Как бы то ни было, по письмам в наше время было известно, что Кутузов уже после Бородино запрашивал московского градоначальника о готовности аэростата. И был извещён о неудаче. Потому заявление Милорадовича вызвало у него лишь раздражение.

— Фёдор Васильевич[58] только бумагу марать наловчился исправно. Лучше бы сидел в своём Вороново, да и дальше памфлетики писал. Не был бы таким ярым франкофобом, так бы и сидел бы в «отпуску».

Что удивительно, ярый идеолог «русской старины», через несколько лет и почти до самой своей смерти будет проживать в Париже. Двор просто не простит ему сгоревшей Москвы. А «писательство» станет семейным увлечением. Все его дочери неплохо сочиняли. Особенно большое творческое наследие оставит средняя дочь — Софья Фёдоровна. Более известная миру как графиня де Сегюр. Её «Les malheurs de Sophie» (*«Сонины проказы») и «Les Petites Fillesmodèles» (*«Примерные девочки») заказывал для меня в своё время дедушка.

Долго занимать время светлейшего мы не могли, а потому получив его позволение отошли, дав возможность приблизиться другим. Хорошенький корнет провожала меня глазами, что-то нашёптывая рядом стоящему майору.

Павел отвёл нас к расположившимся у противоположной стены врачам. Ему самому нужно было переговорить с некоторыми из присутствующих. Мне же было приятно пообщаться с Аристархом Петровичем. Господин Сурин с энтузиазмом расспрашивал меня, да и сам рассказывал о том, как прошла его «бородинская битва».

Неожиданно к нам подошла Надежда Андреевна, вернее уланский поручик Александр Андреевич. Опираясь на костыль, она попросила разрешения украсть меня у врачей, так как мои бывшие пациенты «жаждут выразить свою благодарность».

— Как давно вы раскрыли меня? — неожиданно спросила Дурова, как только мы отдалились от мужчин. Не отходившая всё это время от меня ни на шаг Ольга, если и удивилась, то совершенно не подала виду. Однако потом меня явно ожидает допрос.

— С чего вы это взяли? — улыбнулась я совершенно открыто.

— Ваш жених демонстративно игнорирует мой интерес к вашей персоне. Хотя, в других случаях меня и вызывали на дуэль, и требовали жениться. А «ваш» усиленно «не замечает», как будто зная, что ему нечего опасаться.

— Дело в том, — старательно пряча улыбку, ответила я, — что у Павла Матвеевича есть некоторые связи при дворе. И ваша встреча с государем не осталась незамеченной.

— Понятно, — ответила кавалерист-девица, — но, смотрю, вы никому не рассказали.

— Это ваша тайна. Не нам решать кого в неё просвещать.

— Ну что ж… позвольте тогда всё-таки вам поведать … весь штаб сейчас «гудит» о том, что вы стремитесь в след своему тайному возлюбленному… — и, выдержав паузу добавила, — Давыдову!

1 сентября 1812 года

Когда всё это закончится, если конечно доживу… то, скорее всего буду ярой домоседкой. Против ожидания Павла, я более всего уставала не от обилия работы или созерцания страданий… Должно быть жених предполагал у меня наличие «тонкой душевной организации», совершенно забывая, что в лекарях с подобной долго не задерживаются. Наоборот, нам свойственен даже некий цинизм и прямолинейность. Только это чаще всего помогает рассказывать больным о тяжести их заболеваний.

Нет… больше всего меня раздражали казалось-бы сущие мелочи. А именно, нехватка некоторых бытовых удобств в походной жизни. Как выяснилось, при долгом отсутствии возможности помыться, я становлюсь ужасным мизантропом[59].

Как-то мы обсуждали это с «провидцем» на привале. Он долго смеялся, а потом тихо рассказывал о достижениях его эпохи в организации комфорта, или как он выразился «технического прогресса».

Получалось, что даже моё время, по которому я неимоверно скучала, для него было страшно отсталым. Что же говорить о теперешнем, кое Павел иногда величал «средневековым».

