В такси он что-то забормотал о рекламной стратегии «Мокка-колы», но она его поцеловала, и он забыл, как его зовут. Павел не помнил, как они выходили из такси, как поднимались в квартиру, как раздевались, как очутились в кровати… Запомнилось одно — ее обнаженное сильное тело, неожиданно прохладные руки… А губы пылают… Ее слова: «Покажи мне, что такое настоящий мужчина»… И совершенно безумные, алчные до секса глаза…
А когда Павел проснулся, его ждал кофе с шоколадным ароматом, свежий, теплый круассан, в ванной — гель для бритья, станок и полотенце с вышивкой «Паша». Все это Наташа подготовила вчера, но он-то этого не знал и решил, что она с самого утра бегала по магазинам, чтобы сделать ему приятное.
— Хочешь, открою тайну? — улыбнулась она, заметив его удивление.
Конечно, он согласился.
— Один мой знакомый из вашей конторы сказал, чтобы я была поосторожнее. По его словам, ты самый коварный плейбой, перед которым не устоит ни одна женщина.
— Я? Кхе-кхе… — подавился слюной Павел.
— Меня, наверное, уволят, но вчера я поклялась себе узнать, что в тебе такого… — Она с аппетитом взирала на рыхлого Пашу, по пояс замотанного полотенцем. — Сказать? — Он лишь икнул в знак согласия. — Ты настоящий мужчина. Сильный, веселый, энергичный, ты не треплешься, а действуешь. Ты хищник, своенравный и стремительный. Мне нравится быть в твоей власти. И знаешь, — она потупилась, а потом смело подняла на него глаза, — мне ни с кем не было так хорошо… — Она протянула к нему руки, а короткий халатик распахнулся…
27 апреля, 16.18
— Тебя весь день ищет Клим! — рванула к ней взволнованная Ира.
— Что ему надо? — равнодушно спросила Наташа.
— Он сказал: «Как только Кострова появится, пусть немедленно идет ко мне»… — У Иры дрожал голос. Видимо, часть начальственного гнева досталась ей.
— Какая тоска! — зевнула Наташа. — Ну ладно. Хорошо выглядишь, — заметила она, закрывая дверь.
На секретарше было маленькое красное платье, блестящие черные сапоги на платформе, а волосы стали, как у Мэрилин Монро.
Наташа поднялась на верхний этаж, миновала два коридора и уверенно толкнула дверь генерального директора. В большом кабинете с окном во всю стену сидел бородатый мужчина. Голубая рубашка обтягивала круглый живот, во рту дымилась трубка, на запястье поблескивали золотые часы. Вид у мужчины был благодушный — пока он не заметил Наташу.
— С ума сошла! Где ты шляешься?! — рычал он. — Профукала контракт! Профукала? — с надеждой на отрицательный ответ переспросил он. — Такими заказами не разбрасываются! Это тебе не «Трейдинвест»! Их переманили, да? Ну, скажи что-нибудь, бл… на х… м… еб!..
— У тебя что, предменструальный синдром? — Наташа облюбовала самое удобное кресло и села в него. — Держи, неврастеник! — И она швырнула ему пакет документов.
— Да я тебя… — лютовал Клим. — Да ты…
Но туг он прочитал договор, насупился, помолчал минут пять, после чего недоверчиво посмотрел на Наташу.
— Если ты не отстегнешь мне двадцать процентов, контракт будет расторгнут и уйдет к Буркину, — пригрозила она.
— Как ты его получила? — удивился Клим. — Мне вчера позвонил наш человек из этой долбаной «Мокки» и сказал, что нам дадут работу, только если мы уступим втридешева…
— Я с ним переспала, — призналась Наташа.
— Что? — подался вперед Клим.
— Я его трахнула, понимаешь? И он тут же стал очень сговорчивым.
— Ты с ним переспала ради контракта? — переспросил начальник.
— Ну, — пожала плечами Наташа, — если быть точной — ради моих двадцати процентов.
— Ха-ха-ха! — смеялся Клим. — Ты правда его… того?.
— Но… как… ты?..
— Этот Павел — тюфяк и рохля. Ты знал, что контракт буквально у нас из рук вырывает какая-то задрищенская конторка?
Клим кивнул.
— Так вот, эта шарашкина контора принадлежит его бывшей жене. Павла этого. Разницы никакой: что из наших рук выйдет дурацкий фильм «С тобой „Мокка-кола“!», что эту белиберду снимет кто-нибудь еще… Дело-то не в качестве. Ну и я решила — новая я лучше бывшей жены. — Наташа поднялась.
