Фрэнк Эбботт оставил свою небрежную позу. Он был весь внимание.

— Верно, — проронил он, внимательно глядя на шефа.

— Теперь возьмем мисс Мерсер. Она утверждает, что вошла в гостиную и застала там миссис Леттер. По ее словам, миссис Леттер при ней положила в чашку сахар, осведомилась, где остальные, и вышла на террасу якобы с тем, чтобы выяснить, куда все пропали. Со слов мисс Мерсер, она вышла вслед за миссис Леттер. Полагаю, сторона защиты станет утверждать, что миссис Леттер сыпала себе в чашку вовсе не сахар, а морфий, растертый так, чтобы он выглядел как сахар. Опять же полагаю, что в принципе это возможно, только мало верится. Из показаний самой мисс Мерсер явствует, что у нее тоже была возможность проделать операцию с морфием.

— А это уже тянет на предумышленное убийство, — вставил Фрэнк.

Лэм согласно кивнул и продолжал:

— Точно так же и со всеми остальными. Переходим к миссис Стрит. Из ее показаний следует, что, когда она вошла в гостиную, там никого не было, и поднос с чашками уже стоял на столе. Сразу же следом за ней входит мистер Джимми Леттер — не через террасу и итальянское окно, а через дверь, как и она. Миссис Леттер и мисс Мерсер в это время на террасе. Миссис Стрит выходит через итальянское окно, чтобы их позвать, а мистер Леттер остается в гостиной один. Таким образом, возможность подмешать морфий опять же была у них обоих. Картина ясна: каждый из них оставался один возле подноса, и кто-то из них подсыпал снотворное в кофе миссис Леттер. Не думаю, что стоит подозревать кухарку. Она, судя по всему, очень привязана к мистеру Леттеру, а если бы подсыпала морфий в одну из чашек, еще не известно, кому бы та чашка досталась. Мотива — кроме естественной нелюбви к новой хозяйке — у нее нет никакого, да и подвергать подобному риску своего мистера Джимми она никогда не стала бы. Пожалуй, мы ее можем исключить. Остаются мисс Вейн, миссис Стрит, мисс Мерсер и сам мистер Леттер. У всех были одинаковые шансы подсыпать что-то в чашку. Правда, как и повариха, мисс Вейн тоже не могла предвидеть, какая чашка кому достанется. Все согласны в том, что она не возвращалась в гостиную. Значит, с ней такая же ситуация, как и с поварихой, поэтому мисс Вейн мы тоже можем исключить, по крайней мере — пока. Теперь у нас осталось трое: миссис Стрит, мисс Мерсер и мистер Леттер. Все они что-то темнят. Прежде всего желательно бы знать, кто выносил поднос с пустыми чашками из гостиной. Когда мисс Вейн заглянула в комнату, мистер Леттер сидел в кресле возле окна и пил кофе, а миссис Леттер с чашкой шла через комнату. Миссис Стрит сидела возле двери, выходящей на террасу, а мисс Мерсер поднимала с пола лепестки роз, которые нападали из стоявшей на камине вазы. Миссис Стрит утверждает, что сама до чашек не дотрагивалась и не заметила, кто их уносил: она, мол, чувствовала такую усталость, что только и думала о том, как бы поскорее добраться до постели. По словам мисс Мерсер, она даже не приближалась к подносу, на котором находились чашки, после того как они с миссис Леттер вернулись с террасы. Она говорит, что миссис Леттер тут же подошла к столу и взяла чашку. Мистер Леттер утверждает, что его чашка стояла на маленьком столике возле кресла, на котором он имел обыкновение сидеть. Он, видите ли, не помнит, там ли стояла чашка, когда он в первый раз вошел в гостиную. Возможно, он лжет. Если это он подсыпал морфий, то навряд ли пожелал бы рисковать сам и наверняка постарался бы переместить свою чашку на безопасное расстояние. По словам миссис Стрит, она не запомнила, сколько чашек стояло на подносе, когда она вошла. Она только что вернулась из госпиталя после свидания с мужем. Его переводят в реабилитационный центр в Брайтон. Она была настолько поглощена своими мыслями и так утомлена, что ей было не до чашек. Мисс Мерсер говорит, что когда вошла она, то обе чашки находились на подносе. И она, и миссис Стрит вполне спокойно могли подсыпать в одну из чашек морфий, а другую перенести на маленький столик возле стула мистера Джимми Леттера, да и сам господин Леттер мог это сделать, пока оставался в гостиной один.

