— Улетели с самого утра в Москву.

— А мы почему не улетели?

— А вот этого я не знаю, — пожал плечами полковник и, видя моё недоумение, добавил: — И даже предположений нет.

— Может в аэропорту что-то случилось? Не лётная погода? — раз у гэбиста предположений не было предположил пионер.

— Всё там нормально. И рейсы регулярно взлетают и садятся. Вот десять минут назад полупустой такой рейс улетел в Ленинград.

— Тогда что же? Почему нас тут держат?

— Не знаю, — вздохнул тот поднимаясь и добавил: — Велено сидеть здесь и ждать. А чего ждать, не понятно. Н-да… — достал из кармана свёрнутую газету и положил на стол: — Утренняя. Почитайте что там про вас пишут.

— Да мы уже в курсе, — сказал Сева.

— И откуда же такая оперативность позвольте узнать?

— Администратор гостиницы принесла с утра. Аня, наша певица, она немецкий знает, всем нам зачитала.

— Значит ознакомились? — хмыкнул гэбэшник.

— Ознакомились, — кивнул я.

— И как?

— Не очень.

— От чего же?

— Да потому, что непонятно… И это наводит на нехорошие мысли.

— Что же тебе не понятно?

— Непонятно, почему местная пресса столь скромно осветила такой великолепный концерт, на котором было очень много людей. А также телевидение… Ведь шоу получилась выше всяких похвал… гм… вроде бы. А они молчат, как «рыба об лёд»…

— Вести себя поскромнее надо было, Васин. Просто поскромнее вести, — пробурчал тот. Убрал газету в карман, постоял чуть в задумчивости, глядя в потолок, переминаясь при этом с мыска на пятку, а затем, более ничего не говоря, вышел в коридор.

— И что ты об этом думаешь? — повернулся ко мне Сева, как только дверь закрылась.

— Да хрен его знает, что тут думать можно. Лебедева с Минаевым — вот жалко. Хоть они и брюзжали всё время, но от чего-то я к ним привык что ли, сроднился…

— Да с ними понятно, непонятно что с нами. Почему нас не отправляют домой?

— Сказал же — не знаю. Может быть местное руководство в нашу честь какой-нибудь банкет решило замутить. Чтоб отпраздновать успех.

— Ничего себе успех, если товарищ Кравцов говорит, что Москва недовольна, то о каком празднике может идти речь…

— Москва всегда недовольна, — констатировал я незыблемую истину. Усмехнулся, лёг на кровать и, отвернувшись к стенке, высказал очередную сакраментальную фразу, проверенную столетиями: — Утро вечера мудренее, — зевнул, вероятно, подцепив зевоту от гэбиста и закончил: — Я спать.

Проснулся от того, что кто-то потихонечку то ли стучался, то ли скрёбся в дверь.

— Вас из дас? — произнёс, повернувшись, и, видя, что никто не заходит, добавил: — Кто там?

— Это мы, — ответил женский голос и в номер зашли Сева с Юлей.

— Привет, — поздоровался я, всё поняв, поднялся и собрался было пойти прогуляться по гостинице, но был остановлен.

— Ты куда? — спросил друг, пропуская будущую спутницу жизни вперёд.

— Пойду проветрюсь. Надо же вас голубков наедине оставить, чтоб вы поворковали, — улыбнулся понятливый пионер, взяв из шкафа куртку.

— Мы не за этим, — чуть покраснев, произнесла рыжуха. — И вообще, глупости всё это. Мы за другим пришли. Мы попросить тебя хотели…

— Я вас слушаю.

— Понимаешь ли, Саша, тут такое дело… Подходил Мефодий, а потом Юля тоже узнавала… Лиля плачет… И мы даже незнаем что делать, — кратко пояснил друг Савелий.

— Я вот лично нихрена из твоего рассказа не понял, хотя, естественно, было очень интересно, — резюмировал пионер. — Чего Лиля плачет-то? С «Мифой» своим поругалась?

— Нет. Сашечка, у них всё нормально. Тут дело в другом, — взяла на себя роль переводчика с суахили на наш рыжуха. — Дело в том, что Лилечке, насколько мы сумели понять, очень обидно, что в то время, когда мы — её подруги, поём, она сидит и играет на виолончели.

