— Выходит, он хочет, чтобы мы доказали, что ее кто-то убил? — воскликнул Лэм, ударяя кулаком по столу.

— Не думаю, что он знает точно, чего хочет. Его сейчас мучает только одно: страшное сознание, что, возможно, это он довел ее до самоубийства.

Лэм наклонился вперед, уперев руки в колени.

— Так я ему и поверил! — рявкнул он. — Мне нужны не слова, а доказательства! Пока я не берусь утверждать, виновен он или не виновен. Мотив у него самый веский, и возможность сделать так, чтобы чашка с отравленным кофе ему не досталась, у него тоже была. То, что вы сообщили о его переживаниях, может оказаться святой истиной, — тогда он невиновен, и я готов ему посочувствовать от всего сердца. Но может статься, что перед нами как раз тот ловкий преступник, о котором я недавно предупреждал. В этом случае все эти ахи и охи по поводу того, как бы это не оказалось самоубийством, могут быть просто для отвода глаз. Ладно, — заключил Лэм и встал, — сегодня вечером мы друг друга вряд ли переубедим. Мы с Фрэнком остановились в деревенской гостинице. Предвижу, что ночевать там скверно, и я наверняка вздохну с облегчением, когда дело будет завершено. Утешает только то, что Фрэнку там понравится еще меньше, чем мне! — и Лэм весело расхохотался. — Если желаете, он заглянет к вам после ужина и ознакомит с имеющимися у нас показаниями. Только — никому ни слова!

— Это будет весьма любезно с вашей стороны, — просияв, вымолвила мисс Силвер.

Лэм сердечно потряс на прощание ее руку и сказал:

— Разрешите заметить, что у вас перед нами огромное преимущество. Это как по жребию в забеге. Считайте, что вы стартуете с запасом. Ведь наше появление сразу настораживает людей. Тем более когда речь идет об убийстве. А каждому всегда есть что скрывать, — если не о себе, то о ком-нибудь еще. Они обдумывают каждое сказанное слово и никогда не будут добровольно делиться с нами своими сведениями, — если только они не похожи на Глэдис Марш: она так завистлива, что только и ждет, как бы облить грязью всех подряд. Другое дело — вы, друг семьи, так сказать. С вами они все держатся свободно, не то что с полицейскими. Так что ваше преимущество несомненно. Поэтому я готов немножко отступить от правил и поделиться с вами тем, что у нас есть, хотя, по сути дела, это не так уж много. Итак, Фрэнк забежит к вам после ужина, а мы с вами увидимся утром. Доброй ночи.

— Благодарю за оказанное доверие, — кашлянув, произнесла мисс Силвер.

Энтони вышел из дома. Он чувствовал, что если не даст себе хоть краткой передышки, то не справится с искушением, сославшись на неотложные дела, укатить первым же утренним поездом обратно в Лондон. Ему было стыдно, но он ничего не мог с собой поделать. Он считал, что вполне заслужил получасовую передышку. Он размышлял о том, куда делась Джулия. После ужина она вызвалась помочь Элли с мытьем посуды, и с тех пор Энтони ее не видел. После мрачной трапезы, во время которой лишь он и мисс Силвер кое-как поддерживали разговор, а старина Джимми молча сидел, уставившись на нетронутую тарелку с едой, все разбрелись кто куда. С общего молчаливого согласия, Минни отправили в постель. Он не знал, легла ли она, но вид у нее был совсем больной.

Сержант Эбботт пришел повидать мисс Силвер, и они уединились в классной, оставив кабинет в распоряжении Джимми. Впрочем, бедняга сам заключил себя в узилище горя и ему было безразлично, в какой части дома находиться.

«Нужно будет пойти к нему, — подумал Энтони. — Помочь нечем, но надо хотя бы побыть рядом. Как тяжко это все».

Энтони пересек лужайку и направился в розарий. За окружавшей его зеленой изгородью была скамья. Он повернул за угол, увидел на ней Джулию и приостановился. Было еще довольно светло, в вечернем мареве садилось солнце. Перед его глазами расстилался широкий луг, который сначала шел под уклон, а затем, перед самым ручьем, взбирался на взгорок. Над полями навис туман, но нежно-голубое небо было чистым. Джулия сидела, уронив руки на колени. Лицо ее было поднято кверху, но она не смотрела ни на небо, ни вообще куда бы то ни было. Глаза ее были закрыты. Он заметил ее бледность, ее отрешенность. Но ее поза не свидетельствовала о слабости; она полностью владела собой. Она сидела так неподвижно оттого, что старалась на чем-то сосредоточиться.

