Воспоминания пробили новую брешь в душе. Да…мама видела ее насквозь.

Сложно сказать, что двигало ей в тот миг — назойливое желание исполнить ее последнюю волю, или же собственные чувства — да только спустя несколько минут, девушка уже неслась в гостевое крыло дома. Неслась к нему!

Она осторожно протиснулась в комнату для гостей, в которой поселили Германа. Предусмотрительно заперла дверь на ключ. Что творит, сама толком не понимала. Однако слова матери намертво въелись в мозг и пульсировали в висках, придавая решимости. Наделяя храбростью. Напрочь лишая смущения. Ступая на носочках, беззвучно добралась до кровати.

Встала совсем рядом, рассматривая его в лучах лунного света.

Герман не укрывался одеялом. Лишь небрежно перекинул угол через бедра, прикрывая все…что ниже пояса. Щеки вспыхнули огнем. Да и сердце вниз ухнуло.

Точно почувствовав чужое присутствие, Давыдов пошевелился. Распахнув веки, несколько секунд вглядывался в ее дрожащий силуэт, утопающий в темноте. Мгновение спустя, щелкнул ночник. Оба прищурились. Хоть и тусклый свет, но все же по глазам бил прилично.

— Мелкая? — Выдал сиплым спросонья голосом. Резко поднялся. Приняв сидячее положение, спустил ноги с кровати. — Случилось чего?

Девушку сковала тревога и неловкость. Под столь серьезным, и очень внимательным взглядом поежилась.

«О-о-й! Будто насквозь душу видит. О всех грязных мыслишках догадывается».

От волнения начала задыхаться. Горло стянуло болезненным спазмом. Лера стояла перед ним…беззащитная и ранимая. Противно стало от этой беспомощности. От глупой сорочки, в крупный цветочек, с преобладанием розовых оттенков. Внезапно захотелось сорвать ее с себя…и сжечь!

Жалкое зрелище…

В груди вновь сдавило. Словно ногой на ребра наступили. Даже хруст ломающейся кости в ушах стоял. Слегка встрепенулась, сгоняя опутавший сознание морок.

— Герман, в голове не укладывается, что мамы нет. — Как ни старалась, голос дрожал. Да и пищала подобно мышонку, попавшему в капкан. — Совсем нет, понимаешь? Нигде…

— Ш-ш-ш-ш!

Протянул руку, и стоило ей доверчиво вложить в нее ладонь, притянул к себе, усаживая на колено. Крепко обнял, убаюкивая и покачивая, как малое дитя. Поддерживая.

— Успокойся, детка. Понимаешь, не вернуть ничего. Не исправить. Только сердце на лоскуты пустишь!

— А как успокоиться? — Вцепилась в него, дрожащими руками обвивая шею. Втянула в себя его запах, уткнувшись носом в ключицу. От него исходил очень приятный аромат. — Каждый свой день рождения я буду помнить, как моя прихоть послужила причиной ее смерти.

Он шумно выдохнул, опаляя затылок горячим дыханием.

— Все пройдет. — Ласково. — В случившемся виноват только водитель автомобиля. Твоя мама правил не нарушала. Свидетелей куча! Обкуренного ублюдка, сбившего ее прямо на пешеходном переходе, обязательно посадят!

Судорожно втянув в себя воздух, Валерия шмыгнула носом.

— Эй! — Мгновенно сжал ее в кольце своих рук. — Мы справимся. Слышишь?

— Правда?

— Правда! — Грустно улыбнувшись, потрепал за подбородок. — Кстати, очень вовремя напомнила.

Аккуратно пересадив девушку на кровать, направился к комоду.

Лера не знала, куда глаза деть. Он был фантастически сложен. Так мужественно. Взросло. И…расхаживал в одних трусах, ни капли этого не стесняясь. А вот она смутилась. Отец никогда не позволял себе такого. Шорты, плавки — да. Но, нижнее белье при дочери — табу. И тот факт, что она сама вломилась к Герману среди ночи, не дав возможности одеться, облегчения не приносил.

Не придумав ничего лучше, опустила голову, и уставилась на собственные пальцы. Некоторые ногти оказались обгрызенными под самый корень. До мяса. Но странное дело — боли не чувствовала.

Вскоре, матрас рядом прогнулся под тяжестью его веса, и мысли мгновенно выветрились с головы.

— У меня есть кое-что для тебя, Мелкая.

Посмотреть на него решилась не сразу. Лишь пересилив разлившуюся по венам трусость и смущение.

