По словам Александра Никитича, отступающая армия была похожа на большой маркитанский обоз. Огромные телеги и возы с награбленным добром растянулись по всей дороге вперемешку с артиллерийскими. Большая часть солдат, бывших когда-то кавалерией, сейчас шла пешком, в окружении карет, принадлежащих генералам и офицерам. Такой многочисленный караван сильно тормозит передвижение. Но чтобы избежать недовольства начальства бесчисленными телегами, ковры, мебель и ценности сверху были прикрыты мешками с мукой, зерном, тюками с сеном, имитируя жизненную необходимость каждой подводы. Но все всё понимали. При кажущемся обилии пищи, на самом деле, её было невероятно мало.

В перехваченном казаками письме, отправленном Мюрату, Наполеон так и собирался в Смоленск. Но выбирая дорогу, решил идти по не столь сильно разорённой, через Калугу, где были подготовлены склады и оружие для русской армии. Чем не возможность поживиться, что должно было значительно облегчить путь. С этим документом и прибыл в ставку Сеславин.

Но не только это письмо в сей день влияло на настроение главнокомандующего. Мы с подопечными как раз варили настои из коры ивы и сосновых иголок, когда нас навестила Дурова. После ранения та служила адъютантом-посыльным у светлейшего. Она-то и принесла новости о столь интересной депеше.

— А старик то сегодня рад, как никогда. Государь переслал ему донос Беннигсена, который тот в запале написал после недавней битвы. В ней Леонтий Леонтьевич обвинил Кутузова в бездействии и трусости, заявляя, что тот забыл о войне и лишь предаётся неге в обществе женщины, переодетой в мужское платье, да не о чём более не думает. Ха-ха-ха… Этот носатый барон сильно ошибается. Сейчас у светлейшего их тут целых две!

— А что, одной ему уж и мало?

Надежда Андреевна посмотрела на меня с изумлением, потом громко рассмеялась, сотрясаясь всем телом. Но резко шикнула и стала тереть бедро. Получив контузию ноги на багратионовых флешах, она до сих пор мучилась от сильных болей.

— Александр Андреевич (даже наедине я не назвала её иначе, чем мужским именем), вам бы пролечиться. Полежать, не напрягая ногу.

— Да как же тут на войне лежать? А я, как посыльный, так и вообще постоянно в бегах по поручениям.

— Попросите у светлейшего разрешения отлучиться на лечение. Я поговорю с Виллие, чтобы подтвердил вашу просьбу. Иначе боли не прекратятся.

— Хм… а вполне может и выйти. Михаил Илларионович сегодня, после получения почты особенно благодушен.

— И в чём же причина?

— Так он после прочтения доноса, с удовольствием выгнал Беннигсена, запретив тому появляться при армии!

Это была просто отличная новость. Ещё бы и англичанина выставить.

— Я смотрю, у вас пополнение?

Дурова указала взглядом на троих новеньких, тех самых «амазонок» из Боровска. Через несколько дней деятельные барышни всё-таки нашли нас в ставке. После недолгого разговора трое из них решили остаться с нами. Но так как в дормезе уже все не помещались, соратницы решили оставить им телегу, которую по совету Павла переделали в своеобразный крытый фургон переселенцев Дикого Запада.

Странно. Но получив новости о выходе неприятеля из Москвы и направлении его движения, наша армия никуда не торопилась. Люди потихонечку собирались. Создавалось впечатление, что главнокомандующий не особо-то и хотел воевать. Словно стремясь лишь сопроводить нежелательного гостя «до ворот», убедившись в его уходе.

При всей своей занятости Кутузов находил время принять депутатов от дворянств различных губерний. Они подвозили продукты и оружие. В зависимости от «древности» последнего, его либо принимали, либо с благодарностью отказывались.

Прибывало также множество волонтёров. Иногда такие, что без улыбки и смотреть было невозможно. Старики, лет семидесяти, просились зачислить их в кавалерию. Хотя в седле ещё держались, да и сабелька из рук пока не падала. Даже наоборот, крутили они ею так споро, что заглядывались и молодые. Их со всем уважением пытались отправить по домам, но некоторые наперекор оставались, самовольно прибиваясь к каким-нибудь ротам.

