Ответ: — После моего выступления с балкона здания Верховного Совета в четверг, 3 октября 1993 г., когда я возвращался к себе в кабинет, мне сообщили, что у “Останкино” идет бой. Я тогда быстро прошел к Руцкому в его служебный кабинет. Он сидел у радиостанции, которая была включена на “милицейскую” волну. Были слышны пулеметные очереди и переговоры сотрудников милиции. Постоянно вызывались: “Дунай”, “Утес”, “Шмель”. Раздавались команды: “Слева от кустов большое скопление людей”, после чего следовало: “Стреляй длинной очередью”. Руцкой вмешивался, отменял эти команды, призывал не стрелять по людям, говорил о переговорах. В ответ раздавались брань и оскорбления. Насколько я помню, сотрудники Руцкого переговоры работников милиции записали на магнитофон. Это могут подтвердить лица, находившиеся в кабинете Руцкого — Воронин, Агафонов, Сыроватко, Коровников и другие. В этом момент мне дали радиотелефон, и кто-то соединил меня с командующим Московским военным округом Кузнецовым. Я его попросил прислать войска с тем, чтобы они встали вокруг Дома Советов и не дали возможности расширить кровавое столкновение. Кузнецов сообщил, что Коллегия министерства обороны заняла найтральную позицию, и войска участвовать на чьей-либо стороне не намерены. Но после моих настоятельных призывов и напоминаний о необходимости защиты Конституции он сообщил, что посоветуется с Коллегией, как быть. Больше на эту тему я с ним не разговаривал. Это еще раз подтверждает, что я занимал последовательную позицию, направленную на предотвращение насилия.

Вопрос адвоката: — Как вы считаете, должны ли быть эти пленки с записями приобщены к материалам уголовного дела с целью объективного, полного и всестороннего исследования всех обстоятельств дела?

Ответ: — Обязательно должны быть приобщены к материалам уголовного дела. Это необходимо для того, чтобы вскрыть историю жестокости омоновцев и объективно восстановить хронологию событий, развязанных кремлевскими заговорщиками, и показать, что кровавые столкновения у “Останкино” начались до моего выступления с балкона “Белого дома”...

Все это было не важно с позиций моей виновности или невиновности, а с точки зрения действий в целом высшей государственной власти, каковой являлся Х Чрезвычайный Съезд, и деятельности Верховного Совета — Парламента. Мои гонители и хулители не просто избавлялись от меня, бросив в тюрьму, но они хотели еще и доказать “экстремизм” законодательной власти на моем образе.Вот почему я просто не имел права на пассивность — вот здесь я был уже бескомпромиссен и полон решимости отстоять свою честь, честь нашего парламента.

В более широком смысле, конечно, я мог приводить и вполне законные и логически обоснованные аргументы: Ельцин отрешен от должности президента с соблюдением всех правил и процедур, законов и статей Конституции. Он не подчинился Закону. Поднял мятеж в МВД, войсках, узурпировал власть у Х Съезда, у и.о. Президента Руцкого, они и призвали на помощь народ, коль скоро армия заняла “нейтралитет”. Какие тут обвинения? Все логично.

Но я понимал нелогичность мышления нашего гражданина. Если с точки зрения собственно Закона эта аргументация выглядела безукоризненной, то с точки зрения общества она была уязвимой — она покоилась на использовании силы для выдворения узурпатора из Кремля. Если бы мы действительно на это пошли — я бы не колеблясь использовал эти аргументы. Но вся беда в том, что 12 дней выдержав тяжелейшую осаду, на 13 день кое-кто “сорвался” на провокацию — атаку. И в результате в общественном мнении мгновенно создался образ “парламента-агрессора”. Я говорю “мгновенно”, потому что он уже почти был создан ранее, в результате бесконечных пропагандистских трюков; не хватало “завершающих мазков” маэстро-”художника”. Вот они и появились: мэрия, “Останкино”, еще что-то... А ранее — штаб ОВС СНГ.

13 декабря.

