— Не дождёшься! — ответили ему.

Гвин принялся открывать дверь. За ней его встретило опешившие лицо Козыря.

— Холод, что за хрень происходит? Где легавые? Где братва?

— Не знаю. Держи, — Гвин протянул ему ключи. — Открывай камеры, собирай всех, кто уцелел и веди в кабинет начальника тюрьмы. Я пока попытаюсь вникнуть в суть дела.

В кабинете всё блестело. Сколько денег было вложено в интерьер оставалось только догадываться, но Гвину не оставалось времени об этом думать. Он пытался найти в компьютере хоть крупицу ответов на вопросы. И нашел их. Сполна.

— Так вот о каком экзамене ты говорил, Доцент, — горько усмехнулся Гвин. Взгляд альбиноса застыл на сабле. Её повесели на стену. Позолоченная ручка и серебристые ножны отбивали солнечные лучи. — Хорошо, — вздохнул Гвин, снял саблю и вытянул её из ножен. — Я сделаю всё что нужно.

В шкафу Гвин нашёл мундир. Тюремную робу выкинули прочь, и Гвин уже был не бандитом. Он стал будущим светом надежды для миллионов отчаявшихся.

В комнату вошли несколько десятков заключённых. Гвин стоял к ним спиной, терпеливо ожидая пока зайдут все. Как только шум утих, он развернулся, оскалился дьявольской улыбкой и громко заговорил:

— Братья и сёстры! Наконец настал час нашей свободы! Наш триумф! Триумф непослушания!

Встреча со страхом или отчаянием, ровно так же как и со смертью, происходит наедине. Вне зависимости от того где ты находишься. Даже танкисты, когда горят, сгорают в одиночестве. Так же и страх. Каждому приходится «гореть» в своём «танке» одному.

Алексей

***

Пасмурные тучи закрыли собой небо, не пропуская золотых солнечных лучей. Резко стало холодно. Всё живое вдруг замерло.

Бойко начал играть военный оркестр, знаменующий начало парада. Парада победы над жизнью. Парада смерти.

Вильгельма передёрнуло. Он увидел, как у музыкантов начала течь кровь. Своими кровавыми пальцами в белоснежных перчатках они вымазывали инструменты. Дирижёр резкими махами рук разбрызгивал алые капли во все стороны. Часть попала на восторженную толпу зрителей. Никого это не смущало. Казалось, что только это им и было нужно.

Громкой поступью по брущатке начала маршировать пехота. Из рваной одежды молодых солдат сочились тёмным гноем раны. У многих не было руки, части туловища или даже головы. Солдатам это не мешало как одному, гордо пройти по мостовой.

А вот и гвардейцы. Увидев на трибуне их любимого консула и маршала они начали широко улыбаться кровавыми ртами. По крайней мере те, кто мог.

Эрвин отдавал честь и улыбнулся им в ответ. Вильгельм увидел как с его груди текла кровь от пулевых ранений. Маршалу было всё равно. Как и всем. Когда смерть правит бал, некогда обращать внимание на такие мелочи.

Начала ехать техника. Развороченные и горящие машины наперекор всему ехали и страшным грохотом будоражили всю округу. Гул двигателей вводил толпу на самый пик оргазма.

Командир танка выглянул из люка и отдал честь консулу. Двигатель танка горел, траки спали, орудие перекосилось. Командира это не волновало. Так же и то, что кисти, которой он отдавал честь, не было. Оттуда кровавым фонтаном вытекала алая масса. Челюсть командира разворотило и он скалился адской ухмылкой.

Вильгельм хотел остановить это безумие. Вот же он, Гвин! Виновник этого ада! Почему-то его руки были открыты всему миру. Они полностью покрылись ранами от наркотических уколов. Вильгельм хотел выхватить пистолет и выстрелить. Ничего не выходило. Его словно парализовало. Он мог лишь безмолвно наблюдать. Как и всегда.

Рядом с Гвином за парадом грустно наблюдала Элизабет. Она оказалась единственной, на ком не было ран. И лишь спустя какое-то время Вильгельм смог разглядеть на её бледной шее следы от верёвки.

Техника заканчивалась. Вилли уже подумал, что всё кончено. Но тут торжественно объявили, что на площадь выходят военнопленные.

