На меня ошарашенно, и в то же время неверующе посмотрели.

— Раненых не ждёт ничего хорошего, особенно если первыми в город войдут поляки.

Данное предположение заставило его хотя бы задуматься.

— Вы же понимаете, что Могилёв стоит прямо на пути следования войск?

— Граф Толстой уверил меня, что войска князя Багратиона направлены в нашу сторону. Никто не позволит взять город. Сие просто немыслимо!

Я устало вздохнула, ненадолго прикрыв глаза, а потом опять повернулась к собеседнику:

— Эдуард Платонович, разве кто-то может подобное гарантировать?

— Я верю в силу нашего оружия! — патетично заявил он.

— Вы отказываетесь помочь мне в этом?

— Помочь? Эвакуировать моих пациентов? Я запрещаю вам даже думать об этом! Я начальник госпиталя!

20 июня 1812 года

В субботу губернатор неожиданно решил устроить званный обед. Как заявил вернувшийся наконец Павел, эта «показательная акция» должна продемонстрировать, что городу нечего опасаться.

Ехать пришлось в закрытой карете просто потому, что опять ожидались дожди. До этого они шли пару дней подряд. Именно из-за них, а вернее образовавшейся непролазной грязи мой жених так долго отсутствовал.

На погоду жаловались все — нереальная жара сменялась проливным дождём и опять наступающим удушающим пеклом.

«Провидец», ехавший со мной и Ольгой имел на этот вечер в доме Толстых большие планы. Он задумчиво перебирал какие-то бумаги в тусклом свете из окна — тучи опять закрыли почти всё небо. Даже сейчас, Павел умудрялся работать.

Из кареты был виден трусивший на чалой кобылке татарин из моего сопровождения. Второй наверняка ехал с другой стороны. За прошедшее время я уже настолько к ним привыкла, что более не воспринимала их как ограничение собственной свободы. Хотя они всё также яро выполняли обязанности, предваряя собой любой мой вход в помещения.

Как потом поведал Павел, на меня ещё дважды совершали покушения, которые я даже не заметила. Охранники очень ответственно делали свою работу. Поэтому скорее всего воспринимала их как «неизбежное добро».

Отношение некоторых из татар с Ольгой было весьма своеобразными. Она делала вид, что совершенно их не замечает, они лишь незаметно улыбались в усы. Не было даже свидетельств, чтобы хоть один из них заговорил с ней.

На козлах находился вернувшийся из имения Егор. Как только здоровье позволило ему нормально передвигаться, этот свихнувшийся на моей охране «охотник» вынудил управляющего отправить его в город. Сегодня он был особенно нарядным. Павел привёз что-то наподобие непромокаемых макинтошей[10], болотного цвета, тепло подбитых изнутри. У Егора он был длинный, закрывая даже ноги. Что было очень полезно для возницы. Со спины находился удобный башлык[11].

На татарах же красовались слегка удлинённые куртки из такого же материала. Из него же были пошиты их брюки, заправленные в сапоги. Из-за этого группа со стороны воспринималась каким-то военным отрядом. Обновки охране явно нравились, оттого лица их лучились довольством, хотя они и старались придать себе суровый вид.

В связи с отсутствием «бабушки» и «тётушки», которые благополучно были отправлены в Тверь почти две недели назад, мне надлежало везде быть сопровождаемой компаньонкой. Особенно, если я выезжала в свет в обществе Павла Матвеевича.

Накануне званного вечера, с Ольгой вышел небольшой конфуз. Как оказалось, у неё нет пристойного для подобного выхода туалета. При помощи новых жиличек, на поверку оказавшимися умелыми мастерицами, для неё удалось быстро перешить одно из старых платьев Екатерины Петровны. Освежённое новыми контрастными кружевами и лентами, срочно закупленными в лавке, оно выглядело необыкновенно милым. Мои подопечные обещали ей помочь с обновлением гардероба, если та согласится обучать их французскому языку. Посетила мысль, что раньше девушки служили в швейной мастерской, но увидев во мне возможность новой карьеры, еврейская община не преминула этим воспользоваться.

Единственное с чем я не могла помочь Ольге — украшения. Но, как оказалось, у неё имеется небольшое тоненькое колье, оставшееся от матери, вполне приличествующее образу и подходящее под туалет.

