Жених считал все эти слухи происками недоброжелателей Вильцогена. Я была с ним солидарна. Его фамилия никогда не фигурировала в истории, как предателя. В дальнейшем же он станет преподавать военные науки будущему императору Вильгельму[39].

Застать Виллие в госпитале нам не удалось. Андрей Фёдорович расстроил меня вестью, что Яков Васильевич отправился к губернатору. Там происходит какой-то военный совет, потому ждать его нет никакого смыла. Когда именно он освободится — неизвестно.

От моей помощи господин Плетин не отказался, предложив осмотреть нескольких пациентов с переломами. Памятуя как во время совместной операции, я рассказала ему об использовании гипса для фиксации при подобных повреждениях, он и отправил меня к парочке офицеров, что получили переломы, навернувшись с лошади. Как это могло произойти с теми, кто с рождения приучается ездить в седле?

В небольшой палате, хоть окна и оказались распахнуты, было заметно душно. Лежавший в комнате поручик сообщил, что к интересующему меня пациенту пришли друзья, и они вышли в сад, искать прохлады в беседке. «Пропажа» нашлась в том самом месте, где недавно я знакомилась с прибывшими в город лекарями. Пяток улан окружили мужчину, державшего на перевязи руку, каковая явно причиняла боль, когда кто-то из них, бодро похлопывал его по спине, словно выражая таким образом участие.

Мы с Павлом вызвали интерес, лишь только вошли в беседку. Разговоры разом прекратились и все взгляды устремились на нас.

— Приветствую вас господа, — я дождалась синхронного поклона, — а вас господин Чернявский, прошу проследовать со мной в палату. По указанию Андрея Фёдоровича я осмотрю вашу руку. Возможно, понадобится кое-какие специальные процедуры.

— В военный госпиталь допустили барышень? — удивлённо спросил у рядом стоящих улан поручик с изрытым оспинами лицом. На вид ему было около тридцати, короткие чёрные волосы обрамляли узкое лицо. В нём просматривалось что-то неправильное, но я никак не могла понять, что.

— Для вас я не барышня, а лекарь. И подтверждение тому сам господин Виллие, принимавший у меня экзамен в Петербурге.

Гамма эмоций отобразилась на лице поручика: неверие, восторг, злость. Почему именно в таком порядке было не ясно. Но вскоре он «надел» бесстрастную маска.

— Впечатляет! Женскому полу наконец удалось оторваться от рукоделия.

Стоящие рядом уланы старательно принялись прятать улыбки.

— Господа, — вступил в разговор жених, — пока моя невеста, баронесса фон Клейст, осмотрит руку вашего друга, мы можем познакомиться. Позвольте представиться, Павел Матвеевич Рубановский. С отрядом ополчения из своих людей, прибыл из Могилёва.

— Поручик, Александр Андреевич Александров — протянул руку черноволосый задира.

Павел сощурил глаза и как-то многозначительно хмыкнув, пожав её. А я, в это время начав ощупывать повреждённую руку дёрнулась, услышав это имя и неверяще повернулась.

Я поняла, что именно меня смущало. Передо мной стояла известная кавалерист-девица Надежда Андреевна Дурова. В своём времени я читала её «Записки». Значит в беседке присутствуют её друзья — Чернявский, Шварц и братья Торнези.

Дабы не выдать себя, усиленно занялась изучением перелома. Судя по тому, что я ощущала под пальцами, смещения не было. Но во избежание подобного, руку надлежало поместить в гипс, о чём я и сообщила пациенту, пока мой жених слушал новости о сражении под Городчено, и рассказывал уже им о произошедшем под Молилёвом. Особенно той части, в которой сам принимал посильное участие.

— Так вы всё-таки не русский доктор, — обратилась ко мне Дурова, повернувшись в нашу сторону. — И много сейчас в Пруссии женщин на врачебном поприще?

— Ну, если хорошо подумать, то, наверное, я пока единственная в мире.

— И смогли сдать экзамен в столице? — удивилась она.

— Да, в Императорской медико-хирургической академии.

— Просто невероятно!

— Приёмная комиссия тоже так считала. Посему собираться не желала. И только участие самой вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны, сподвигнуло их, всё-таки, провести экзамен.

