— Тебе не кажется, что ты торопишься с выводами?

— Кажется. Я, конечно, полная идиотка. Не могу думать ни о чем другом. Получается, что лучше всего было бы, если бы полиция остановилась на версии о самоубийстве, по что тогда станется с Джимми?! А если решат, что это убийство, то значит, это сделал кто-то из нас.

— Вот что я тебе скажу, Джулия, — мягко проговорил Энтони. — Не стоит тебе утаивать то, что ты знаешь о Мэнни. Нужно рассказать об этом полиции. Она сделала, что задумала, теперь пускай сама отвечает за последствия. Ради спасения Мэнни я не собираюсь равнодушно смотреть, как Джимми обвиняют в убийстве Если это она отравила кофе — пусть ответит. Я не верил и никогда не поверю, что Лоис покончила с собой, и никто меня в этом не убедит. С чего ей было это делать? И, если уж мы об этом заговорили, давай будем честными до конца: у пес не было ни малейших оснований сводить счеты с жизнью. Джимми ей был глубоко безразличен. Он дал ей положение, красивый дом, в котором она могла устраивать приемы для своих друзей. Когда она выходила за него, завещание ее первого мужа оспаривали родственники Если бы дело дошло до суда, еще неизвестно, кому бы достались деньги, а финансовое положение ее было весьма шатким. Поэтому она и приняла предложение Джимми. Она мне сама об этом сказала почти прямым текстом. И после этого ты будешь утверждать, что она покончила с собой из-за того, что ее уличили в неверности?! Кто угодно — только не она! Что же до другого мотива, поверь, — я ей был так же безразличен, как Джимми.

— Ну, не знаю…

— Тут и знать нечего. Ей было скучно; она разозлилась на Джимми; она была раздосадована, что я осмелился ослушаться, когда она меня поманила. К тому же, как ты, наверное, и сама успела заметить, Лоис не выносила, когда ей перечили. Что же касается ее пылкой ко мне любви, то это уж из области фантазии. Лоис любила только одного человека — самое себя, и еще не родился на свет такой мужчина, из-за которого она была бы готова причинить себе боль.

Джулия промолчала, но в словах не было необходимости. Он знал, о чем она упрямо продолжает думать. Когда молчание слишком затянулось, Энтони снова заговорил, и по его тону стало ясно, что для себя он уже принял определенное решение.

— Она не покончила с собой. Кто-то ее отравил. Если это не Мэнни, то кто? Ты? Джимми? Элли или Минни? Вот и весь выбор. На кого ты сделаешь ставку? На кого поставила полиция, нам и так ясно. Да у них и нет лучшего кандидата, чем Джимми. Все слишком далеко зашло. Если ты сама не поговоришь с Мэнни, то это сделаю я. Лучше бы ей пойти и во всем признаться самой, но сказать им об этом нужно в любом случае.

Напряженность, так мешавшая им, пропала. Только что казалось, что она встала непреодолимой стеной между ними, и вдруг исчезла бесследно. Джулия взглянула на него и тихо, умоляюще проговорила:

— Только не сегодня, ладно, Энтони? Я сделаю это завтра рано утром.

Он подумал о том, что Джулия обладает удивительной властью над ним. Стоит ей взглянуть на него вот так, как сейчас, стоит заговорить вот таким тоном, — и он уже готов на любую глупость: упасть перед ней на колени, сжать в объятиях, сказать ей… Но что он мог сказать ей — здесь и сейчас? Он поражался и ей, и себе; изумлялся, как трудно ему сдержать переполнявшие его чувства. Но разве время сейчас говорить о любви?!

— Хорошо. Пусть будет завтра, — выговорил он охрипшим голосом.

Ее глаза затуманились, а он отвел взгляд в сторону. Неожиданно она припала к нему, уткнувшись лицом ему в рукав. Чуть помедлив, он обнял ее за плечи. Так они долго просидели в полном молчании.

Джулия внезапно проснулась. Она не могла понять, что ее разбудило. «Наверное, это Элли застонала во сне», — подумала она.

— Элли! — ласково окликнула Джулия.

