Прийти к каким-то определенным выводам уже сегодня было невозможно. Результат станет известен в конце сезона, а может, и через год. Но члены магистрата спорили уже неделю без остановки, рискуя надорвать глотки. Все собрания сводились к попытке решить проблему сельского хозяйства. Для Эдмунда вопрос становился болезненным.
После первого собрания в таверне люди считали само собой разумеющимся, что он будет присутствовать и на всех последующих. В течение первой недели собрания проходили через день, пока Тальбот не заявил, что ему нужно заниматься и другими делами. Тогда впервые он услышал, как его назвали диктатором, первыми произнесли это слово особо рьяные из вновь прибывших, но позже он слышал его и от старых обитателей Вороньей Мельницы.
Началось все с единоличного решения Эдмунда поставить во главе казны Бетан Рейберн. Она с самого начала занималась снабжением, а когда продовольственные талоны быстро превратились в род местной валюты, казалось, она же, естественно, продолжит заниматься ими, учитывая накопленный ею опыт. Но кое-кто из вновь прибывших был с этим не согласен. Брэд Дешурт, специалист в области экономики доинформационного периода, в своей речи, изобилующей многосложными словами, дал понять, что все планы Рейберн приведут к инфляции и коллапсу. Словно мир и без того не рухнул. Дешурт был, пожалуй, единственным по-настоящему упитанным человеком, он не похудел даже после пешего перехода из Вашана. Эдмунд был уверен, что Дешурт выступает против Бетан потому и только потому, что она запретила давать людям добавку в столовой.
И все же, несмотря на постоянные нападки, им удалось удержать свои позиции, Бетан получила в управление казну, и земля пока еще не разверзлась у них под ногами. Самое неприятное, что Дешурту удалось-таки добиться статуса эксперта по всем вопросам, отделаться от него было невозможно. Эдмунд предполагал, что Брэд попытается попасть в состав следующего магистрата, и так как многие были недовольны Тальботом, вероятно, этому выскочке удастся добиться своего.
Помимо управления финансами многие не разделяли позиций Эдмунда относительно сельского хозяйства. Его подход напоминал перерубание гордиева узла. Эдмунд сознавал, что лишь поверхностно представляет, как вели хозяйство в исторически далекие эпохи. Для него разница в сельском хозяйстве времен Римской республики и Средневековья была лишь следствием и продолжением общественной, политической и военной сфер соответствующего времени.
Но в каждый период истории сельское хозяйство оказывало такое же влияние на военное дело, как и военное дело на сельское хозяйство. Эдмунд знал, однако, что он хочет видеть у себя в долине и чего не хочет. К счастью, его взгляды совпадали с позицией Мирона, а лучше него никто не разбирался в сельском хозяйстве. И поэтому Эдмунд доверил Мирону принимать все важные решения.
Что тут началось! Люди кричали, шумели; он и не подозревал раньше, что его решение вызовет такое противостояние. Мирона тоже считали плохим, ведь только из-за него так сократили порции пищи. На последнем собрании один болтун встал и громко назвал Мирона «надутым плутократом». Прежде Эдмунд встречал это выражение лишь в каком-то старом романе.
Мирон понятия не имел, как вести себя в подобной ситуации. По-своему он был обыкновенным фермером. Раньше он почти не сталкивался с общественной стороной жизни, разве что когда во время Ярмарки ему приходилось водить экскурсии по ферме. Неожиданно оказавшись в центре бушующего скандала, он растерялся. Сам он тут же отказался бы от возложенной на него ответственности, но Эдмунд не допустил этого. Мирон знал, что и как нужно делать, чего никак нельзя было сказать обо всех этих болтунах и разгильдяях.
В основном люди разделились на несколько группировок. Первая группа считала, что все, кто хочет заниматься сельским хозяйством, независимо от предыдущей подготовки и опыта, должны получить все, что им нужно, в том числе и землю – столько, на сколько они будут претендовать. Границы участка предлагалось обозначать, поджигая деревья. Эдмунд даже не стал выдвигать свои доводы против. Другие члены магистрата парировали предложения этой группы, сказав, что, во-первых, запас материалов и орудий невелик, нельзя раздавать их без учета, не говоря уже и о том, что неопытные люди не смогут даже воспользоваться ими с должной отдачей. Кое-кто предупреждал, что в дальнейшем могут возникнуть споры относительно так легкомысленно обозначенных границ участков.