— Да? — удивился я. — И что в этом обидного? Что не так? Если не нравится сидеть, то пусть встанет и играет стоя, — и предложил. — Можно подставку какую-нибудь придумать, если у неё этого штырька, который крепится к низу инструмента, нет. Только нужно прикинуть, где именно ей лучше стоять во время выступления, чтоб общая картина смотрелась гармонично. Так что я собственно не против. Давайте подумаем…

— Ты не так понял, Сашечка, просто Лилечке обидно, что мы поём, а она нет. Вот она и плачет. Она тоже хочет быть певицей.

— Блин… Вы застали меня врасплох, — потерялся пионер, в задумчивости почесал щёку и поинтересовался: — Стесняюсь спросить, а она петь-то умеет?

— Конечно, она же у нас в подпевках на записи пела. Тебе понравилось.

— Гм, неожиданно, конечно, но если надо, то надо, — хмыкнул я, и, дабы не разводить политесы, дал команду пригласить претендентку на прослушивание сей же миг.

Через пару минут, зарёванная Лиля стояла предо мной, как лист перед травой, с той лишь разницей, что у неё постоянно из глаз текли слёзы.

— Лилиана, — попытался расшевелить я претендентку, — ты совершила большую глупость! Я очень недоволен тем, что в нашем дружном коллективе есть недосказанности и недомолвки. Если тебя что-то беспокоит, ты немедленно должна была подойти и рассказать об этом либо Антону — лидеру группы, либо мне — как охрененному челу. Окей? Окей. А теперь вот давай выпей воды, — налил из стоящего на столе графина в стакан, — и что-нибудь спой.

— Что спеть? — наконец-то произнесла претендентка, размазывая носовым платком тушь по лицу.

— Что хочешь, — пожал печами пионер, присев на стул. — Только одна просьба, давай, пожалуйста, не стесняйся и пой во весь голос.

Естественно, та вновь начала спрашивать, что ей спеть, как ей спеть, а не могут ли Юля с Севой выйти, а то она стесняется.

— Не могут! — глядя на попятившихся ребят, отрезал я. — Что это за стесняшки такие? Ты же была уже на сцене. И не раз. Так что отставить всякое стеснение. Возьми себя в руки, сконцентрируйся и пой!

— Что? — пролепетала та.

— Да что угодно! Сказал же уже! — вскочил со стула психически ненормальный малолетка. — Ну раз тебе нужна подсказка, то пой вот эту, — вытащил из сумки напечатанные тексты с партитурой, нашёл нужный и, протянув ей, сказал: — Знаешь? Не знаешь? Но ноты-то знаешь? Ну вот смотри и пой.

…И через тридцать ударов сердца, всхлипываний и вздохов, в номере гостиницы зазвучали слова очередной прекрасной композиции.

https://www.youtube.com/watch?v=UGfKMV5AbMI Nightwish — Sleeping Sun

«А я, кстати говоря, угадал, — размышлял пионер, закрыв глаза. — Тянуть окончания фраз она может достаточно долго. Не так, конечно, как в оригинале, но для начала это было, вполне себе, не плохо и даже, можно сказать, хорошо — хотя и не без небольших огрехов».

Однако был и ещё один косяк, который не касался текста.

— Лиля, а какая оценка у тебя была по английскому языку? — прервал я концерт.

— Пять, — хлюпнула та носом. — А что? Ты считаешь, что у меня произношение не очень?

— Очень, очень, — махнул я рукой, поймав мысль, и попросил: — А спой, пожалуйста, эту песню ещё раз.

Она спела. Я попросил ещё. И она спела вновь. Затем ещё и ещё и… Как только я захотел попросить спеть её вновь, по батарее начали стучать, словно бы мы были не в Германии, а дома. Ну а вскоре раздался и стук в дверь.

Пришедшая администратор вежливо попросила прекратить музицирование, ссылаясь на недовольство других постояльцев.

Мы извинились, и я посмотрел на Лилю. Та стояла как ни в чём небывало и, что самое интересное, даже не запыхалась. А это означало, что перспективы у девушки, как певицы, огромные. Вероятно, она, сама того не подозревая, могла петь диафрагмой, как делают это профессиональные певцы, поэтому, на мой взгляд, при должной старательности и правильном подходе, из неё вполне возможно было сотворить оперную певицу.

Я-то собственно дал ей такую партитуру исходя из того, что девушка не много полная, а, следовательно, и объём лёгких у неё должен был быть большим. Хотел проверить, сможет ли она вытянуть партию или нет? А вот гляди ж ты — смогла. Да ещё как!