Их было тысячи. Худые, измождённые, с опущенными головами. Они почти не поднимали ноги, так как на это уже не оставалось сил. У Вильгельма прошёлся холод по спине. В толпе он увидел двоих, которых так давно потерял. Алексея и Саманту. Они тоже его увидели. В их взгляде не было укора или злости. Лишь грусть и смертельная тоска. У них на лбу Вилли увидел по алому пулевому отверстию.

Этого Вильгельм уже не смог вынести. Со страшным криком он рухнул на землю и закричал. Всё, что его окружало, начало с грохотом проваливаться под землю. В преисподнюю. Туда, где всему этому самое место.

Сон начал уходить. Вилли с облегчением понял, что это всего лишь его разыгравшаяся фантазия. Пока что фантазия.

Вода крохотного ручейка журчала под толщей густой травы. Маленький поток огибал ствол многовекового дуба и мчался дальше, чтобы слиться воедино с другими потоками, стать частью огромной реки и завершить свой путь в холодных водах северных морей. Длинные корни дерева с удовольствием пили сладкую воду, от чего массивные ветви покрывались густой листвой. От неё било сильной жизненной энергией. Огромная крона давала хорошую тень от палящего солнца. Неудивительно, что Ангел решил отдохнуть именно здесь. Существо в белом одеянии, в окружении большого количества ярких цветов, склонилось над шахматной доской и решало хитроумную задачу. Два хода уже было сделано. Оставался завершающий. Но Ангел думал, боясь ошибиться. Что нужно сделать, чтобы добить оппонента?

Размышления Ангела прервали отдающие брязганьем костей шаги. Тёмный жнец посмел нарушить покой сил добра. Куда ступали его ноги — сохла трава и вяли цветы. Когда-то Смерть очень омрачало, что всё к чему он прикасался — погибало. Но это было очень давно, ещё во времена зарождения вселенной. Тогда молодой жнец и представить не мог до чего всё дойдёт.

— Конь f семь, — не глядя на доску бросила Смерть. — Мат.

— Ты всегда вмешиваешься в самый неподходящий момент, — нахмурился Ангел и переместил коня. После этого доска озарилась ярким светом и исчезла.

— Нам нужно серьёзно поговорить, — казалось, жнец был подавлен. Он не взглянул на Ангела, наблюдая за цветочной поляной. — Наши разногласия пока подождут.

— Что случилось? Неужели какие-то кадровые перестановки? Последний раз такое было в тысячу триста сорок шестом, когда твой коллега буквально сгорел во время рабочего процесса.

— Ты сейчас издеваешься на до мной?! — прошипела Смерть. — Совсем перестал следить что вокруг происходит? До чего довели эти идиоты?

— Ах, — вздохнул Ангел. — Ты про войну. Что же, — пожал он плечами, — на нашей памяти она не первая и, скорей всего, не последняя.

— У неё есть все шансы стать последней, — сказала Смерть и повернулась. — Если раньше наши любимые люди играли хоть по каким-то правилам, то сейчас их нет. Где гарантии, что они не уничтожат наш мир?

— Не уничтожат. Такое подвластно только Армагеддону, но ты же знаешь, что мы его выдумали, чтобы запугать людей. Первое время это помогало, пока они не начали умнеть...

— Не уходи от темы, — прервал его жнец. — Даже если не уничтожат. Это сотни миллионов смертей. Опять. Я уж надеялся, что после последней мировой войны они поумнели. Ага, как же! Даже когда их осталась горстка, они готовы друг друга уничтожить.

— Почему ты так взволнован? На тебя это не похоже.

— Знаешь, когда ты забираешь души нескольких полоумных обезьян — тебя это особо не трогает. Но когда за один день тебе нужно выкосить целый город, тут уже хочешь не хочешь, а в голову лезут неудобные мысли. Я очень хорошо помню Сталинградскую мясорубку. Я очень хочу забыть эти дни, но, похоже, им суждено меня преследовать вечно. Когда я забирал оттуда души, я видел в их глазах всё что угодно, но не страх. Что нужно сделать с человеком, чтобы перестать бояться меня — Смерти?

— Ни за что не поверю, что ты пришёл сюда мне выговориться.

— Я не хочу повторения бойни. Поэтому я нарушу договор. Мы этим часто занимались, почему бы не попробовать ещё раз?