— Что это? — Удивленно вертела в руках продолговатую картонную коробочку.

— Подарок. — Невозмутимо кивнул, подтверждая ее догадки. — У кого-то завтра день рождения! Горько, что при таких обстоятельствах. Понимаю — тебе не до него. Но, тем не менее…

Любопытство взяло верх. Даже боль потери слегка притупилась. Самую малость, но стало легче. Лера осторожно потянула за шелковую ленту, связывающую края. На подложке из мягкого бархата красовался изящный кулон, предположительно, из белого золота. Или же платины. Она плохо разбиралась. Одно знала наверняка — не серебро. Россыпь трех маленьких бриллиантов подчеркивала основной элемент — подвижную горошину на конце. Будто жемчуг, но столь странный. Темный. С невероятным зеленовато-болотным отливом. Как бензиновая пленка на воде, но в тысячи раз прекраснее. Завершала композицию цепочка средней толщины, с очень необычным плетением.

— Неужели…черный жемчуг? — Осенило вдруг.

Он так внимательно следил за ее реакцией, что не сразу отреагировал на вопрос. Слегка прокашлялся:

— Именно. Таитянский. Под…цвет твоих глаз.

— Дорогой? — Напряженно застыла.

— Обычный. — Едва заметно, передернул плечами, явно нервничая. Но, от Леры данный жест не укрылся. Она буквально сверлила его взглядом.

— Да, брось! — Игриво вспушил ее волосы. — И не смотри так. Обычный, говорю же. Откуда б я деньги-то взял? Выдумщица ты, Лера. Губу закатай!

— Спасибо! — Благодарно улыбнувшись, стиснула молодого человека в объятиях, что было сил, и чмокнула в щеку. Ладони на ее талии внезапно, сжались, причиняя легкую боль. Двести двадцать вольт пропустили через нее в тот момент. Не меньше! Не могла взгляд отвести от гипнотических черных глаз. Тонула. Захлебывалась, не имея возможности выплыть. Зато, Герман смог. И руки стремительно отдернул.

— К-х-м…давай примерим, что ли?

Она доверчиво развернулась к нему спиной, и подняла наверх волосы, обнажая шею. Холодный металл обжег кожу, заставляя слегка вздрогнуть. И пока Давыдов неуклюже возился с застежкой, пульс стучал где-то в горле.

— Герман?

От волнения, голос звучал на октаву выше.

— М-м-м?

— Долго еще?

— Потерпи…

— А я…хо…хорошенькая?

Давыдов молчал, явно делая вид, будто не слышал вопроса.

— Как ты считаешь?

— Не шевелись.

Дрожа всем телом от накатившей паники, призналась:

— Герман, я люблю тебя! А…ты любишь меня?

Казалось, молодой человек превратился в статую. Спустя пару ударов обезумевшего сердца, подвеска была закреплена, однако его рваное дыхание, продолжало щекотать ее, опаляя шею. Жесткие губы, внезапно, прикоснулись к едва различимой пульсирующей венке. В тот миг и собственное дыхание сбилось. А когда он ответил, и вовсе, еле стон сдержала. Пришлось щеку изнутри прикусить.

— Конечно, девочка! — Тихо. Вкрадчивым шепотом. — И…гораздо больше, чем должен бы.

Она сама откинулась назад. На широкую мужскую грудь. Собрала всю смелость в кулак, и сделала. Чувствуя спиной, как грохочет за ребрами и сердце Давыдова, как ходит ходуном грудная клетка, прикрыла налившиеся свинцом веки.

— Маленькая моя, — сильная рука, настойчиво сомкнулась на ее талии, опасливо притягивая еще ближе. Заставляя буквально спаяться с его пылающей обнаженной кожей. — Малышка?

— М-м-м?

— Я выпил сегодня, знаешь же?

— Да.

— И не проспался! Еще очень-очень хмельной. — Признался, задышав надрывнее. — А твоя близость…она все больше опьяняет.

— Как это?

— Мысли не поддаются контролю. Руки своей жизнью живут. Отдельной! Тебя касаться хочу. Проклятье, как же хочу!

— Герман…

— По-взрослому! — Перебил резко. — Понимаешь?

— Понимаю и…не возражаю.

Господи! Неужели она произнесла это вслух?

Сердце чуть из груди ни выскочило. Перед глазами давно поплыло от нехватки кислорода. В ответ, он стиснул ее больно. До хруста костей.