— Как она? — спросил он о нашей маленькой девочке.

— С ней все хорошо. — Я остановилась. — Вообще-то, я не знаю. Я не спрашивала. Не хочу знать.

Динган облокотился на столб, к которому был прикреплен алюминиевый навес, и кивнул.

— Как часто это происходит? — спросила я его, пялясь на темное очертание баобаба.

— Слишком часто.

— Почему их не могут остановить?

— Они как призраки, и получают защиту от Северного Судана.

— Почему?

— Не знаю. Они зло?

— Несомненно. — Я повернулась и посмотрела на школьный домик. — Как остальные?

— Надеюсь, что сегодня больше никто не умрет, — сказал он мрачно.

Заметив, что я задержала дыхание, я выдохнула. Я начала плакать.

— Мне так их жаль.

До того, как я произнесла это, сироты начали исполнять свои красивые песни, и от этого я заплакала еще сильнее.

Я понятия не имела, что они пели, но их невинные голоса звучали по всему лагерю. Невольно я находила в них утешение. Некоторое время я вслушивалась, пока текли слезы.

— Я думала, что они будут спать. Почти шесть утра, — произнесла я, повернувшись к Дингану.

— Я же говорил, что они не смогут заснуть.

— Разумеется, — сказала я, смотря на их окна.

После того, как красивая песня сменилась симфонией стрекочущих насекомых и ночных животных, я повернулась к Дингану.

— Зачем они делают это?

— Потому что это приносит им радость.

— Чему тут радоваться? — честно спросила я, думая над образами мертвых детишек в деревне.

Снова потекли слезы.

— Жизни, Софи. Они все еще живы. Они дышат, любят друг друга, они находят радость в мире вокруг, только потому что они дети. Они жизнерадостные. Они всегда идут дальше. Всегда.

— Я бы никогда не поверила в это, если бы не увидела собственными глазами. Цинизм появляется с грубостью мира и только, когда ты взрослеешь. Я бы все отдала, чтобы они снова стали счастливыми.

Динган повернулся ко мне, а я к нему, облокотившись на столб около него. Некоторое время мы смотрели друг на друга и чувство понимания прошло между нами.

Я не верила в то, что я ему нравилась, но думала, что он будет терпимее ко мне после этой ночи.

— Вам обоим необходимо поспать, — сказал Чарльз, разрывая транс между мной и Динганом.

— Вам с Кариной нужно поспать. А я могу остаться с ними. Они тоже будут спать, — сказал ему Динган.

— Я могу помочь, — добавила я, и Динган слегка кивнул.

— Мы отменим завтрашние занятия, — произнес Чарльз, когда Карина подошла к нему. — Софи и Динган присмотрят за детьми несколько часов. После завтрака их подменят Руф и Соломон.

Карина кивнула, и они пошли к своему домику. Динган уселся в дверном проеме, и я последовала его примеру, садясь напротив него. Я скрестила ноги в лодыжках.

— Я буду проверять их каждые несколько минут, — объяснил он.

— Хорошо, что у Карины есть успокоительное.

— Это наши последние запасы. Я не уверен, как мы сможем пополнить их.

— У вас нет постоянного поставщика? — спросила я.

Динган мягко улыбнулся, отчего у меня запорхали бабочки в животе.

— У нас нет ничего наподобие этого, хотя мне бы этого хотелось.

Я просто не могла представить, что это место, доведенное до отчаяния, не могло получить помощь с запада.

— Уганда заброшенное место, не так ли?

— Уганда, Южный Судан, Кения, Африка в целом.

— Почему? — спросила я тихо.

— Две причины. Люди считают наше затруднительное положение преувеличением или они совсем его отрицают. Делая вид, что его не существует, они испытывают небольшие муки совести.

Я ухмыльнулась в недоверии, но затем подумала об этом.

Я никогда раньше не слышала об этих местах, что они просили или умоляли о помощи. Пристыженная, я отвернулась.

— А другая?

— Они полагают, что об этом кто-то заботится, их правительство, но им нужно только взять проблему в свои руки. На правительство нельзя положиться, они продажны. Это может быть решено только с помощью народа. Тысячи мелких галек, огромный всплеск и все.