Ей не ответили. Она прислушалась: по ровному, спокойному дыханию она поняла, что Элли крепко спит. Правда, она могла вскрикнуть и не проснуться. «Как странно! — подумала Джулия. — Мы совсем не представляем себе, где пребывает человек во сне. Я не знаю, где сейчас Элли. Я и про себя-то иногда не знаю». Она проснулась с ощущением, что только-только отняла голову от рукава Энтони, к которому давеча прислонилась. Ей хотелось опять нырнуть в этот сон, чтобы спастись от того, что их всех ожидало утром.

«Интересно, который час? — подумала она. — Наверное, где-то между двумя и тремя». В комнате было темно, только два окна, словно картины на черной стене, зависли во мраке. Оки смутно серели, как бывает на холстах старых мастеров, когда все детали уже не различимы и остаются одни светотени. Правда, на этих света не было вовсе, были лишь разной интенсивности тени. Оттого, что сколько себя помнила, она всегда спала в этой комнате, Джулия знала, что самые густые тени — там, где деревья, а более размытые — там, где ветви редеют и начинается небо. Видимо, снаружи была полная темнота, потому что она не могла четко определить, где именно кончались деревья и начинались облака. Проснувшись, она приподнялась на локте, спустила ниже к поясу одеяло и откинула назад волосы. Теперь она поправила простыню, взбила подушку и улеглась снова. Элли спит, волновался не из-за чего. Вероятно, ее разбудил один из ночных звуков, столь характерных для сельской местности, — крик птицы, лисий взлай, перекличка барсуков… Сколько раз ей доводилось слышать все эти голоса, лежа на этой самой постели!

Она положила руку под щеку и тут снова услышала звук, который ее разбудил. Это был не барсук, не птица, не лиса. Это был шорох, который производит шарящая по дверной притолоке рука. Джулия привстала. Звук не прекращался. Его было невозможно спутать ни с каким другим, невозможно ошибиться. Рука нащупывала дверь, неуверенно скользила по косяку.

Джулия откинула одеяло, спустилась с кровати. Неслышно ступая босыми ногами, подошла к дверям и… ничего не услышала. Шорох прекратился. Затаив дыхание, она стояла, вслушиваясь. Неожиданно ей пришла в голову мысль, что это снова чьи-то проделки. Кто-то зло подшутил над Лоис — и вот ее не стало. Но если там была Мэнни… Мэнни ни за что на свете не будет подниматься наверх, чтобы разыграть или напугать ее, Джулию. Быстрым движением Джулия повернула ручку и, подавшись назад, распахнула дверь. На лестничной площадке было сравнительно светло, здесь всю ночь оставляли гореть слабую лампочку. После сна и темноты в комнате, ее свет на мгновение ослепил Джулию. Потом всего на расстоянии метра от себя она увидела чью-то фигуру в белом, повернутую лицом к ней. Впечатление неузнанности длилось всего миг: она тут же узнала, кто это, — Минни! Это была Минни Мерсер. В ночной рубашке, с ниспадающими до талии волосами, с широко открытыми, остановившимися глазами спящего человека. Она не смотрела на Джулию, потому что не видела ее. Она была за пределами мира, где сейчас бодрствовала Джулия. Она видела и искала что-то находившееся в ее сновидении. Джулии припомнилось, что будить лунатика опасно; что следует попытаться уложить его обратно в постель. Однако это легче сказать, чем сделать. И все-таки следовало попробовать. Нельзя допустить, чтобы Минни бродила по дому. Она может напугать кого-нибудь до смерти, а эта скверная Глэдис Марш снова распустит язык. Не хватает им еще одного скандала! И потом нельзя допустить, чтобы разбудили Элли. Джулия переступила порог и притворила за собой дверь.

Словно по сигналу, Минни повернулась и направилась к лестнице. Она двигалась так быстро, что к тому времени, как Джулия ее догнала, она уже успела ступить на первую ступеньку и без промедления и колебаний стала спускаться. Как она была способна двигаться с такой уверенностью, ничего не видя, было совершенно необъяснимо. Она, а вслед за ней и Джулия спустились в темный холл. Джулии показалось, что над ней сомкнулись темные воды, и тогда она тихо и настойчиво произнесла:

— Минни, ступай обратно в постель.

Что-то, видимо, пробилось сквозь ее сновидение, потому что она сразу, у самой лестницы остановилась.