— Да… — стонал Клим. — Я надеюсь, ты хоть помнишь, как твердила, что не будешь ужинать с главой «Интер-Ваза», потому что он сальный тип и, как дурак, видит в тебе женщину, а не делового партнера?
— Он все еще хочет со мной встретиться? — спросила Наташа на прощание.
Неспешно следуя по коридору, она достала сотовый и набрала номер.
— Алло! — Ее голос потеплел. — Игорь? Увидимся сегодня? Хорошо, жду тебя в девять в «Ностальжи».
МАША
26 апреля, 14.34
— Ах ты моя утя-кутя! — щебетал кругленький фотограф в восточной шапочке. Казалось, шапочку вязали с закрытыми глазами — торчали петли, там и сям попадались стяжки, ряды были неровные, но убор был от «Дольче и Габбана» и обошелся в 120 баксов. — Гениально!
Уставшая Маша пыталась стереть макияж, но Антон, фотограф, лез под руку и заставлял себя слушать.
— Находка! Невинный взгляд и роковой образ! Хочу, но боюсь. Поверь мне, это именно то, от чего мужики рывком переключаются на пятую скорость! — восхищался он.
— Ага! — хихикнула гримерша. — И от чего дают задний ход! Ха-ха-ха!
— Ты намекаешь на то, что я — педик? — спросил Антон.
— Тоже мне, Америку открыл! — фыркнула гримерша. — Намекать давно не на что.
— Пидоров бьют! — завопил фотограф.
Маша поклялась не душить сегодня Антона. Он вел себя как избалованный ребенок: чуть что — орал, визжал, топал ногами и носился кругами, а все на коленях умоляли его не уезжать, не резать вены, не топиться в ледяном пруду и не уходить в дворники.
Единственный раз Маша испытала к нему благодарность — когда он отогнал от нее девушку Милу, представленную как стилистка. Мила начала с того, что привезла белье на два размера меньше. Белье не надо было возвращать в магазин, поэтому стилистка отобрала свой размер, нимало не беспокоясь о том, что Маше оно мало. Возвращать Милу в город никому не хотелось, поэтому все лицемерно упрекнули Машу, что она потолстела, и обрядили в трусы, которые врезались в тело.
Когда съемки в полуголом виде на чьей-то холодной даче за сто километров от города наконец закончились, за Машей приехал Гриша. В первое мгновение Маша обрадовалась. Ей ужасно хотелось вернуться побыстрее в город и согреться горячим шоколадом. Но она вдруг сообразила, что Гриша отнюдь не Дед Мороз. Он — ее любовник. И он наверняка захочет ее обнимать, целовать… При мысли об этом в животе засосало — ей было страшно. Но, хоть она даже сама себе в этом не призналась, интересно. Попав в новое тело, Маша уже не чувствовала себя собой — Марией Джастис. Она ощущала, как новое тело влияет на нее — подсказывает какие-то запретные, греховные, соблазнительные вещи, манит искушениями и уверяет: «Это не ты, это она, манекенщица Маша Лужина, а тебе всего лишь надо смириться и жить так, как жила она».
Маша с интересом поглядывала на Гришу, воображая, понравится ли ей то, чем они будут заниматься… И каково это — иметь власть над мужчиной, быть Мессалиной, Клеопатрой или мадам Помпадур, хотя до них-то этой Маше, конечно, далеко, но кто знает…
— Куда поедем? — спросил Гриша, открывая перед ней дверь.
«А он галантный!» — подумала Маша, но изменила мнение сразу же после того, как Гриша, помогая ей устроиться, щипнул за попку.
— Все равно, — ответила она.
— В «Ле Дюк»? В «Шинок»?
— Слушай! — Она кое-что вспомнила. — Поехали в «Макдоналдс»!
Вчера, когда она первый раз увидела по телику рекламу, ей немедленно захотелось бежать в магазины и покупать все, что было в телевизоре. Зубную пасту, шампуни, кремы, чистящий порошок, печенье и, главное, толстые, аппетитные бутерброды с сыром, котлетой и салатом. В холодильнике у девочек обитали лишь йогурты, морская капуста, пророщенное зерно и выпивка. Что-то в сознании намекало, что ее тело не любило ни бутерброды, ни шампуни, ни рекламу, но Маша приказала воспоминаниям заткнуться. Ей хотелось пробовать этот удивительный новый мир: «гамбургер», «Колгейт», «Ариэль» и «Тайд» — звучные, прекрасные названия, «Шаума», «Марс», «Олвэйз»…