Мои глаза скользнули от верхней части беговой дорожки, стоящей в углу, к моему переполненному гардеробу.

Эта комната была частью меня.

Но сейчас она была врагом.

Все были врагами. От сотрудников и незнакомцев до моей семьи. Я чувствовала себя не в своей тарелке. Даже в своих собственных мыслях.

Почему я скорбела по человеку, которому было суждено меня убить?

Почему я была так решительно настроена вернуться в дом убийц?

Почему я паниковала при каждом приступе рвоты?

Я знала почему.

Потому что ты больше любишь, чем боишься.

Потому что не можешь вынести, как Текс смотрит на тебя.

И потому что боишься возможной беременности.

Мой отец разрывал мое сердце на части с каждой проведенной вместе секундой.

Мы больше не могли разговаривать — не об обыденных или важных вещах. Наши неловкие разговоры были безжизненными и фальшивыми. Он не мог оторвать от меня взгляда, хоть мы и были истощены и окружены тенями, такими же глубокими, как и сама тьма. Он сжался под гнетом сожаления обо мне и моей матери.

И я ненавидела то, что он не смог утешить ее.

Почему он не пошел за ней?

Почему позволил им пойти за мной?

Вопросы никогда не были озвучены, но я знала, он чувствовал их, они повисли в воздухе между нами.

Моя семья осталась за бортом для меня, и я понятия не имела, как это исправить.

Я прижала татуированные подушечки пальцев к векам, изгоняя мысли о своем отце и пытаясь заглушить слезы, которые, казалось, никогда не останавливались.

Я нахмурилась, сглатывая печаль. Я была не в состоянии терпеть тишину — безжизненную тьму.

Здесь я была в безопасности.

Никто не мог обидеть меня или надругаться над моей душой.

Здесь я была в безопасности.

И я больше не знала, как с этим справляться.

Мой инкрустированный рубинами клинок лежал рядом со мной на серебристом кружевном покрывале. Он принадлежал Хоукам... тем не менее это единственная вещь, которую я забрала с собой. Я оставила все в «Хоуксбридже», включая телефон. Мой отец запретил мне обзавестись новым — он винил СМИ, что они преследовали нас в поисках интервью. Но я знала истинную причину.

Он хотел, чтобы я была отрезана от мира, была недосягаема.

Но это не мешало мне получить новый, и будучи пораженной любовью дурочкой, я знала номер Кайта наизусть.

Бессчетное количество раз я писала ему.

Но не получила ответа ни на одно сообщение.

Я скучаю по тебе.

Я проклинаю тебя.

Я люблю тебя.

Он оставил меня опустошенной и в одиночестве. 

Джетро

— Джетро.

Я поднял голову от маленькой горстки бриллиантов на моем столе и убрал с глаз отросшие волосы. Отец стоял в дверях моего кабинета. Его поза была расслабленной и открытой, товарищеские отношения между нами стали очевидными после нескольких последних недель моего безупречного поведения.

Положив лупу на бархатный чехол перед собой, я улыбнулся.

— Что-то нужно?

Кат склонил голову в сторону коридора.

— Всего лишь пару слов. Мы все были заняты подготовкой этого на прошлой неделе. Я думаю, что отчет в порядке, не так ли?

В голове я прокручивал то, что мы спланировали. Строгий график, когда Нила снова станет нашей. Желая возмездия, мы все спланировали так, чтобы погасить интерес к имени моей семьи. С каждым днем Вон терял власть. Социальные медиа были диким зверем, жаждущим крови, но их интерес недолог, они быстро переключаются на более сочные сплетни.

Чем дольше мы ждали, тем меньше было власти у Уивер. Мы также усилили наш альянс с местной полицией, что гарантировало, что на этот раз они будут держаться подальше от нас. Иначе... ну, они знали, что может случиться.

Спрятав бриллианты в мягкий мешочек, я отправил их в верхний ящик своего стола. Меня не волновало, что камни на сумму более трехсот тысяч фунтов хранились среди шариковых и чернильных ручек.