— Ну и как нам с этим быть?

— Искать мотив. Возможность совершить убийство была у всех четверых. Но если верить мисс Мерсер, что, когда она вошла, на подносе стояли две чашки, то получается, что мисс Вейн никак не могла переставить чашку мистера Леттера, поскольку ей было не известно, кто из них какую чашку возьмет. И опять получается, что она — менее вероятный кандидат в убийцы, чем трое других. Предположим, что кто-то из этих троих и переставил чашку с совершенно безобидным кофе на столик к мистеру Леттеру. Мы не знаем, которая это была чашка. Двоим из троих об этом известно не больше нашего. Третий должен знать это наверняка, потому что перенес эту чашку, точно зная, что находится в другой. Это, пожалуй, единственное заключение по поводу возможностей, которое мы в состоянии сделать, не обладая прямыми уликами. Теперь переходим к мотиву. Как я уже сказал вначале, у мистера Леттера был один из самых мощных мотивов для убийства: практически у него на глазах его жена признавалась в любви другому мужчине, да еще при весьма компрометирующих ее обстоятельствах. Теперь — о миссис Стрит. У нее тоже был достаточно сильный мотив, — возможно, не столь серьезный, как у мужа, и тем не менее… Вспомните-ка, что там говорила Глэдис Марш: «Все они ненавидели ее, все готовы были убить ее собственными руками. Миссис Стрит хотела поселить здесь своего мужа, а миссис Леттер была против, сказала, что в доме и так от родни деваться некуда и у нее нет ни малейшего желания превращать дом в госпиталь». Тут эта Марш вздернула подбородок и заявила: «Ясное дело, миссис Стрит все глаза выплакала, и меня это нисколько не удивляет. В госпитале полно симпатичных медсестер, а миссис Стрит наверняка боится, что потеряет мужа, как потеряла красоту». Спору нет, Марш — особа очень неприятная и злая, однако насчет мотива она права. Мотив существует.

— Миссис Стрит не очень подходит под тип убийцы, — отозвался Фрэнк, пожимая плечами.

Лэм в сердцах стукнул себя по колену.

— Сколько раз вам повторять — нет никакого особого «типа убийцы»! Любой человек способен убить, и если то, что он от этого выиграет, кажется ему страшно важным, то все прочее для него не имеет ни малейшего значения. Он уже себя не контролирует; для него важен только он сам, и он начинает думать, что ему все дозволено, и нормы, которые обычно удерживают человека, доведенного до бешенства, от преступления, для него перестают существовать. Такое может произойти с любым, если он не умеет держать себя в руках. Знаете, что больше всего поразило меня из сказанного Глэдис Марш? То, что миссис Леттер ненавидели абсолютно все. Возможно, эта Марш сильно преувеличивает, возможно, и нет. Одно я знаю: ненависть, когда ее так много — очень опасная штука. Как раз то, из-за чего в большинстве случаев люди теряют контроль над своими действиями. И факт налицо — женщина мертва. Я не говорю, что подозреваю миссис Стрит, но что мотив у нее был — это точно.

— Да, пожалуй.

— Теперь о мисс Мерсер. У нее тоже есть мотив, хотя, должен признаться, гораздо менее весомый, чем у двух других. Она прожила в этой семье двадцать пять лет. Ей предстояло уехать, потому что миссис Леттер вздумалось сменить весь штат обслуги. Случай сам по себе довольно банальный — господин средних лет женится, и женщина, которая прежде вела для него хозяйство, не находит общего языка с молодой женой. Это может быть дочь, сестра или экономка — в данном случае статус значения не имеет. Судя по всему, эта мисс Мерсер — милая и кроткая женщина. Она определенно не из тех, кто будет устраивать сцены — иначе она не продержалась бы целых два года. С другой стороны, не сомневаюсь, что у пес накопилась обида, и вид у нее совсем больной. Хотя, как я уже сказал, такие вещи случаются сплошь да рядом, и из-за этого никто никого не убивает.

Бесцветные брови Фрэнка Эбботта чуть приподнялись. Его взгляд был рассеянно устремлен на верхнюю полку книжного шкафа, где стояли томики романов о Веверлее, в которые за шестьдесят лет никто, кроме Джулии, не заглядывал.