По залу как будто пронесся вздох. За исключением газетных молодцов, здесь все знали миссис Леттер, по крайней мере видели ее. Некоторые даже имели случай переброситься с ней двумя-тремя словами. Все знали и о том, что в стены ее комнаты и ванной были вделаны зеркала, что было сочтено «неприличным». Все они во время рассказа Полли представляли себе живо, как эта красивая миссис Леттер, наклонившись над ванной, разбивала в порошок таблетки морфия и к тому же еще «выглядела так, будто была очень довольна собой». Для людей с воображением картинка получалась довольно зловещая. Отсюда и тот общий вздох, который пронесся над залом. Полли села на свое место. Следующей вызвали мисс Мерсер.

В ее гардеробе не нашлось ничего черного, и поэтому вместо траура на ней было темно-синее платье, которое она обычно надевала летом, и синяя соломенная шляпа, которую поселяне видели на ней во время воскресной службы каждую неделю, начиная с апреля. Лицо ее между полями шляпы и воротником платья казалось настолько бледным и осунувшимся, что следователь Саммерс взглянул на нее с нескрываемой тревогой. Он был старым приятелем ее отца, и когда-то давно, лет сорок тому назад, он помнил как девочка Минни сидела у него на коленях и лазила к нему в карман за мятными лепешечками. Он приступил к ее допросу так мягко, как только мог. Сначала о морфии.

— Он был еще из запасов вашего батюшки?

— Да.

— Где вы его хранили?

— В аптечке.

— Запирали ли вы ее?

— Да.

— Где хранили ключ?

— В ящике туалета.

Голос ее, как и лицо, был лишен всякой выразительности.

— Вы заметили, что пузырек с морфием был передвинут?

— Мистер Леттер зашел ко мне, чтобы попросить какое-нибудь снотворное. Шкафчик был в это время открыт, потому что я как раз доставала оттуда крем для лица. Он достал бутылочку с морфием, а я ее забрала обратно, предупредив, что он опасен. По-моему, когда он взял его, пузырек находился в переднем ряду, хотя должен был стоять в заднем, в коробке.

— Мистер Леттер брал ее у вас на глазах?

— Да.

— Он ничего из нее не вынул?

— Нет. Я отобрала пузырек сразу же.

— Заметили ли вы, что пузырек не на месте, когда доставали крем?

— Нет. Крем стоял вместе с другими такими же баночками. Я не обратила внимания на морфий, пока мистер Леттер его не достал.

— Бросилось ли вам в глаза что-нибудь особенное, когда вы ставили пузырек на место?

— Я подумала, что пузырек не такой полный, как был. Я не могла быть уверена, потому что долго вообще не брала его в руки.

— Какое снотворное вы дали мистеру Леттеру?

— Две таблетки аспирина.

— И потом вы заперли аптечку?

— Да.

— И положили ключ на обычное место?

— Да.

— Он видел, куда вы его положили?

— Нет.

— Когда все это имело место?

— Во вторник вечером.

— То есть за сутки до смерти миссис Леттер?

Минни кивнула головой.

Саммерс снова поправил пенсне.

— Теперь перейдем к событиям вечера среды. Пожалуйста, расскажите нам, что вы видели и что сделали, когда вошли в гостиную после ужина?

Тем же безжизненным голосом она повторила то, что уже рассказала до этого Лэму. Присяжные представили, как она стоит на пороге и видит, что миссис Леттер сыплет в одну чашку порошок из коробочки. Они представили, по ее рассказу, как миссис Леттер добавила туда же сахар, коньяк и помешала ложкой, а затем поставила эту чашку на стол возле кресла мистера Джимми. Они будто собственными глазами видели, как миссис Леттер наполняет коробочку сухими лепестками и засовывает ее в ящик стола.

В зале заседаний стояла мертвая тишина. Каждое тихо произнесенное Минни слово падало в эту тишину, как камень и воду. В разгар этого душного не по-осеннему дня каждый из присутствовавших почувствовал внезапный озноб. Мистера Джимми знали здесь все. И не кто иной, как его собственная жена всыпала яд в кофе и поставила ему чашку под локоть.

