Осташов и Егор тревожно переглянулись.

Родион оторвался от столика, подался вперед…

Как ни стремительно рванулся Страж, пытаясь подхватить брата, Родион тяжело свалился на пол. Что-то парализовало его, сковало мышцы, и снова надсадно и болезненно зазвенело в ушах, и острый бурав впился в переносицу с хрустом и хрюканьем…

— … Родька! — Егор перевернул его, сватил за руку, стиснул онемевшую ладонь. — Родька, ради Бога, что случилось?!..

Кажется, Егор растерянно кричал на Осташова, на девчонку-медсестру, прибежавшую из медпункта… Ни мокрое полотенце, ни поспешно вскрытый пузырек с нашатырным спиртом ничем не смогли помочь.

Родион чувствовал, что несколько рук ощупывают его, пытаются вывести из странного паралича. И эти руки не жгли, и Родион счел себя уже мертвым.

И последним, о чем он подумал, было то, что мертвым быть не так уж и плохо, по крайней мере не так больно, как быть живым…

Тридцать восемь… Нет, тридцать девять кафельных плиток уместилось в простенке между дверью в палату и грузовым лифтом. И еще кусочек плитки сбоку. Егор сто раз пересчитал их, запомнил порядковые номера надтреснутых и исцарапанных… Больше заняться было нечем.

Влад тоже маялся. Он уже почти час топтался возле длинного окна, то отвечал на телефонные звонки, то угрюмо разглядывал что-то в ночном больничном дворе.

Из палаты ни звука не доносилось. Виной тому был тамбур с плотными дверями. Кто-то там колдовал над Родионом, и Егор с Осташовым уже не первый час ждали хоть каких-нибудь известий.

— Может быть, о нас забыли? — вздохнул Егор.

— А кто мы такие, чтобы о нас помнить? — пожал плечами Осташов. Если бы на месте Родиона оказался ты, с тобой никто не стал бы возиться…

— А в чем же разница? — удивился Егор. — Я что, не человек?

— Человек, человек… — с легкой досадой отмахнулся Осташов. — Но чем дольше Родион пробудет здесь, тем больше возможностей у этой вшивой больницы поправить свои финансовые дела. Отделение-то хозрасчетное. А ты вряд ли будешь скупиться на оплату палаты, лекарств и дежурных сиделок…

— В самом деле, — Егор снова вздохнул и, решительно поднявшись на ноги, подошел к Владу. — Надо сказать бухгалтеру, чтобы вызволил побольше оборотных средств… Наверное, понадобится много, а у меня на кармане остались жалкие гроши…

— Я уже звонил Петру, — заметил Осташов. — Завтра утром все будет сделано.

— Спасибо, старик, ты молодец… — Егор потрогал лоб и угрюмо пожаловался. — Ничего голова не соображает. Полный сумбур…

Осташов молча пожал плечами и виновато улыбнулся.

Егор пытался смотреть в окно, но взгляд его принимался опять скакать по стенам.

— Хорошо еще, что ты приехал… — вздохнул Влад. — Ты же лучше меня должен знать, что нельзя его без присмотра оставлять… Нашел, в самом деле, время на него обижаться. Знаешь же, горбатого могила исправит…

Егор и так был сам не свой. И совершенно неуместное напоминание о могиле взбесило его:

— Прекрати, Влад! Не трави меня!

— Извини… — обронил Осташов.

Он помолчал с минуту и вздохнул:

— Я виноват. Я. Нужно было сразу бить тревогу… Он показался мне очень усталым. Ввалился в гримерку, бледно-зеленый, как тень отца Гамлета. Потом совсем скис… И все же не понимаю, что могло произойти за те две минуты, пока он оставался один…

— И я не понимаю, — тихо проговорил Егор. — После того, как Родька стал таким… Ну, ты понимаешь, о чем я… После этого он ничем никогда не болел. Всегда здоровый был, сильный, любую хворь давил в зародыше… Я в гимнастических залах ведра пота оставил, а он, ни разу не перетрудившись, всегда был в отличной форме, мускулы на нем сами нарастали в нужных местах…

— Да уж, для такого приступа должна быть причина, — строго сказал

Осташов.

— Мне показалось, что когда мы с тобой вошли, Родька был чем-то смертельно испуган, — пожал плечами Егор.