Когда же мы к полудню добрались до Калуги, первое, что для меня организовал жених в небольшой гостинице — это огромная деревянная лохань, наполненная горячей водой. Степанида даже вылила туда немного ароматного масла, чудом сохранившегося в её закромах. Ждать вечерней бани не было никаких сил.

Пока я так сибаритствовала[60], Павел отправил Ефимку к губернатору, с запиской, что мы имеем послание к нему от светлейшего и просим о встрече.

Не знаю, чем именно занимался в это время господин Каверин, но ответ мы получили только спустя пару часов. Смыв с себя дорожную пыль, я как раз была атакована Степанидой, на предмет пополнения оскудевших галантерейных запасов.

Прерванная деликатным стуком «мучительница» просто положила список на столик и удалилась, оставив нас. О, если бы наедине. В предусмотрительно открытую дверь уже входила Ольга.

Улыбнувшись, Павел прочёл для меня записку, присланную из дома губернатора. Не знаю, почему они так долго раздумывали над ответом, но нас приглашали не в присутствие[61], а «отобедать по-домашнему».

— Думаю тебе стоит надеть лучшее платье, что у тебя есть, — усмехнулся жених, — подозреваю, что «по-домашнему» будет подозрительно парадно.

— К чему? Мы отступаем. Какие «парадные обеды»?

— Ты забываешь, ma chère, что это не столица. Сюда спешных депеш не присылают. Разве что, с требованием провианта.

— То есть из нас попробуют вытрясти любые подробности, и мы с тобой — источник последних сплетен для местного общества?

— Боюсь, что это так и есть, — задумавшись проговорил он, смотря куда-то вдаль.

— Жаль, что я здесь навряд ли найду, что-то новое из готовых платьев.

Жених так и продолжал стоять, молча смотря к окно. Ольга с ожиданием поглядывала на него. Ей явно не терпелось отдать распоряжение Степаниде готовить наши туалеты. Но пока Павел не ушёл, она не могла выйти из комнаты. Поймав её умоляющий взгляд, мне пришлось выйти вместе с ней, оставив «провидца» размышлять в одиночестве.

А подумать было над чем: нам предстояло организовать то, что мы планировали всё это время — «летучий» медицинский обоз.

Увы, инвалидов нам так и не вернули. «Самим нужны!»: ответил мне Виллие. Спасибо хоть оставшихся не забрали. В бумагах, подписанных Кутузовым, нам предписывалось отобрать для себя из собранного в Калуге ополчения «охочих людей». То бишь, в отряд к жениху нужно будет набрать охотников, а для нас должны подготовить десяток телег с возничими.

И если с последними вряд ли будут проблемы, то вот людей, отменно обращающихся с огнестрелом, найти было сложно. При том, что основной отряд Павла потеряет при этом несколько опытных татар, которые перейдут в охрану каравана. И хотя с пустых телег, по идее, нечего взять, возможность натолкнуться на какой-нибудь отдалённый французский разъезд оставалась.

Вот с чем у нас не было проблем, так это с пистолетами. Уходя из отряда, инвалиды сдали всё полученное оружие. Вооружить возничих будет чем.

Не обошлось конечно и без непонимания. Бессовестный шотландец пытался оставить в армейской медицинской бригаде Марфу, как только узнал, что она уже проводила небольшие самостоятельные операции. К счастью, вмешался Павел и пояснил, что без женского сопровождения, моя помощница остаться никак не может. И пока ушлый лейб-медик не нашел в ближайшей деревне какую-нибудь старушку, мы поспешно уехали, забрав с собой Аристарха Петровича.

Господина Сурина по моей просьбе назначили номинальным начальником всей нашей авантюры. Почему не я? Так руководитель должен был оставаться в Калуге, организовать на базе Хлюстинской больницы приёмный покой для поступающих раненых. Но боюсь, по моим скромным подсчётам, в скорости Аристарху Петровичу придётся реквизировать для наших нужд даже ближайшие к госпиталю дома. Впрочем, это уже будет его головная боль.