Лысейко предъявляет видеопленки в присутствии адвокатов Фомичева и Садкова. Все опечатаны. Изъяты у иностранных журналистов: французских, японских, германских, итальянских и других. Просматривали часов 5. Все смонтированы, везде одно и то же: мое выступление на балконе “Белого дома”. Слышен мой голос, в частности, фразы, где я выражаю уверенность, что армия займет Кремль. Ну и что?

Никаких доказательств моей вины нет. Абсолютно никаких. Лысейко это признал, увидев, что я развеселился к концу показа видеокассет — пустое занятие! Кстати, нигде в пленке не зафиксировано время. Ну, это “убрали” уже до того, как они попали к Лысейко. Скорее всего, в ГУО, которое, похоже, превращается в управление политического сыска.

Трудно смотреть эти пленки — память возвращает к тем недавним дням, напоминает о бездарно утраченных возможностях победы демократии. Шансы у Ельцина были ведь невелики — он и победил-таки не в силу умных решений его подчиненных, а в силу полной несостоятельности “исполнительной части” Сопротивления. Поэтому вплоть до полудня 3 октября на “Кубинке” держал два самолета: я-то знаю, трусоват. Кружится голова от этих “тяжелых мыслей”, чувство огромной вины перед людьми, которые так надеялись на нас — а мы не оправдали их надежд, картины расправы “стражей порядка”, видимые ошибки сопротивления — все это буквально разрывает голову...

Следователь отрывает меня от этого.

Вопрос: — Вам демонстрируется видеозапись к событиям 3 октября 1993 года в г.Москве, представленная свидетелем Тихомировым О.Г. (ЛВ-4). Просмотрев ее, что вы можете пояснить?

Ответ: — Никаких новых доказательств обвинения я не увидел и не услышал. Как выяснилось, в период моего выступления была уже взята мэрия г.Москвы, а в “Останкино” уже шли бои. Более того, представленная мне видеопленка еще раз доказывает абсурдность предъявленного мне обвинения. Следствие уходит от выявления сути событий 21 сентября — 4 октября 1993 года, буквально выталкивает из процесса главного виновника преступления — Кремлевское руководство, которое, подписав Указ № 1400, положило начало трагедии. Х Чрезвычайный Съезд на основе заключения Конституционного cуда отрешил от должности Президента Ельцина. Он перестал с этого периода быть носителем власти — его действия отныне стали незаконными. Не подчинившись решениям Х Съезда, Ельцин превратился в мятежника. Войска МВД, блокировавшие Х Съезд как высший орган государственной власти, избивавшие людей, а затем и расстреливавшие их по приказу Ельцина, также перестали быть исполнителями закона, превратившись в незаконные вооруженные мятежные формирования. Поэтому обвинение полностью несостоятельно в части утверждения, что Председатель Верховного Совета призывал демонстрантов не подчиняться “законным властям”, организовывал “массовые беспорядки”. Организаторами массовых беспорядков явились сами части МВД, выполняющие незаконные распоряжения Ерина и Кремля. Им и следует предъявлять соответствующее обвинение. Выступление Председателя ВС, в том числе и зафиксированное на пленке, полностью соответствует решениям Х Съезда, направлено на восстановление конституционного строя и прекращение беззакония. Никаких иных трактовок показанное вами мое выступление не допускает. Неправомерны попытки рассматривать действия Председателя ВС в отрыве от решений Х Съезда народных депутатов — они полностью соответствуют решениям Х Съезда и Конституционного cуда. Если руководствоваться логикой следствия, надо предъявлять обвинение всему Съезду. Предъявленное мне обвинение в целом несостоятельно и по той причине, что Председатель ВС, сам являясь представителем высшей законной власти, не может организовывать и призывать людей против законной власти — “против самого себя”, поскольку он и есть законная власть. Все это говорит (доказывает), что в отношении меня совершена политическая расправа, направленная на увод от наказания истинных виновников трагедии 21 сентября — 4 октября 1993 года. Требую незамедлительного своего освобождения из заключения.