— Согласен. Все именно так и выглядело, — кивнул Влад. — Но мне и свалить-то не на что: ребята проверили все прилегающие помещения и коридоры. Ничего такого ужасающего мы не обнаружили, как ни старались…

В распаленной голове Егора метался целый вихрь интуитивных подозрений, и он хотел было вывалить их на Осташова, но тут позади почти бесшумно отворилась дверь палаты. В коридоре показался молодой врач в коротком халате и потешной высокой круглой шапочке. Он выглядел усталым, но вполне удовлетворенным.

Егор развернулся к врачу и спросил с надеждой:

— Как он там? Обошлось?

Врач небрежно сдвинул шапчонку на бок и в задумчивости поскреб голову:

— Ну это как посмотреть… В морг вашему чудотворцу еще рано. Но больше пока ничего определенного… Нужно время.

— Для чего?

— Для того, чтобы сделать вывод… — уклончиво отозвался врач. Случай, я считаю, вполне банальный. Но пока рано говорить о том, сколько это продлится и чем кончится…

— Он очнулся?

Врач внимательно взглянул на Егора, склонив голову на бок, подавил тяжелый вздох и высказался раздраженно, но сдержанно:

— Нет, пациент еще в коме. Я бы даже не стал загадывать о том, как скоро он очнется. Не буду утомлять вас, молодые люди, трудными медицинскими терминами, по всему видно, это для вас филькина грамота… Все под контролем, аппаратура способна поддержать больного, но только он сам может победить это состояние…

— Я ничего не понял, — Егор взъерошил себе волосы и всплеснул руками. — Вы по-человечески мне можете сказать? Что с ним случилось?

Врач нервным движением поддернул халат и полез в карман брюк. Вытащив пачку сигарет, он извлек одну и принялся разминать ее в тонких узловатых пальцах.

— Ох уж эта мне братва… Не знаешь, как и что вам говорить… Пристрелите еще сгоряча… — пробормотал он.

— Я вас скорее пристрелю, если вы темнить будете! — заорал Егор.

Осташов сзади крепко взял его за локоть.

Врач только головой покачал:

— Успокойтесь… Я, собственно, ничего не скрываю. Состояние, в котором сейчас пребывает Родион Березин, это так называемое терминальное состояние…

— Что это значит? — насторожился Егор.

— Это значит, что изменения возможны в любую сторону… Это пограничное состояние, и пока любой исход одинаково вероятен… — пояснил врач. — Парень будет круглосуточно находиться под действием комплекса полной реанимации. Любой сбой тотчас же будет компенсирован… В нашей больнице две таких палаты. Одна для всех понемногу, нищих, сирых и уборгих. Другая, вот эта, для крутых. Дорогая штука, я вам скажу…

— Для меня это не имеет значения!

— Я догадываюсь, — кивнул врач, внимательно разглядывая взъерошенного от ярости Егора. — Вы ближайший родственник, я так понимаю? Имею к вам один существенный вопрос… Какие наркотики употреблял ваш брат вчера?

— Никаких! — поразился Егор. — С чего вы взяли? Он вообще не принимал наркотиков! Никогда!

Врач криво усмехнулся:

— Позвольте вам не поверить… Я понимаю, что мой вопрос неприятен, к тому же чреват еше менее приятными для вас последствиями. Но мне хотелось бы сразу же прояснить существо дела…

— Родион не употреблял наркотиков! — Егор повысил голос, чувствуя, что еще немного, и он вцепится в накрахмаленный воротник халата. Руки Влада снова легли на его плечи.

— Молодой человек… Я знаю, что говорю, — врач лихо заложил сигарету за ухо и скрестил руки на груди. — Ваш брат перенес тяжелейший токсический шок, едва не разрушивший окончательно все системы организма. Правда, лаборатория пока не может выделить вещество, но лично у меня нет никаких сомнений в том, что такое сильнодействующее вещество в убойной дозе было, и именно оно стало причиной всего этого… Вам нечего мне сказать?

Егор вырвался из рук Осташова и демонстративно отошел к окну. Его трясло от негодования. Заподозрить разумного и брезгливого Родиона в пристрастии к наркоте! Какой бред! Разнести бы всю эту чертову престижную больницу в клочки!

За его спиной Влад о чем-то вполголоса договаривался с врачом, но