Выскочка, обозвавший Мирона надутым плутократом, возглавил группу под названием «Один за всех и все за одного». Они утверждали, что все материалы и орудия должны быть общими, пользоваться ими тоже нужно сообща. Они призывали все, что есть в городе, сделать общественным достоянием. Земля тоже должна быть общей, пусть люди работают на ней орудиями, которые будут брать с общего склада.
Эдмунд больше всех выступал против этой идеи. Он привел сотни примеров, начиная с первых пилигримов в Севаме, которые чуть не умерли с голоду, пока не отказались от общественной собственности, до коммунистических государств и коллективных ферм конца двадцатого века, доведших за пятьдесят лет государства до полной нищеты.
Последняя группа была самой опасной, возглавлял ее Брэд Дешурт. Он предлагал расширить ферму Мирона, а в качестве рабочей силы использовать беженцев. Несмотря на свое образование экономиста, он никак не хотел связывать свое предложение с латифундией или рабовладельческой плантацией. Мирон никоим образом не собирался основывать большую плантацию с использованием крепостного труда, он понимал, какие сложности могут возникнуть в будущем. Эдмунд с Мироном спорили как раз о противоположном. Тот хотел ввести ограничения на владение слишком большими участками земли. Как раз накануне они почти всю ночь напролет проспорили об этом.
– Латифундия, настоящая латифундия, с определенным числом полукрепостных или корпоративная латифундия, в которой земля будет принадлежать некой корпорации, а работать на ней будут наемные работники, в любом случае это… – объяснял Эдмунд.
– Но, Эдмунд, основа доиндустриальной демократии или республики – малый фермер. Как только появятся латифундии, рано или поздно возникнет феодализм и далее либо Средневековье, либо пострабовладельческий Юг. Ни ты, ни я не хотим этого. Единственный путь предотвратить подобное это не допускать никаких групп к владению слишком большими участками земли.
– Любой противомонопольный закон, особенно если речь идет о земле, обречен на провал, – заявил Эдмунд. – Так же как и законы против моральных преступлений. При создании закона, который затрагивает такие огромные суммы денег, получится, что либо люди будут плевать на него, либо юристы найдут какую-нибудь лазейку, чтобы его обходить. Знаешь, некоторые идиоты говорят, что не хотят выращивать коноплю, потому что ее можно использовать в качестве наркотика. Но из нее получаются самые лучшие бумага и веревки, то, что нам нужно больше всего. Если кто-то хочет подсесть на коноплю, это их дело. Невозможно остановить их, ведь семена конопли в свободном доступе, земля тоже. Этот закон не будет работать. А если ты принимаешь закон, который заведомо не будет работать, приготовься к тому, что его проигнорируют.
Конечно, лучше обойтись без латифундий, но если честно, то нам никак не удастся это сделать. Поначалу, я согласен, никто не должен получить и зарегистрировать более пяти гектаров земли. Но стоит им оформить все бумаги, как начнется новый этап. Если кто-то захочет продать свою землю, почему бы и нет? Если есть кому.
– Я ненавижу латифундии, – проворчал Мирон. – Именно корпоративные латифундии задушили мелкого фермера, а тебе прекрасно известно, к чему это привело.
– К большому спору, что первично: яйцо или цыпленок, – улыбнулся в ответ Эдмунд. – Я тоже их не люблю, но либеральный капитализм вообще не лучшая форма общественно-экономического устройства. Может, нам стоило организовать диктатуру или феодальное общество. В подобной ситуации они оказываются более стабильными. Но мы этого делать не будем, мы за демократическую республику. История покажет, правы мы или нет. И если мы не правы, будем надеяться, что покажет она это, когда умрут наши внуки.