— Ne vous inquiétez pas mademoiselle,(*Не беспокойтесь, мадмуазель) — сказала она, улыбаясь, — для компаньонки и подобное-то не обязательно.

Но мне было приятно, что платье ей понравилось. Ольга всю дорогу в карете невольно поглаживала его, кажется, даже не замечая сего действа.

Зала в доме губернатора, сверкала множеством свечей. Несколько огромных хрустальных люстр искрились в пламени их света, что даже позолота на лепнине переливалась как-то особенно ярко. Представители оставшегося в городе высшего общества, одетые в шелка и драгоценности сияли улыбками ярче тех камней, что были на них. По сравнению со всеми, мы были облачены достаточно скромно, и казались какими-то бедными родственниками.

— Но как же так? — я не смогла сдержать возмущения. — Все ведут себя так, как будто бы никакой войны нет и в помине.

— Всё весьма просто, ma chère (*милая), так они пытаются заглушить свой страх. — тихо ответил господин Рубановский, пряча улыбку.

— Но… это же… прям какой-то «пир во время чумы[12]»! — прошептала я.

— Увы, chère, боюсь эту трагедию Пушкин ещё даже не написал. Да и не помню, создал ли к этому времени Уилсон свой знаменитый «чумной город[13]».

Всё это он проговорил очень тихо, хоть Ольга и находилась рядом с нами, но стояла на пару шагов позади, давая нам «свободу» и соблюдая приличия. Она весьма ответственно относилась к своим обязанностям. И хотя мы были обручённой парой, так ещё ни разу и не оставались наедине хотя бы пару минут.

Как я поняла, Павел ждал возможности пообщаться с графом Толстым, но тот всё ещё не появился. Гостей встречали супруга и дочери губернатора. Как нам пояснили, у него была важная встреча. Пока же гости должны были развлекать себя танцами.

Совершив первый тур с женихом, я тихо попросила его пригасить Ольгу, которая, подозреваю, в силу своего положения и возраста просидит весь вечер на диванчике. Ласково мне улыбнувшись и поцеловав руку, «провидец» повёл смущённую компаньонку на следующий танец.

Как это не удивительно, но и я недолго оставалась одна.

— Добрый вечер, Варвара Андреевна, — приветствовала первой подплывшую ко мне женщину, — рада вас видеть! — стараясь как можно более искренне улыбнуться.

Госпожа Величко, как всегда, была разодета с большой помпой. Тёмно-синее платье было украшено бледно голубыми кружевами вышитыми палево-жёлтыми цветами. Тяжёлое колье поблёскивало камнями и отражало то огромное количество свечей, что находилось в зале.

— Bonne soirée, Louise! (*Добрый вечер, Луиза!) — чуть-ли не пропела она своим грудным контральто улыбаясь так приторно, что не почувствовать подвох было просто нереально. — Почему ты не танцуешь с женихом? Позволяешь разделить его внимание с приживалкой?

— Павел Матвеевич достаточно учтив, чтобы выделить танец и для моей компаньонки. — ответила, старательно удерживая улыбку на лице.

— Entre nous, ma chère, (*Между нами, моя милая) — она погладила меня по руке кончиками пальцев, унизанных кольцами, — ты должна понимать, что мужчинам требуется кое-что побольше, чем объятия и поцелуи. А учитывая твою, — тут она с трудом сдержала презрительную гримаску на лице, — лекарскую деятельность, ты наверняка в курсе этой особенности. Твой жених может быстро найти всё необходимое ему, в твоём ближайшем окружении. Тебе стоило бы это учесть.

— А что, Варвара Андреевна, после походов вашего сына, женщины в «весёлых домах» уже закончились и не с кем более получить желаемое? — меня неожиданно развеселила это попытка вызвать ревность. Дело в том, что все служительницы подобных заведений должны были периодически проверяться в городской больнице. Благодаря чему я была лично знакома с каждой и часто являлась принудительным слушателем всевозможных историй и случаев из их «служебной практики», в которых младший господин Величко порою бывал главным героем. — А может вы рассчитываете вызвать во мне неприязнь и подозрения, дабы я разорвала обручение, на радость вашим дочерям? Ведь их пристальное внимание к моему жениху ни для кого не секрет.