В этом же полном молчании они выслушали рассказ Минни о том, как она подменила чашки. Мисс Минни все они тоже знали прекрасно. Она учила их детей в воскресной школе; она бывала в гостях почти у каждого из них в доме — еще в те дни, когда была совсем ребенком. Все сорок восемь лет ее жизни были известны им, как читаная и перечитанная книга. Внимание, с которым люди следят за придворной жизнью — ничто по сравнению с тем, с которым наблюдают друг за другом деревенские жители. Никому из них и в голову не пришло усомниться хоть в одном слове Минни Мерсер. Не пришло это в голову и следователю, однако он задал ей еще несколько вопросов — главным образом с тем, чтобы все стало до конца ясно джентльменам из прессы.

— Вам не приходило в голову, что порошок, который миссис Леттер сыпала в чашку, мог оказаться не сахаром?

— Нет, я думала, что это сахар или что-нибудь заменяющее сахар — вроде сахарина. Она время от времени устраивала себе диету для похудания. Я полагала, что она сыпала сахар себе в чашку — она пила очень сладкий кофе.

— А тогда, когда она поставила чашку возле кресла мистера Леттера, что вы подумали?

В первый раз ее голос дрогнул.

— Я подумала, она на него рассердилась и сделала это… нарочно. Он терпеть не может сладкий кофе. Поэтому я и заменила чашки.

— Только поэтому?

— Да.

Потом ее попросили опознать табакерку:

— Это та самая коробочка, из которой миссис Леттер сыпала порошок и в которую потом положила лепестки?

Табакерка лежала перед ними — хорошенькая вещица, отделанная серебром, с кокетливой французской Венерой на крышке: она была с розовым венком в волосах и развевающейся голубой лентой, а рядом с ней смеющийся Купидон с луком и стрелами. Прелестная безделушка, которой было суждено принести смерть.

Минни еще раз поглядела на нее долгим взглядом и сказала «да».

Представитель полицейской криминалистической лаборатории официально подтвердил, что под лепестками на дне зафиксированы следы морфия — того же самого состава, что был обнаружен в ванной миссис Леттер.

Вызов свидетелей был завершен. Председательствующий подвел итоги, и присяжные удалились для совещания. В зале зашевелились. Загудели голоса. Единственными, кто продолжал сидеть молча, были обитатели Леттер-Энда. Они не разговаривали между собой. Джулия бросила исподтишка взгляд на Минни и подумала: «Только бы она не потеряла сознание!» Джимми Леттер ни на кого не глядел. Он сидел с краю в первом ряду. Слева от него находилась стена, от которой пахло сосной и лаком, справа — Энтони, так что присутствующим был виден только его затылок и часть щеки. Он сидел с опущенной головой, уставившись в дощатый пол. Доски рассохлись, и в щелях скопилась пыль. Из пыли вылез маленький паучок, побежал по половице и вдруг замер, притворившись мертвым. Джимми следил за ним с напряженным вниманием: двинется он дальше или так и будет лежать, не шевелясь? Что заставило его вылезти из щели и почему он вдруг решил притвориться мертвым? Что вообще заставляет живые существа поступать так, а не иначе? Что заставило Лоис попытаться отравить его?

Паучок встрепенулся, пробежал еще немного и снова замер. Джимми упорно продолжал следить за ним. Присяжные отсутствовали не более четверти часа. Председательствующий — огромный, добродушного вида фермер — объявил принятое решение голосом торжественным и громким. Он читал по бумаге, которую держал в руках:

— Мы пришли к заключению, что смерть женщины произошла в результате отравления морфием; что морфий находился в кофе, куда она добавила его с намерением отравить своего мужа; что мисс Мерсер переменила чашки без злого умысла и не может нести ответственности за случившееся. Мы желаем подчеркнуть также, что считаем, что все необходимые меры предосторожности при обращении с ядом ею были приняты, и она не несет никакой ответственности за происшедшее.

Кто-то захлопал в ладоши и тут же был призван к порядку следователем.

— Значит, ваш вердикт — несчастный случай?

— Да, сэр. Но мы желали бы, чтобы было записано, что в этой смерти винить некого. И если можно, мы желали бы выразить свое сочувствие мистеру Джимми Леттеру.