Энтони все стоял и смотрел на нее, а кругом была разлита тишина. Летели минуты. Наконец он двинулся к ней, неслышно ступая по траве, и почти в тот же момент она повернула голову и увидела его. Во всяком случае, должна была увидеть. Глаза ее открылись, по у нее был странно отсутствующий взгляд. Вот глаза потеплели, и Джулия сказала:

— Иди сюда. Здесь так хорошо.

Этих немногих слов им вполне хватило. Им было легко молчать вдвоем. Через какое-то время Энтони легонько дотронулся до ее руки, и она тут же начала говорить:

— Знаешь, о чем я тут думала?

— О чем?

— О вчерашнем дне. До того, как это случилось. Наверное, всем нам тогда казалось, что все хуже некуда. Джимми, Элли, Минни были в ужасном настроении. Не знаю, каково было Лоис, но думаю, тоже нелегко. А теперь, если бы только можно было перевести стрелки часов на сутки назад, то все мы, наверное, почувствовали бы себя на вершине блаженства.

— К чему ты ведешь? — быстро спросил Энтони, крепко сжимая ее руку.

— Мы не в состоянии куда-либо вести. Мы можем только дрейфовать, — сказала она, поднимая на него потемневшие, печальные глаза. — Это и есть самое ужасное. Когда можно что-то сделать, это еще терпимо, но сделать ничего нельзя. Это все равно, что оказаться в челноке без весла и слышать, как где-то впереди грохочет, срываясь в пропасть, водопад вроде Ниагары.

Он еще крепче стиснул ее пальцы.

— Не драматизируй, дорогая.

Джулия попробовала было высвободить руку, но Энтони держал крепко.

— Да, ты прав, прости.

— На что ты намекала, когда упомянула Ниагару? Будь добра, объясни.

— Какое это имеет значение? — ответила она, глядя на него все тем же печальным взглядом. — Ну, может, не Ниагара, а просто вязкое болото, которое вскоре поглотит нас.

— Звучит отвратительно. Ты, детка, не думаешь, что пора прямо сказать, что тебя гнетет. Метафор с меня, пожалуй, хватит на данный момент.

Джулия высвободила руку и повернулась к нему всем телом.

— Ладно: прямо, так прямо. Лоис либо покончила с собой, либо ее убили. Если это самоубийство, то Джимми никогда не оправится. Он всегда будет считать, что сам довел ее до этого. Что, разумеется, противно всякой логике. Это в высшей степени невероятно, но человек в таких случаях глух к голосу рассудка, он живет во власти эмоций. Мы с тобой оба знаем Джимми с рождения. И нам обоим ясно, как и что будет ощущать и уже ощущает по этому поводу Джимми. Так обстоит дело с альтернативой номер один. Альтернатива номер два — это убийство. Тогда неизбежен вопрос: «Кто?» Джимми ведет себя так, что нет в мире полисмена, который его не заподозрил бы. Мы знаем, что он на такое не способен. Но у него была такая возможность, и это тебе тоже хорошо известно. Мотив и удобный случай у бедного Джимми имелись. Если, вдобавок ко всему, еще окажется, что завещание составлено в его пользу, то подозрения полиции перейдут в уверенность. Вот это и пугает меня больше всего.

— Не мели чепуху! — сердито воскликнул Энтони. — Не Джимми это сделал!

— Конечно. Но я говорю не о нас, а о том, как считает полиция. Ты не знал, что Джимми днем звонил в юридическую контору, где лежит завещание? Старший инспектор настоял. Сначала с ними говорил Джимми, потом — инспектор. Джимми сказал мне, что завтра копия завещания будет здесь. Я ужасно боюсь.

— Глупенькая! Десять к одному, что деньги отойдут к родственникам ее первого мужа. А что, Джимми не в курсе?

— Нет. Ему вообще не нравилось, что у нее свой капитал. Он очень расстроился, когда узнал, какая это крупная сумма. Когда они поженились, решение по делу о наследстве ее покойного мужа все еще не было принято; оно состоялось лишь спустя полгода после этого. Джимми все это очень не нравилось, он и знать не хотел, как она распорядилась своими деньгами. Полный абсурд, но в этом весь Джимми. Только полиция-то совсем не знает, какой он, и они наверняка…