— Я вс-сё с-сделал, х-хос-сяин! — отчитался о проделанной работе Лихорук.
Вот только куда мне всё это барахло девать. Только как-то переправить партизанам. Мне самому больше пары-тройки автоматов-пистолетов, да патронов к ним в избытке и не надо больше. Ну, разве еще Акулинку до зубов вооружить с мамашкой её. На всякий, так сказать, пожарный.
Я выбрал из кучи все документы, какие смог найти: солдатские книжки — так называемые «зольдбухи», планшеты с картами — покопаюсь на досуге, чтобы владеть обстановкой. По любому что-нибудь интересное, да обнаружится…
Вот только я что-то трупов старших офицеров так и не увидел. Ни обер-лейтенантика, что ведьму у Глафиры искал, ни сведенного с ума Лихоруком майора ягдов. Неужели выжили эти оба-двое фашиков? Везет, сволочам, правда, как утопленникам — за потерю целого подразделения «охотников» всяко придётся им перед высшим начальством ответ нести. Хотя эти проблемы меня уже не касаются.
Я забил бумагами и патронами пару ранцев, которых навьючил на злыдня. Поднявшись на ноги, оглядел оставшуюся кучу добра. А с этим-то что делать, пока я всё это добро партизанам не передам? Тут на руках не донесёшь — тут целая подвода нужна…
— Чего задумался, всадник Чума? — Незаметно подошел ко мне леший.
Передвигался по лесу он совершенно бесшумно. Мне так никогда не суметь, хоть я тоже в этом деле совсем не новичок. Но с хозяином леса соревноваться благоразумно не собирался.
— Товарищ Чума, — поправил я лесного хозяина. — Не всадник я пока. И где бродит мой белый конь — мне неведомо.
— Товарищ… — задумчиво поглядел на меня своим мудрыми глазами леший. — Никогда и не мечтал, что товарищем самого Чуму заимею!
Было видно, что лешак придает большое значение этому привычному многим слову. Ведь, по сути, что такое товарищ? Это друг, союзник или коллега. То есть, очень близкий в чем-то человек. Ну, или какое иное разумное существо. А мы с лешим, считай, в боевом товариществе теперь состоим — вместе одного супостата били.
— И для меня это тоже большая честь самого дедку Большака товарищем считать, — вернул я ответную любезность. — Не будь тебя, и от меня бы сейчас только мокрое место осталось.
— Ну, так для всадника эта бяда не особо страшна, — возразил лешак, — возродился бы вновь в каком-нибудь другом теле…
— А если я, допустим, не хочу? — усмехнулся я. — Мне и это тело нравится?
— Так тебе и решать, товарищ Чума! Я разве ж против? Чего задумался-то? — вновь повторил он свой вопрос.
— Да вот решить не могу, что с этим железом делать? — честно ответил я. — Есть куда пристроить, но сейчас совсем недосуг…
— Ну, так и оставь у меня, — предложил Большак. — Пригляжу за твоим добром, хоть и не по нраву мне подобные штуки. Нету в них жизни — мертвые они, и только смерть вокруг себя сеют. А в моём лесу всё живое! — с гордостью произнес леший. — Даже самый распоследний камешек! Но для тебя — сберегу!
— Да это барахло лучше бы под открытым небом не хранить, — заикнулся было я. — Не ровен час найдет кто…
— Обижаешь, товарищ… — с деланным разочарованием протянул Большак. — Чтобы у настоящего лешего в лесу кто-то чего без его ведома нашел? Да ты, наверное, посмеяться над стариком решил? — Леший только глазом моргнул, и вся груда барахла мгновенно «растворилась» в траве, словно её здесь никогда и не было. — Да не смотри так, не смотри, — пряча улыбку в бороде произнес Большак. — Твоё барахлишко там же, где ты его и оставил, только найти, как не пытайся — не найдешь! Если я, конечно, не разрешу…
— Выручил ты меня, дедко! — обрадованно воскликнул я. — А если дождь? — неожиданно мелькнула мысль, но леший вновь меня перебил:
— Ох, и далек ты еще до осознания самого себя, товарищ мой Чума. В моем лесу, без слова моего никакой дождик не пройдет, даже роса не выпадет! Мой лес! И в этом лесу я — хозяин! Всё здесь по воле моей крутится!
— Ладно-ладно, вижу, что крут ты, дедко, как варёные яйца! — я добродушно рассмеялся.
— Как сказал? Крут, как варёные яйца?
Похоже, что эта бородатая шутка мимо него прошла.