Направляясь в сторону Ката, я похлопал по карману, чтобы убедиться, что флакончик с «друзьями» со мной. Прозвучало утешительное позвякивание, что подарило мне еще одну улыбку. Мой отец и я шли бок о бок через холостяцкое крыло, вверх по каменной лестнице, направляясь к его кабинету на втором этаже.

Мой взгляд метнулся к двери Жасмин. Я больше не видел свою сестру. Я не любил отдалятся от нее, но теперь я был выше глупых драм. У меня нет чувства пощады. Это была ее проблема, не моя. И я не буду останавливаться на этом.

В тот момент, когда мы оказались в уединении, закрывшись в покоях отца, он указал на личные запасы редких коньяков «Реми Мартин».

— Пожалуйста, налей себе выпить.

— Ты желаешь? — спросил я, перемещаясь к небольшому бару и откупоривая графин. Мой рот наполнился слюной, когда коньяк щедро наливался в хрустальный бокал.

Кат присел в свое любимое черное кресло и закинул ноги на журнальный столик с отбеленными костями Ратбона, его собаки. Мои пальцы сомкнулись вокруг графина, когда я вспомнил, когда в последний раз там была Нила. Мы нанесли Метки; я запечатлел свои инициалы на ее теле.

— Пожалуй. — Кат расслабился кожаном кресле. Наши отношения друг с другом стали очень цивилизованными — как общение бизнесмена с бизнесменом, а не провинившегося сына и разочарованного отца. — Налей и для меня тоже, хорошо?

Оставив свой бокал на столике, я прокрался к окну, красивая птица сидела на своем стенде.

— Привет, Финч. — Я погладил грудь домашнего ястреба Ката.

Птица засияла от моего внимания. Его осенние перья сверкали в лучах солнечного света, а глаза-бусины были скрыты под ослепляющей повязкой. Ужасная жизнь — провести так много часов бодрствования в темноте.

Шелковистость перьев Финча отправила меня в транс. Было смешно думать, что у всех троих сыновей Брайана Хоука были имена хищных птиц, но он никогда не использовал свое. Будучи президентом «Блэк Даймонд», он использовал свое имя в братстве. Однако его прозвище всегда пугало меня, как мальчишку. Я мог представить, как он разделывает до костей тело своего врага точно так же, как его тезка — Стервятник. Брайан «Стервятник» Хоук. Это было уместно.

— Освободи его, — приказал Кат.

Потянув за маленький шнурок, я ослабил ослепляющую повязку, и Финч сразу же постарался освободится от нее, пытаясь сбросить. Колокольчик вокруг его лодыжки звенел, когда он попробовал взлететь, только привязь возвращала его назад.

— Тише, тише, — пробормотал я, расстегивая кольцо и освобождая птицу. Финч (прим. пер. — с англ. Finch — зяблик) был назван в честь его первого убийства. Он не погнался за полевкой, которую мы выпустили на газон. Вместо этого он взлетел высоко, вырвал крошечную добычу с неба и съел ее в несколько укусов.

— Финч, — сказал Кат, — заканчивай. — Он поднял свою руку, уже обернутую в кусок мягкой кожи. Никто не хотел почувствовать, как врезается коготь в его или её предплечье.

С шорохом полированных перьев, Финч сорвался с жердочки и взметнулся по комнате.

Кат закряхтел, когда вес большого хищника опустился на его руку. Он усмехнулся, его морщинистое лицо выглядело моложе и беззаботней. Поглаживая оперение своего питомца, он поймал его и обернул шнур вокруг кулака, чтобы удержать его на месте.

Отправившись к маленькому холодильнику в стене, я открыл контейнер и достал деликатес из сырой печени кролика. Финч мгновенно встрепенулся и прищелкнул клювом, когда я передал мясо Кату. Он схватил окровавленный кусок и бросил его птице.

Присаживаясь, я отпил свой коньяк.

В течение нескольких минут мы позволили Финчу развлекать нас, иногда колокольчик извещал нас о поедании им сырой печении. Наконец, Кат сбросил ястреба и позволил ему перемещаться по комнате, где бы тот ни хотел.

Салютуя своим стаканом мне, его глаза потемнели.

Наконец-то, добрался до сути, отец?