— Давно ли?

— Да вот, осенью прошлого года.

— И многих вы уже успели уморить за это время? — смеясь спросила Дурова, не обращая внимания на знаки, которые старательно подавал ей Чернявский, прислушиваясь к нашему разговору.

— Да как-то пока не удалось, но всегда готова начать. — ответила усмехнувшись, и пристально посмотрела, намекая, с кого именно может открыться моё личное кладбище.

В змеиных перепалках «высшего общества» я уже натренирована, так что могла вести их бесконечно. Но тут появился Егор, отправленный за гипсом в подворье, когда я узнала у Андрея Фёдоровича, чем мне предстоит заняться. С помощью своего верного «охотника» мы довольно быстро справились с «упаковыванием». Рядом стоящий Павел аккуратно скрывал улыбку, наверняка вспоминая наше приключение по дороге из Петербурга, когда он сам усердно заворачивал Петра Акимовича в глиняный корсет.

Распрощались с уланами, я чувствовала, как поручик «Александров» ещё долго смотрел мне в след. И хотя друзья его настойчиво шикали, господин Рубановский усиленно делал вид, что не замечает такого пристального ко мне внимания со стороны офицера.

Второго пациента с поломанной рукой мы нашли в его палате. Здесь дело обстояло несколько хуже. Кость сместилась, но процесс сращивания ещё не завершился. Так что, пережив необходимую, довольно болезненную процедуру, сопровождая её тихой руганью, пациент расслаблялся уже под наши с Егором манипуляции с гипсом.

Вечером мы с Павлом обсуждали нежелание и смоленских начальников озаботиться эвакуацией. Барон Аш, вдохновлённый собравшимся внушительным ополчением, всячески поддерживал желание многих наших военных дать наконец бой французам. Победы в некоторых недавних небольших стычках настолько вскружили тем голову, что они считали вполне возможным отстоять Смоленск и даже перейти в контрнаступление.

Только мы вдвоём, неожиданные гости из будущего, осознавали всю тщетность их чаяний. В том числе и количество потерь, которое принесёт этот бой. Остановить жернова истории нам никак не удавалось.

Я с горечью была вынуждена признать, что с таким упорством «выкраденные» мною из госпиталя люди, скорее всего всё равно погибнут через несколько дней. Не в Могилёве, так в Смоленске. Те уже знали, что сегодня-завтра наши войска подойдут к городу и они наконец вернутся к своим «братьям». Все радовались и благодарили нас за спасение, а я могла только улыбаться через силу, думая о тщетности моих усилий. Судьба настигла их в уже следующем городе.

На следующий день в подворье неожиданно пожаловал Виллие. Услышав о нашем «побеге» из Могилёва и осмотрев как тут всё было подготовлено для раненых, он распорядился привезти сюда полсотни новоприбывших.

— Яков Васильевич, вы же понимаете, что скоро здесь будет бой и оставлять раненых в городе нельзя, потому как их количество будет только умножаться. Нужно вывезти всех дальше. «Бабушка» говорила, что в Твери прекрасный большой госпиталь.

— Отчего же не в Москву?

— Считаю, что француз и так в первопрестольную двинется… потом опять вывозить? Лучше сразу подальше. Чтобы двойную работу не делать.

— А в столицу думаете не пойдёт?

— Ежели и пойдёт, оттуда и вывозить легче.

— Может сами их и повезёте?

— Яков Васильевич, зачем меня опять в обоз? Семён Матвеевич наверняка писал вам о моих навыках в хирургии. А здесь вам помощь наверняка понадобится. Не отсылайте!

— Ну что ж делать-то с вами… — размышляя проговорил он, — хорошо, направитесь в группу к Сушинскому. Он был очень вами доволен. — заявил подумав, и вернулся к распределению нижних чинов в «новом» госпитале.

Семён Матвеевич нашёлся в доме, который указал мне с женихом посланный с нами солдат. Небольшой особняк, отданный под расквартирование медицинской службы, ещё недавно явно принадлежал какому-то купцу. Об этом говорила слишком вычурная мебель и обтянутые в кричащий цвет материи, стены.