На мгновение стало тихо и в ночном воздухе слышался стрекот насекомых.

— Когда-то я брала уроки социального исследования, — рассказала я ему. — Мы прочли историю о женщине, на которую напали в переулке в Нью-Йорке. — Я покачала головой. — Я не помню подробности. Во всяком случае, суть в том, что люди наблюдали из окна за тем, как избивали женщину и думали, что кто-нибудь вызвал полицию. Женщина умерла, ожидая помощи.

Динган поднял плечи в понимании, его красивые, загорелые руки поднялись, словно в объяснении.

Я снова вспомнила мертвых детей и отвернулась, чтобы Динган не видел моих слез. Я вздрогнула, когда он подтолкнул мои ноги своими.

— Это не слабость, — просто заявил он, его руки крепко скрещены на груди.

— Что не слабость? — спросила я, вытирая лицо грязными руками.

— Страх, печаль. Это не слабость. Они определяют твои эмоции. Делают тебя человеком, Софи.

— Они показывают тебя, — я снова стала грубой Софи.

— Кто говорит?

— Я.

— Почему?

— Потому что я… потому что…

— Дай подумать. Потому что ты не гордишься собой? Потому что ты презираешь себя? Потому что, если ты проявишь эмоции, они отразят те мысли?

Я молчала, по крайней мере, минут пять.

— Да, — призналась я, нарушив молчание.

— Сделай что-нибудь с этим.

— Нечего делать. Я потеряна.

— Ерунда. Ты совсем в это не веришь. Ты хочешь придерживаться того, что легче. Ты предвидишь количество работы, которое потребуется для изменения, и слишком напугана, чтобы принять вызов. Вот это, Софи Прайс, настоящая слабость.

Динган встал, и я смотрела, как он проверял каждую кровать, тихо переходя от одной к другой, и я ненавидела то, насколько он был прав.

Руф и Соломон, как и обещали, сменили нас около восьми утра после завтрака.

Я была так измучена, но мысль о сне на моих простынях, будучи покрытой кровью и грязью, вызвала озноб. Я хотела смыть прошедшую ночь.

— Мне нужно в душ, — сказала я Дингану.

Его глаза немного расширились.

— О, хорошо. Я тоже собирался. Ты хочешь пойти первой?

— Нет, — сказала я ему. — Иди ты. Я соберу вещи.

— Ладно, — ответил он. — Я постучу в твою дверь, когда освобожусь.

— Спасибо.

Спустя пятнадцать минут Динган постучался, и я ответила.

Он просунул голову и его волосы были все еще влажными и прилипли к шее. Я могла почувствовать запах его мыла и вдохнула его.

— Душ твой, — сказал он, собираясь уйти, но резко остановился. — А, спокойной ночи.

— Спасибо, — сказала я, немного улыбаясь.

Я приблизилась к душу с сомнением, зная в это время там должны быть насекомые, но была удивлена снова увидеть, что там было совершенно чисто.

— Это странно, — сказала я вслух.

— Что странно? — спросил кто-то.

Карина проходила мимо.

— О, здесь нет насекомых.

Карина обследовала душ.

— Интересно, — она улыбнулась и поспешила к школьному домику.

Я быстро помылась, стирая события ночи, и оделась просто.

Мои ноги и глаза были такими тяжелыми, что я была не уверена в том, что смогу дойти до своей маленькой хижины, но каким-то образом мне удалось. Я отбросила вещи в сторону и практически нырнула в постель. До того, как моя голова коснулась подушки, я уже спала.

Странно, но я просыпаюсь сама. За окном все еще светло и это удивительно при том, что я была очень уставшей.

Я стряхнула насекомых с простыни и встала, чистя зубы и заплетая волосы в две косы, как я сделала в первый день. Я решила, что это будет моим стандартным стилем. Просто и при этом я оставалась собой. Я оделась как всегда: голубые джинсы, ботинки и рубашка.

Снаружи я слышала хихиканье девочек и хохот мальчишек, без сомнения наслаждающихся свободным днем. Когда я вышла из хижины, все было точно так, как я представила, за исключением одной маленькой красивой детали.