Группа Павла, вместе с людьми Сеславина и Фигнера отбыли днём. К ночи же резко началось всеобщее движение. Оказалось, прибыл гонец от Дохтурова, доложив, что враг уже занял Боровск и собирается идти к Калуге. Мы же были готовы заранее, потому выступили, чуть ли ни в голове колонны. Двигались всю ночь и к четырём утра прибыли к Малоярославцу, где в предместьях уже засела почти вся французская армия. На подходах меня, как всегда, отправили в самое спокойное место. Это оказалась какая-то деревушка рядом с рекой Легойкой.

Все занялись уже привычной работой: ставили столы, кипятили воду. Но неожиданно рядом с нашим расположением появились с десяток монахинь, что успели покинуть город до начала сражения. Все они были из Свято-Никольского Черноостровского монастыря. Заметив, что именно женщины здесь одевают фартуки, и готовятся к приёму раненых, они решили присоединиться и помочь. Что же… лишних рук никогда не бывает. Особенно в нашем деле.

Удивительно, но Степанида даже не возмутилась, когда одна из монашек потеснила её у костра. Повесив на огонь новый котёл, та стала что-то варить, доставая из своего мешка коренья и травы.

Мы успели только разложиться, когда к нам начали доставлять раненых. Уже привычная работа вытолкнула из головы все остальные мысли и заботы. После новой атаки характер ранений изменился. Лёгких не было вообще. В большинстве случаев очень сильные кровопотери и большие ожоги. Город почти полностью охватил пожар. Пришлось поставить Марфу на сортировку. Тех, кого она кого определяла «не жильцами», я осматривала повторно. Указанных мною, инвалиды уносили к монахиням. Мы им помочь уже были не в силах. Сёстры разговаривали и молились с каждым, кто оставался в сознании. Да и просто старались, как могли, облегчить их страдания. Оказалось, приготовленный ими отвар хорошо убирал боль.

При не умолкавшей с обеих сторон канонаде, восемь раз Малоярославец переходил из рук в руки. Постоянные штыковые атаки приносили всё больше раненых, часть которых просто не доживёт до утра.

Почти с полудня большинство лекарей вывезли за пределы города. Многие расположились недалеко от нас. С удовлетворением заметила, что некоторые из них начали применять фиксирование при переломе.

С наличием такого количества врачей в одном месте, работа пошла быстрее. Даже удалось собрать небольшой консилиум, на практике объясняя способ проверки подходящего донора для переливания крови. Это заинтересовало всех. Возникало огромное количество вопросов, но все понимали, что на ответы просто не было времени. Видя же с каким доверием, относится к моим действиям Виллие, остальные принялись применять новые знания на практике.

К моему неудовольствию, моих старых помощниц быстренько разобрали для ассистирования, оставив мне только «амазонок». Не удивительно, учитывая, что они нечего толком и не умели.

Более всего была приятна похвала господина Сушинского. Уже знакомый с гипсом, он взял на себя заботу о пояснениях, дав мне возможность заниматься донорами.

Ближе к вечеру Малоярославец опять захватили французы, а большая часть русской армии, обойдя город, заняла дорогу на Калугу. Город горел. Осыпались останки домов. Рухнула разрушенная канонадой церковь. Стрельба прекратилась и стали слышны крики умирающих в огне. Из-за пламени нельзя было даже приблизиться к окраинам, не то, чтобы войти в сам город. Даже французы не могли вынести оставшихся там людей.

По моей просьбе несколько татар в насквозь мокрой одежде и прикрытым лицом ходили вокруг, стараясь найти хоть кого-то из выживших. Я помнила, что рано поутру главнокомандующий прикажет отступить к Калуге и не хотела оставлять хоть кого-то из живых на этом пепелище.

Вагенмейстер нам приказал собраться и присоединиться к армейскому обозу. Семён Матвеевич просил быть рядом с врачами, у которых теперь было слишком много вопросов. Но благо, все были слишком уставшими, чтобы «мучить» меня сейчас.