-то мало кто мог пройти мимо этой необыкновенной девушки с серьезным овальным личиком, огромными пытливыми глазами и хрипловатым грудным смехом, одновременно манящим и чуть вызывающим.