— Шутка такая, дедко Большак, — пояснил я хозяину лесному. — Ты тут в одиночестве совсем замшел. Что в мире творится, знать не знаешь, ведать не ведаешь. Активнее надо быть в твоем-то возрасте, деда!
— Ась? — Вновь затупил лешак.
— Домой, говорю, мне пора, дедко — сил совсем нет.
— Еще бы! — ухмыльнулся леший. — Вообще чудо, что уцелели. Давай я тебе тропку «быструю» открою, предложил леший, и в ближайших зарослях появилась узкая неприметная тропинка.
У меня едва челюсть не отпала, когда буквально в десяти метрах я увидел Гнилую балку и Глафирину избу. А ведь я сюда даже не пять минут бежал, а намного дольше! Это что же выходит, что лешак какой-то пространственной магией владеет, чтобы так дорогу срезать? Надо будет с ним при случае поговорить, может, он и меня такому фокусу научит. Ну, или сдаст «в аренду» эту свою чудесную тропку. Мне бы такое средство передвижения весьма пригодилось.
— Бывай, дедко Большак! Надолго не прощаюсь — встретимся еще! — Махнул я на прощание лешему рукой, и ступил на тропу.
Рядом со мной тут же пристроился злыдень. Хоть леший больше и не пытался его куда-нибудь законопатить, но осадочек-то, видать, остался. И страх перед почти всесильным хозяином леса.
— И ты меня не забывай, товарищ мой Чума, — степенно произнес лесной хозяин. — Заходи почаще — только рад буду. Да, а ворогов своих можешь в Ведьминой балке теперь не опасаться, не найдут они её теперь — плутать всё время будут…
— А вот за это, дедко Большак, не знаю даже, как и отдариться, — растрогавшись, произнес я.
Теперь у меня появилось по-настоящему защищенное убежище. О том, как леший людей даже в трех соснах заморочить может и с пути сбить, что они дороги домой не найдут — веками легенды ходят. А выселки с избой Глафиры, как раз в его лесу и расположились. Не в самой чаще, конечно, но точно на его земле. Не знаю, как он со старой каргой Степанидой уживался, надо будет поинтересоваться при случае.
— Хороший ты человек… пока человек, — поправился леший, — товарищ мой Чума. — Вот, как в полную силу войдешь — тогда и поговорим-посмотрим, насколько она, сила эта, тебя изменит. А сейчас я очень рад, что нас с тобою судьба свела.
Вот на этой мажорной ноте[1] мы и расстались. Я прошел по тропе всего лишь несколько шагов и не заметил, как оказался у самой стены избы, что с краю «слегка» заросла сорняком. Обернувшись, я никой тропки не обнаружил, даже трава не шелохнулось у того места, где мы со злыднем должны были выйти.
— Свободен пока, Горбатый, — произнес я тихо — не нужно было привлекать к моей нечисти лишнего внимания. — Отдыхай пока — заслужил!
— Х-хос-сяин, — уже привычно прошипел мне в ухо Лихорк, — ты крут, как ф-фаренные яйтс-са! Лих-хорук ф-феш-шную клятф-фу готоф-ф принес-сти… С-спас-с Чума с-слыдня, а не брос-сил, а мог как прош-шие…
— Насчет клятвы твоей подумаю еще… — чтобы не особо баловать нечисть, произнес я. — Нужен ли мне такой слуга… Посмотрим на твоё поведение. Но вечную службу надо еще заслужить.
— Лих-хорук зас-слуш-шит! — Радостно оскалился злыдень. — Ф-феш-шно Ш-шуме с-слуш-шить будет.
В общем, отправив нечисть расслабляться, да «переваривать» ту силу, что Лихорук с мертвых фрицев поимел, я отправился на поиски моих прекрасных дам. А они уже со всех ног сбились, разыскивая меня по всему подворью. Ну, естественно, что у них ничего не получилось.
— Ты где был⁈ — едва ли не в унисон завопили они, когда моя улыбающаяся симпатичная рожа, замаячила на пороге. — Мы уже с ног сбились…
— Товарищи женщины, успокойтесь! Никакой опасности уже нет! — повысив голос, попытался я их успокоить, но не тут-то было.
Меня чихвостили и в хвост, и в гриву. И Акулинка, и моя «любимая тёщенька» туда же. Я прямо-таки в прошлое вернулся, когда моя бывшая со своей мамашей вот так же мне всю плешь проедали. Я, конечно, понимаю, что все это с абсолютно благими намерениями и для моей же пользы, но терпеть этого я был не намерен и тогда, и сейчас. И доводить до крайности, как в прошлый раз не собирался.
